Глушецкий сидел на ящике с патронами и молчаливо смотрел на море.
Разноречивые чувства испытывал Николай. Он и радовался тому, что наконец-то делается первый шаг к Севастополю, и в то же время на сердце была какая-то смутная, неосознанная тревога. Не выходила из памяти встреча в геленджикском порту. Встретился ему капитан второго ранга Медведкин. На начальнике разведотдела был надет ватный бушлат и ватные брюки, на шее болтался автомат, из карманов выглядывали гранаты. «Иду первым эшелоном, – сообщил он. – Хватит просиживать штаны в штабе». Медведкин был явно рад тому, что придется подраться. Глушецкий отметил про себя, что заломленная набекрень шапка делала начальника разведки похожим на молодых командиров из куниковского отряда. Но почему Медведкин должен высаживаться одним из первых? Он прямо не ответил на вопрос лейтенанта, а только с легким вздохом сказал: «На войне всякое бывает. Есть, стало быть, причины». Николаю показалось, что в его голосе звучали нотки горечи и тревоги.
Сейчас Глушецкий задавался вопросом: «Почему?» – и, не находя на него ответа, тревожился.
Полчаса спустя после выхода в открытое море Уральцев что-то притих. Сев рядом с командиром роты, он опустил голову и несколько раз мрачно чертыхнулся.
Глушецкий участливо спросил его:
– Укачивает?
– Мутит, – признался Уральцев.
– А ты поброди по кораблю. Осмотри каюты и все прочее. Время в запасе есть.
– Пожалуй, – согласился Уральцев, поднимаясь.
С ним пошел Крошка.
Когда вернулись, Крошка стал рассказывать разведчикам о виденном:
– Блиндажей не надо рыть, каюты есть. Культурненько воюют. Пострелял – и изволь в теплую каюту.
Семененко посмотрел на него так, словно хотел сказать: «Эх, ты, салага, не понимаешь, что городишь». И решил подшутить над ним.
– Бачу, лейтенанту понравилось на корабле, – заговорил он. – Мабуть, вас на клотике чаем угощали?
– Нет, мы туда не заходили, – ответил Крошка, вопросительно посмотрев на Уральцева.
– Как же это вы упустили такую возможность, – с сожалением заметил Кондратюк, догадавшись, что главстаршина разыгрывает лейтенанта.
– И с главным гальюнщиком вам не довелось встретиться? -спросил Семененко.
– Мы спешили, – сказал Крошка. – А что такое гальюнщик?
– О, вы многое потеряли! – воскликнул Семененко. – После камбуза гальюн самое необходимое место на корабле.
– Откуда же я знаю, – признался Крошка. – В следующий раз побываю.
– Побывайте, товарищ лейтенант, побывайте, – серьезно посоветовал Семененко под смех разведчиков.
Глушецкий тоже улыбнулся. Крошка растерянно посмотрел на смеявшихся.
– А что такое гальюн? – спросил он Глушецкого.
– Это уборная.
– Тьфу, – рассердился Крошка, но тут же рассмеялся и сам: – Э, главстаршина, и не стыдно обманывать?
Разведчики захохотали еще сильнее.
К ним подошел какой-то офицер, по-видимому из штаба бригады.
– Что за смех? – сердито стал выговаривать он. – Вы что – не знаете, куда идем?
– Нам говорили, что к тещам в гости везут, – серьезно проговорил Гриднев. – Вот мы и радуемся. А разве не правда?
– На смерть идем, – тем же сердитым голосом сказал офицер. – Смех тут неуместен.
– Скажите, пожалуйста, – удивился Гриднев. – А мы и не знали. Спасибо вам. Кстати, вам не требуется шило?
– Какое шило? Зачем? – в недоумении спросил офицер.
– Душу из пяток выковыривать.
Разведчики опять громко расхохотались. Возмущенный офицер резко повернулся и ушел.
– Давай, ребята, потише, – предложил Гриднев, – а то, может, и в самом деле мы своим реготаньем начальству думать мешаем. Хотите, расскажу, как я был салагой…
Разведчики видели, как много кораблей идет к вражескому берегу. Это совсем не то, что высаживаться с охотника в количестве десяти человек и несколько суток быть на положении травимого зверя. Теперь можно быть более спокойным. Конечно, бой будет, но едва ли гитлеровцам устоять. Вот почему разведчики были веселы, не испытывая особого беспокойства.
Эскадра и в самом деле была внушительной. Четыре канонерских лодки, четыре БТЩ, четыре небольших плоскодонных транспорта «Райкомвод», «Тракторист», «Батрак», «Судком», сторожевые катера, с десяток сейнеров вместили более пяти тысяч человек. Танковый дивизион был погружен на три несамоходные болиндера, которые тянули буксиры. Штаб десанта находился на миноносце «Незаможник».
Мористее шли два крейсера, два эсминца, торпедные катера и морские охотники. В их задачу входили охрана кораблей с десантниками и поддержка артиллерийским огнем.
Когда корабли вышли на траверз Южной Озерейки, командир канлодки приказал застопорить ход. Громов не понял, для чего он сделал это, и спросил:
– Как понимать ваш маневр?
– Приказано ждать артподготовку, – ответил тот.
Громов покосился на него. У командира корабля был невозмутимо спокойный вид. Крупные складки на его широком лице казались вырезанными из камня. Полковник в задумчивости потер рукой подбородок и стал смотреть на темнеющий вдали берег. До него было не более полутора-двух километров. И он подумал, что вот сейчас рявкнут орудия большого калибра, а вслед за тем туда рванутся корабли – и безмолвный берег огласится боевым кличем морской пехоты, стрельбой автоматов, хлопками гранат. Как-то обернутся дела?
Прошло не менее получаса. Боевые корабли безмолвствовали.
Громов в недоумении посмотрел на командира канлодки. Тот пожал плечами, и складки на его лице дрогнули.
Прошло еще полчаса. Громов сердито зафыркал, а командир канлодки начал барабанить пальцами по крышке карманных часов.
И опять стрелки часов отсчитали полчаса.
– Это уже черт знает что! – вскипел полковник. – Полнейшая неразбериха! Встали на рейде против противника – и ни взад, ни вперед. Дескать, смотрите на нас и трепещите. А немцы тем временем придут в себя, подтянут артиллерию – и получайте гостинцы!
И он в ожесточении принялся мять свою роскошную бороду.
Командир канлодки сжимал и разжимал кулаки, бормоча про себя:
– Это чей-то ляпсус. Прескверный ляпсус.
Вдруг сверкнули огненные всполохи, и кругом загремело. Сотрясая воздух, над канлодкой пронеслись тяжелые снаряды.
– Наконец-то! – облегченно вздохнул полковник, переводя взгляд на берег.
Канлодка дрогнула и пошла к берегу. В движение пришли все корабли. Вперед вырвались морские охотники, на борту которых находился штурмовой отряд.
Замедляя ход, канлодка приблизилась к берегу на расстояние до семидесяти метров.
– Дальше нельзя, – сказал командир корабля Громову.
– Это черт знает что такое! – возмутился полковник. – Что теперь прикажете делать? Прыгать в воду? Далеко же до берега! Давайте думать!
Он видел, что морские охотники уже подошли к берегу, десантники начали спрыгивать на землю, и у него мелькнула мысль: «Надо использовать охотники. Рейсов за семь все будем на берегу».
Это немного успокоило его. Уже менее сердитым голосом он сказал:
– Используем катера. Готовьте к спуску ваши шлюпки. Наше счастье, что противник не встретил нас артиллерийским огнем.
И только он произнес эти слова, как на обеих сопках, справа и слева, зажглись прожекторы и осветили весь пляж Южной Озерейки. Охотники и спрыгивавшие с них десантники стали видны как на ладони. И в тот же миг с разных сторон, с флангов и из глубины, заговорили вражеские орудия. Некоторые пушки, по-видимому, стреляли прямой наводкой. С первых же выстрелов загорелся один охотник. Он отошел от берега, охваченный пламенем, и вскоре затонул. Через несколько минут взорвался второй охотник. Оставшиеся четыре катера отскочили от берега, отстреливаясь. Вскоре на одном катере начался пожар.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – вскричал огорошенный неожиданностью Громов, ухватив себя за бороду. – Ловушка!
Немецкие артиллеристы перенесли огонь на два болиндера, на палубах которых находились танки. Оба болиндера успели приблизиться почти к самому берегу. Еще десяток метров – и танки сошли бы на сушу. Но капитаны буксиров, видимо, не обладали крепкими нервами. Как только начался обстрел, они отдали буксирные концы и постарались отойти подальше. Болиндеры остались предоставленными самим себе. Громов видел, как с них спрыгивали в воду люди и бежали к земле, на которой также рвались снаряды. Один болиндер вскоре загорелся, а через несколько мгновений раздался сильный взрыв.
Со второго болиндера, находившегося ближе к берегу, каким-то невероятным образом сошли на землю два танка и быстро исчезли в темной полосе. А через несколько минут судно затонуло.
Крейсеры и эсминцы начали обстрел сопок, стремясь погасить прожекторы. Но стрельба была малоэффективной, прожекторы продолжали освещать всю береговую черту. С одной канлодки, стоящей почти у самой сопки и поэтому находящейся в тени, протянули к берегу трос. По этому тросу, конец которого держали десантники, переправились на берег около пятисот человек из бригады полковника Потапова. Остальные не успели: прожектор осветил канлодку – и гитлеровцы открыли по ней огонь из орудий. Получив тяжелые повреждения, канлодка вынуждена была отойти мористее.
Громов заметил, что высадка началась в четыре часа тридцать минут. Глянув сейчас на часы, он забеспокоился. Скоро начнет светать.
«Чего же мы медлим? Почему не получаю никаких указаний?» – задал он себе вопросы и, решительно тряхнув бородой, воскликнул:
– Эх, была не была – придется по воде! Ждать некогда! Прощай, командир боевого корабля!
И он выскочил на палубу.
– Командиры подразделений! – зычно крикнул он. – Бегом ко мне! Штабисты – тоже!
В это время прожекторы потухли, и немецкие орудия прекратили огонь. Наши корабли тоже замолчали. Установилась тягостная тишина, прерываемая лишь автоматной стрельбой и хлопками гранат где-то вдалеке от берега.
Все, в том числе и полковник, были озадачены неожиданным прекращением огня.
«Спроста так не делается», – подумал Громов.