Семененко одобрительно кивнул. Он сам тоже не прочь был поесть. Сухой паек разведчики закончили еще утром.
Минут через двадцать Кондратюк вернулся с двумя котелками в руках.
– Свет не без добрых коков, – сияя, сообщил Кондратюк. – Один котелок полон супа, другой – каши.
Из-за пазухи он вынул большую краюху хлеба.
Разведчики повеселели.
– Доставай личное оружие, – озорно блеснул глазами Семененко, вынимая из-за голенища ложку.
Ложки оказались, конечно, у всех.
– И вчера можно было? – спросил Логунов, опуская ложку в котелок.
– Можно, – ответил Кондратюк. – Промашку дали мы.
– Это точно, – с сожалением произнес Логунов.
Через несколько минут котелки опустели. Кондратюк протянул их Логунову со словами:
– Я принес, ты отнеси.
После обеда опять закурили, поджидая прихода командира разведроты.
Кондратюк вынул из кармана письмо и стал читать. Это письмо ему принес вчера Глушецкий. Первое за год, оно было настолько долгожданным, что моряк перечитывал его несколько раз. Писала мать из освобожденной в феврале от гитлеровцев кубанской станицы Усть-Лабинской. Сообщала, что отец ушел с казачьим ополчением в кавалерийскую дивизию и на днях прислал письмо.
– Пора сеять яровые, – оторвавшись от письма, в задумчивости проговорил Кондратюк. – Земля уже парует.
Семененко покосился на него.
– Трохи рановато, – заметил он. – У нас, на Украине, в апреле сеют.
– Так то у вас, – возразил Кондратюк. – На Кубани яровые сеют в марте, а иногда и в феврале. В феврале бывают у нас оттепели, которые называют окнами в весну. Кто успеет посеять в эти окна, богатый урожай соберет.
– Сеять, – протянул Семененко со вздохом. – А чем сеять? Нема ни зерна, ни тракторов, ни лошадей, ни плугов в колхозах, что под фашистами побывали. Разорили хозяйства, гады, шоб им очи повылазили!
– Государство поможет, – с уверенностью заявил Гучков. – Земле не дадут пустовать.
– То так, – согласился Кондратюк.
Он заметил около камня пучок свежей травы и протянул руку, чтобы сорвать. Семененко остановил его:
– Не трожь. Нехай растет…
– Эх! – вздохнул Кондратюк. – С каким удовольствием пошел бы сейчас прицепщиком на трактор…
– И не говори, – тоже вздохнул Логунов. – Благодать, когда весна в поле. От одних запахов пьянеешь. Помню, бывало… – И, не закончив фразу, махнул рукой, словно отгоняя воспоминания.
– Да, друзья, вторую фронтовую весну встречаем, – заметил Гучков, завертывая новую цигарку. – Первую в Севастополе встречали, вторую около Новороссийска. Где-то встретим третью.
– В Севастополе! – с убеждением заявил Кондратюк. – Раз уж погнали, так будем гнать.
– Дожить треба до той весны, – мрачно обронил Семененко.
– Живы будем – не помрем, – весело отозвался Кондратюк, пряча письмо в карман.
– Командир, кажись, идет, – указал рукой на траншею Логунов.
Семененко встал и посмотрел в сторону, куда указал Логунов. По траншее действительно шел Глушецкий, а за ним Добрецов. Главстаршина окликнул их. Командир роты помахал рукой в ответ. Через минуту он уже сидел с разведчиками.
Выслушав доклад главстаршины, Глушецкий несколько минут размышлял, потом сказал:
– Как стемнеет, поползете. За кустами затаитесь. В кусты не заползайте – они колючие и сухие, ракетчики могут услышать. Метрах в тридцати от их окопа замрите. Действовать советую после полуночи, когда у противника ослабнет бдительность. Но если момент окажется удобным до полуночи – действуйте. Чтобы не создать лишнего шума, оставьте автоматы. С собой возьмете наганы и гранаты Ф-1. Добрецов, выдай наганы.
Добрецов развязал вещевой мешок и стал вынимать наганы.
– Це вы правильно придумали, товарищ командир, – одобряюще заметил Семененко, проверяя барабан нагана. – Автомат сегодня будет помехой, а рукояткой нагана добре можно оглушить.
Разведчики отдали свои автоматы Добрецову.
– Добрецов будет ожидать вас в боевом охранении стрелковой роты, – сказал Глушецкий. – Я иду на НП командира бригады. Как дадите сигнал зеленой ракетой, так открываем огонь по пулеметным гнездам. Поддержим хорошо! Стрелять будут одна батарея семидесятишестимиллиметровых орудий, две батареи сорокапятимиллиметровых, минометная батарея. Ваша задача поймать ракетчика, а отход прикроем.
В это время Гучков неожиданно чихнул и закашлял. Глушецкий перестал говорить и внимательно посмотрел на него.
– Простыли, Гучков?
Гучков передернул плечами.
– Что-то засвербило в носу.
Глушецкий покачал головой.
– Стоит вам чихнуть или кашлянуть там – и все пропало.
– Привязался насморк, чтоб ему, – виновато проговорил Гучков. – Но я думаю, что воздержусь.
– Придется вам остаться, – решил Глушецкий.
– Неудобно бы вроде, товарищ командир…
– Неудобно будет, когда пленного не поймаем.
Гучков в смущении почесал затылок.
– Я пойду вместо него, товарищ командир, – предложил Добрецов. – Разрешите?
Глушецкий задумался.
– Нет, Добрецов, вы не пойдете, – сказал он. – Вы не знаете местность. Вам и Гучкову другая задача. Будете находиться в боевом охранении. На всякий, так сказать, случай. Как, главстаршина, справитесь втроем?
Переступив с ноги на ногу, Семененко проговорил:
– Должны бы вроде справиться. Не салаги же…
– А где сапер? – спросил Глушецкий.
Семененко сказал, что сапер ушел на день в свою роту, а как стемнеет, будет поджидать разведчиков на передовой.
Стало темнеть. Посмотрев на затянутое тучами небо, Глушецкий заметил:
– Погода подходящая… Ну, пора.
Он крепко пожал руки Семененко, Кондратюку и Логунову.
В девять часов вечера разведчики и сопровождающий их сапер пробрались в окопчик около дороги, где находилось боевое охранение. Гучков и Добрецов остались здесь, а остальные разведчики и сапер стали переползать через дорогу. Сапер отмечал проход в минном поле колышками с белыми флажками. Около проволочного заграждения он остался дежурить, а разведчики поползли дальше.
Около кустов держидерева остановились. До окопа ракетчиков оставалось не более тридцати метров. Теперь надо наблюдать и выжидать момент.
Семененко глянул на светящийся циферблат наручных часов. Было десять. «Добре ползли», – подумал главстаршина.
Гитлеровцы еще два часа тому назад, как только стемнело, начали постреливать. Такая уж у них была манера – стрелять с вечера до утра. Пулеметчики, расположенные на стыке, также стреляли короткими очередями. В девять часов в Станичке и на горе Колдун взлетели вверх первые ракеты. А здесь, на стыке, почему-то ракетчики не подавали признаков жизни.
«В чем дело? – недоумевал Семененко. – Неужели ракетчики еще не пришли в свой окоп?»
Когда Семененко подумал об этом, в его голове быстро созрел план действий. Он решил забраться в окоп раньше ракетчиков, а когда они придут – наброситься на них и скрутить.
Он уже хотел повернуться к Логунову и Кондратюку, чтобы рассказать им о своем замысле, как неожиданно из окопа раздался кашель, а через секунду вылетела ракета. Семененко прижался к земле. «Не успел», – подосадовал главстаршина.
Когда ракета погасла, непроницаемая темнота встала перед ослепленными глазами.
Ракеты взлетали через каждые десять – пятнадцать минут, освещая землю бледным светом. При каждой вспышке Семененко пытался рассмотреть, сколько в окопе ракетчиков – один или два. Но сколько ни напрягал зрения, ничего не увидел.
«Сидят и носа не кажут», – подумал Семененко, в задумчивости почесывая нос стволом нагана.
Лежавший слева Логунов тяжело вздохнул. Семененко ткнул его кулаком в бок, сердито зашипев: «Тише дыши».
«Курить, наверное, захотел», – с сочувствием подумал главстаршина.
Он не угадал. Непроизвольный вздох вырвался у Логунова не потому, что хотелось курить. Несколько дней тому назад он получил письмо от дальнего родственника Семена Кудряшева. Передавая приветы и сообщения о сельских новостях, Семен будто между прочим оговорился, что за Дуней увивается бригадир тракторной бригады Анисим Портнов, имеющий бронь как специалист сельского хозяйства. А Дуня веселая ходит, словно не ее муж Трофим Логунов мучается на фронте. Сначала Логунов не поверил письму Семена. Этот Семен был известен на все село как болтун, склочник. Трофим с ним не переписывался, и это было первое письмо от него, чему, надо сказать, Трофим удивился. Но сейчас, лежа в кустах держидерева, Логунов подумал, что женщины – народ податливый и, может быть, в этот миг его Дуню обнимает пройдоха Анисим. Вот почему и вздохнул тяжко моряк.
Кондратюк отламывал от куска хлеба, лежавшего за пазухой, по кусочку и отправлял в рот. А чего больше делать? Хуже нет, когда приходится лежать без движения по нескольку часов, не имея возможности ни покурить, ни поговорить.
Нащупав под рукой какой-то проводок, Кондратюк стал внимательно исследовать его. Оказалась мина натяжного действия. Кондратюк похолодел, узнав, что лежит на мине. Он подполз к Семененко и шепотом сообщил о своем открытии.
– А ежели вокруг окопа ракетчиков натыканы мины? – высказал он свое предположение.
Семененко шикнул на него, чтобы молчал.
«Вот новая задача», – с неудовольствием подумал главстаршина.
Он уже обдумал план действия. Нужно подползти еще метров на пятнадцать, держа перед собой для маскировки кусты держидерева. Как только ракета погаснет и на какое-то мгновение ракетчики будут ослеплены, броситься к окопу. Логунов и Кондратюк останутся сверху, а Семененко вскочит в окоп и рукояткой нагана оглушит обоих ракетчиков. Логунов и Кондратюк помогут их связать и заткнуть рты кляпом. А потом дадут сигнал ракетой.
Теперь же, после того как Кондратюк высказал свое предположение о минах около окопа, план этот нуждался в поправках. Взлететь на воздух около самой цели – удовольствие ниже среднего. Так, чего доброго, если и уцелеешь, то можешь попасть в лапы гитлеровцев.
Не сводя глаз с окопа, Семененко раздумывал о том, как теперь поступить.