– Ребята что надо, – ответил Уральцев.
– Присаживайтесь за солдатский обед.
– Не откажусь.
Уральцеву дали котелок, а ложка у него была своя.
Покончив с обедом, Брежнев вынул пачку «Казбека».
– Теперь покурим, – сказал он, протягивая пачку желающим.
Папиросная коробка враз опустела.
– За обед благодарствую, – сказал Брежнев. – Повар у вас отменный. Плохо, что не хватает витаминов. Но тут не его вина. Наши интенданты стараются, однако не всегда им удается добыть то, что надо. Вашему командующему в день рождения преподнесли дорогой подарок. Что – думаете? Две головки чеснока. Он дал друзьям по зубочку, а те натирали хлеб и ели с таким наслаждением, словно неделю были голодными.
– Да, – протянул кто-то из солдат. – Я бы за головку чеснока или лука отдал две банки американской тушенки.
– Мы знаем, – продолжал Брежнев, – что есть немало случаев заболеваний авитаминозом, куриной слепотой. Мы принимаем меры, но, к сожалению, многое зависит не от нас. Недолго, однако, товарищи, сидеть нам на этом пятачке. Вероятно, вы сами чувствуете, что назревают события, что скоро соединим Малую землю с Большой и двинем вперед.
– Это точно, товарищ полковник, – заметил один солдат, – Есть у нас такое предчувствие.
– А готовы вы к этому? – спросил Брежнев, обводя всех взглядом. – Есть такая болезнь – окопная. Месяцами сидит солдат в окопе, надежно укрыт от пуль и снарядов. И вырабатывается у него боязнь пространства.
– Чего греха таить, товарищ полковник, есть у нас такое заболевание, – сказал сержант, сидящий справа. – Разговоры у нас об этом идут.
– Это хорошо. Вам предстоит бой за пятую сопку. Экзамен вашей бригаде.
– Заберем. Она у нас как чирей на шее.
– Вопросы у вас ко мне есть? – спросил Брежнев, глянув на часы. – До вечера хотел бы побывать и в других батальонах.
Вопросы, конечно, оказались. Ответив на них, Брежнев поднялся.
– До следующей встречи. – Подозвав Уральцева, он сказал: – Об опыте партийно-политической работы в обороне, пожалуй, поздновато писать. А вот о бое за пятую сопку, о том, как политработники готовят личный состав к наступательным боям, следует уделить побольше внимания.
– Я такого же мнения.
– Долго намерены пробыть тут?
– Пока сопку не возьмут.
В землянке политотдела находился только один солдат. Оказалось, что все работники политотдела ушли в «клуб» на концерт. Клубом назывался просторный цементированный подвал, где когда-то хранилось вино в больших бочках. Вина в бочках не было, а бочки использовали на строительстве блиндажей и для поварских нужд, подвал приспособили под санчасть. Когда раненых не было, здесь демонстрировали кинофильмы и устраивали концерты художественной самодеятельности. Да, в бригаде за месяцы обороны усилилось не только движение снайперов, но развилась и художественная самодеятельность. Бывший политрук пулеметной роты Николай Гавриленко стал начальником клуба.
– А что сегодня в клубе? – поинтересовался Уральцев.
– Полковник Брежнев прислал армейский ансамбль песни и пляски, – пояснил солдат. – Полковник вручал ордена и партбилеты. Потом беседовал с солдатами, сфотографировался с ними. Концерт дается для награжденных и молодых коммунистов.
– А Брежнев в клубе?
– Он ушел в политотдел корпуса.
«Так и знай, ночью появится в других бригадах», – подумал Уральцев, завидуя энергии начальника политотдела армии.
Сам он устал, и не было желания идти в клуб. Не раздеваясь, лег на ту койку, на которой спал позавчера.
Он заснул не сразу. Одолевали разные мысли. Завтра предстоит бой, солдаты и офицеры будут штурмовать вражескую позицию, а он будет где-то поблизости наблюдать, а после боя спрашивать, кто отличился, потом напишет об этом небольшую статью. Но ведь он сам умеет воевать. Умеет! В этом все дело. Не лучше ли попросить назначить его на политработу в одну из бригад. А то ведь после войны найдутся умники, будут говорить, дескать, кто-то воевал, а кто-то наблюдал за тем, как воюют, действовал карандашом, а пистолет из кобуры ни разу не вынимал.
Длинный день в августе. И жаркий. К концу дня у Уральцева гудели ноги от подъемов и спусков в гору и под гору. На наблюдательный пункт пришел, когда солнце коснулось горизонта. Здесь находились полковник Косоногов, подполковник Кабанов и еще несколько офицеров. Поздоровавшись, Уральцев устало опустился на обрубок дерева.
Через полчаса должна заработать артиллерия. Уральцев посматривал на озабоченные лица офицеров, но ни с кем не заговаривал, понимая, что сейчас не до него. Он знал, что артиллерийская обработка обороны противника будет недолгой. Штурмовой отряд ворвется во вражеские траншеи с фланга. В наступивших сумерках противник не будет иметь возможности вести прицельный огонь. План штурма сопки, разработанный Косоноговым, неплох. Весь расчет на внезапность. Но если противник разгадает замысел, то обстановка осложнится. Как в таком случае будет действовать командир бригады, Уральцев не знал, но, видимо, какой-то вариант имелся.
Кабанов вынул из кармана листовку, протянул Уральцеву.
– Получили из политотдела армии. Накануне наступления раздадим по ротам. Судя по ней, недалек тот день, когда Малая земля соединится с Большой.
Уральцев прочитал:
«Боевые товарищи! Приближается время освобождения Тамани от вражеских банд. Ваша роль в этом огромна, за вашими боевыми действиями с напряжением, с надеждой будет следить весь народ. Военный совет выражает уверенность, что войска левого фланга советско-германского фронта, верные своим боевым традициям, будут идти в ногу со всей Красной Армией. К полной победе над врагом, к торжеству нашего правого дела…»
Прочитав, Уральцев встревожился. Ночью надо обязательно вернуться в Геленджик. Если общее наступление – дело нескольких дней, то его, конечно, разыскивает редактор, чтобы дать соответствующее задание.
Глянув на часы, Кабанов спокойно и, как показалось Уральцеву, с какой-то застенчивой улыбкой сказал:
– Через несколько минут начнется.
Размышления Уральцева прервал залп минометов. Он вскочил и высунул голову из ячейки. Мины рвались перед всем передним краем бригады. Вскоре сопку заволокло дымом и пылью.
«Что я тут увижу и узнаю?» – озадаченно подумал Уральцев и покосился на командира бригады, наблюдавшего в стереотрубу.
У всех офицеров, находившихся здесь, были сосредоточенные лица, все смотрели в ту сторону, где рвались мины.
Прошло пятнадцать минут. На какое-то время взрывы затихли, но тут же донеслись выстрелы из автоматов и пулеметов, крики «ура». Кричали и стреляли не только бойцы штурмового отряда, но и солдаты стрелкового батальона, находившегося в обороне напротив сопки и демонстрировавшего ложную атаку.
Командир бригады приказал перенести артиллерийский огонь в глубь обороны противника, по его батареям.
Через несколько минут стрельба послышалась на вершине сопки.
Оторвавшись от стереотрубы, командир бригады вытер вспотевшее лицо.
– Темнеет, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Ни шиша в трубу не видно.
Уральцев опять подумал: «Ничего-то я тут не увижу. Надо было пойти со штурмовым отрядом. Ребята уже на сопке».
Прошло полчаса. Стрельба на вершине стала затихать. Командир бригады и начальник политотдела обеспокоенно переглянулись. Что происходит там, на вершине, скрытой темнотой и дымом?
До сих пор молчавшая вражеская артиллерия открыла огонь.
Телефонист подал трубку командиру бригады. Тот выслушал и заулыбался:
– Ура, Васек, – повернулся он к Кабанову. – Плотнянский доносит, что сопка наша.
«Так быстро!» – поразился Уральцев.
– Теперь надо закрепиться, – сказал Косоногов и приказал командиру второго батальона выдвинуть на новый рубеж две роты.
Эти роты, заранее подготовленные, должны закрепить успех штурмового отряда.
Стало совсем темно. На сопке происходила незначительная перестрелка. Из батальона сообщили, что вершина полностью очищена от гитлеровцев и стрелковые роты оборудуют позиции по ту сторону вершины, а саперы минируют впереди их местность. Сообщили также, что в штурмовом отряде трое убито, семь ранено. Убито тридцать два гитлеровца, шесть немецких солдат сдались в плен.
– Пленных немедленно в штаб, быстро допросить и доложить мне, – приказал Косоногов.
Час спустя немцы сделали огневой налет на сопку и перешли в контратаку. Опять застрекотали пулеметы и автоматы. Но немцы не мастера в ночном бою. Расчет командира бригады был именно на это – в сумерках занять сопку, ночью отбивать контратаки противника и крепить оборону.
Контратака противника была отбита. Командир батальона сообщил, что у него потерь нет, а многие солдаты противника подорвались на минах, которые саперы успели поставить.
– Продолжать минировать, – дал указание Косоногов.
На НП появился инструктор политотдела капитан Каневский, находившийся в штурмовом отряде. Подойдя к Косоногову, он доложил:
– Пленные рассказали, что огневой налет застал их врасплох. Их офицеры не сразу сообразили, в чем дело. А когда наш батальон открыл стрельбу из пулеметов и раздались крики «ура», они всполошились, уцелевшие бросились в ячейки, чтобы приготовиться к отражению атаки. Они не ожидали, что с фланга налетит наш штурмовой отряд. У них началась паника, стали убегать.
– Похоже, что так и было, – заметил Косоногов.
Время близилось к полуночи. С НП никто не уходил. Ужинали здесь. Кабанов отправил Каневского отдыхать. Когда над морем повисли парашюты и стали рваться снаряды, Уральцев забеспокоился. Пора идти к берегу. Он сказал об этом Кабанову.
– Подождите пятнадцать минут, напишу политдонесение передадите в политотдел армии, – сказал Кабанов и ушел в землянку, где горела лампа.
Косоногов подозвал Уральцева и, пытливо глядя на него, спросил:
– Как вы с журналистской точки зрения оцениваете сегодняшний бой?
Уральцев полол плечами и признался:
– Не совсем разобрался.