– Недовольны? – удивился Косоногов.
– Что вы, наоборот, я поражен, как быстро все произошло, молниеносный рывок – и, как говорят на флоте, морской порядок.
– Расчет был на внезапность и быстрый натиск, на хитрый маневр, – сказал Косоногов. – И он оправдался. А оправдался потому, что штурмовой отряд показал отличное воинское мастерство. Противник не успел опомниться. Я рад успеху вдвойне – и потому, что взяли сопку, которая была как бельмо па глазу, и потому, что этот бой показал высокий наступательный порыв. Теперь я с уверенностью могу доложить Военному совету армии, что моя бригада готова к наступательным боям.
«Надо запомнить его слова, – подумал Уральцев. – Он кратко сформулировал содержание моей статьи об этом бое».
Из землянки вышел Кабанов и подал Уральцеву конверт:
– Надеюсь, не забудете.
Он пожал Уральцеву руку и пожелал доброго пути. Уральцев простился с Косоноговым и другими офицерами, находившимися на НП, и пошел по тропинке, ведущей к берегу.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Давно никто не видел таким возбужденным командира дивизиона морских охотников капитан-лейтенанта Корягина. Он прибежал от командира базы со сдвинутой па ухо фуражкой, его зеленоватые глаза потемнели.
Таким он обычно бывал на борту корабля при выполнении боевого задания. На берегу его привыкли видеть уравновешенным, даже медлительным.
Значит, что-то случилось.
Опытным командирам кораблей нетрудно было догадаться о причине. Все знали, что в Геленджикскую бухту стянули со всех портов различные высадочные средства, что вот уже месяц идут усиленные тренировочные занятия катерников и морских пехотинцев. На командирских занятиях изучался опыт предыдущих десантных операций. Даже матросам было ясно, что готовится новая десантная операция. Не знали командиры только даты и места, куда десант будет высаживаться. О месте высадки среди офицеров шли споры. Одни говорили, что десант следует высаживать в Новороссийский порт. Другие были уверены, что подобная операция будет обречена на неудачу, ибо гитлеровцы превратили порт и город в неприступную крепость. Высказывались предположения, что десант будет высажен в Анапе, а может быть, даже в Крыму.
Собрав командиров кораблей, Корягин поднял сжатый кулак и резко опустил его.
– Вот и дождались мы, товарищи офицеры, долгожданного дня. Верховное Командование поставило Северо-Кавказскому фронту и Черноморскому флоту задачу – совместными ударами с суши и десанта с моря освободить Новороссийск. Будем высаживаться в порт. Прямо в пасть врага. Целый год гитлеровцы укрепляли город и порт. Они возвели там более пятисот оборонительных сооружений – дотов и дзотов, все причалы, молы, портовые постройки заминированы, причем мины не только на береговой черте, но и на воде и под водой. Между молами установлены боносетевые заграждения, соединенные с минами и фугасами. Гитлеровцы имеют возможность сосредоточить по десанту более ста шестидесяти орудий, причем только в районе порта пятьдесят. Вот какой орешек нам надо расколоть.
Он обвел взглядом командиров, пытаясь прочесть на их лицах впечатление от такого сообщения. Лица были серьезны, суровы и спокойны.
Новосельцев толкнул Школьникова локтем и шепнул:
– Что я говорил? Так и есть…
– Но неприступных крепостей не бывает, – продолжал Корягин. – Это еще Суворов доказал. Наш десант в порт Новороссийск дерзок по замыслу и нов по исполнению. Таких десантов в истории войны на море еще не было. Как мы будем проходить ворота между молами? Боновые заграждения подорвет торпедный катер и даст сигнал. По сигналу в порт ворвутся торпедные катера и выпустят торпеды в причалы, па которые потом высадятся десантники. Одновременно наша артиллерия с Большой и Малой земли открывает огонь из сотен орудий. А ночные бомбардировщики будут действовать ранее. Шумом своих моторов они заглушат шум корабельных. Вслед за взрывами торпед рванем мы и высадим десантников. За ночь каждый катер должен сделать несколько рейсов. Начальник штаба огласит приказ командира базы.
Начальник штаба дивизиона капитан-лейтенант Сорокин прочитал приказ, детализирующий действия кораблей базы.
– Все понятно? – спросил Корягин, когда приказ зачитали.
– Все ясно, – раздались голоса.
Корягин наклонился к Бородихину, сидящему рядом:
– Комиссар, ты что-то скажешь?
Бородихин поднялся, пригладил рукой непокорные волосы. У него был такой вид, словно он выступает на очередном политзанятии, а не накануне грозного боя. Слегка улыбнувшись, он со вздохом проговорил:
– Ну, что вам сказать, боевые друзья? Вас не учить, вы все сами знаете. Не первый раз вам вступать в смертельную схватку с сильным и коварным врагом. Сейчас, когда придете свои корабли, соберите команды. Примите клятву, такую, как куниковцы давали перед высадкой на Малую землю.
Кто-то спросил:
– А текст клятвы нам дадите?
Бородихин отрицательно покачал головой.
– Не дам. Составляйте на кораблях. Пишите в ней те слова, которые вам подсказывает сердце.
Бородихин взмахнул рукой и громко, так, чтобы слышали все, сказал:
– Счастливый путь! Ни пуха ни пера!
И офицеры дружно ответили:
– К черту!
Все рассмеялись. Заулыбался и Корягин.
– По кораблям! – скомандовал он. – На берег не отлучаться, с корабля никого ив отпускать.
Новосельцев вышел вместе со Школьниковым.
– Да, – задумчиво протянул Новосельцев, – прямо в пасть врага.
– К черту в зубы, – подтвердил Школьников.
– После такого десанта американским и английским воякам стыдно будет. Мудрят со вторым фронтом, никак Ла-Манш форсировать не могут. А кораблей у них – уйма, много специальных десантных. У нас ни одного такого нет.
– А ну их… Они мастера чужими руками жар загребать!
Школьников нахмурился и вздохнул. Пройдя молча несколько шагов, он вдруг заговорил, торопливо, сбивчиво:
– Никогда не испытывал такого, как сейчас. Стыдно признаться. Все два с лишним года войны не думал о смерти, хотя каждый день рядом с ней хожу. Привык. А вот сегодня думаю о ней, и такое у меня появилось желание уцелеть в этом бою, так, чтоб даже не царапнуло. Всему виной, наверное, письмо Маргариты. Вчера получил. Просит сообщить об освобождении Новороссийска, пишет, что сразу же вернется туда. А самое главное – просит прощения за то, что так вела себя, пишет, что то была проверка временем, а теперь убедилась, что любит меня. Впервые написала «целую крепко». Это ведь любовь, Виктор.
– С норовом она, – заметил Новосельцев и подумал: «А моя Таня тоже такая».
– Это неплохо.
Новосельцев хлопнул его по плечу и весело сказал:
– А здорово, Володя, получится. Новороссийск возьмем, я женюсь на Тане, а к тебе приедет Маргариточка. И ведь это будет, пожалуй, через несколько дней.
Школьников опять задумался, сказал негромко:
– «Кому орден, кому слава, кому темная вода. Ни приметы, ни следа…»
– Да брось ты, Володька, ныть! – рассердился Новосельцев. – Комдиву доложу, что ты не в форме.
– Типун тебе на язык, – испуганно замахал руками Школьников. – Не вздумай в самом деле сказать. А то оставит дежурным по дивизиону. Это я сейчас. А там… Посмотришь, веселее меня не будет человека, когда в бой пойдем. – Он взял Новосельцева под руку и доверительно, понизив голос почти до шепота, сказал: – Когда-то война все же кончится. Пройдут годы, мы с тобой будем папами. Я привезу в Новороссийск своего сына и расскажу ему про Малую землю, как мы воевали. Увидит он руины и поймет…
– Руин не будет.
– Ах да, город восстановят, – спохватился Школьников. – Но памятные места останутся.
– Приедем вместе. Я тоже сына возьму с собой.
Они глянули друг на друга и рассмеялись.
– Размечтались…
У причала они разошлись. На прощание не обнялись, не пожали крепко руки. Это считалось нехорошей приметой.
Поднявшись па борт своего катера, Новосельцев спросил дежурного:
– На берегу никого нет?
– Все на месте.
– На берег никого не пускать.
Около носовой пушки сидели матросы. Радист Окальный бренчал на гитаре и тихо пел:
Да, час тяжелый наступил
Для Родины моей.
Молитесь, женщины, за нас,
За ваших сыновей!
Эта песня у катерников появилась недавно. Пели ее на мотив старой песни «Трансвааль, Трансвааль, страна моя…».
На корме около пустых стеллажей для глубинных бомб стояли рулевой Дюжев, комендор Пушкарев, кок Наливайко, моторист Бабаев. У всех веселые лица. Новосельцев услышал, как Дюжев говорил:
– Если ты, комендор, промажешь, то должен вдогонку снаряду спеть: «Вернись, я все прощу…»
Спустившись вниз, Новосельцев увидел в кают-компании парторга Ивлева и радиста Душко. Они готовили боевой листок.
– Этот номер отставить, парторг, – сказал Новосельцев, имея в виду боевой листок. – Срочно выпустить новый. Получен приказ о штурме Новороссийска. Соберите команду на палубу, я через несколько минут выйду.
– Есть собрать команду, – Ивлев бросился к трапу.
Когда команда выстроилась, Новосельцев поднялся на палубу. По лицам матросов Новосельцев понял, что они уже знают о предстоящем десанте. «Матросское радио работает быстро», – отметил он.
Подойдя к Пушкареву, которого вчера задело осколком и он стоял с забинтованной головой, Новосельцев спросил:
– В санчасть ходили?
– Так точно, товарищ старший лейтенант.
– Предлагали лечь в госпиталь?
– Предлагали. Но я доказал, что это ни к чему.
– Доказали?
– Раз я тут, значит, доказал.
– Разрешите, товарищ старший лейтенант, – обратился Дюжев, весело щуря глаза, – мы предлагали комендору посыпать на бинт цемент, а потом смочить водой. Затвердеет и будет отличный бронеколпак. Но он несознательный – не хочет.
Пушкарев покосился на него, но ничего не сказал.
– А где бескозырка? – спросил Новосельцев.
– Унесло взрывной волной.