Спрашивает, слышала ли она, как они играли? Разбудила ли ее музыка? Или, может, наоборот, усыпила? Она не знала. Ей просто нравилось звучание. Она подняла руку – дескать, продолжай играть, не останавливайся, – и существо протянуло ей свой музыкальный инструмент.
Семь гладких трубок, связанных между собой бечевкой из тонких, как ниточка, травянистых волокон. Офелия склонилась над инструментом, чтобы рассмотреть поближе. Кто-то нарезал траву на узкие ленты, потом сплел из них жгуты – между прочим, с большой аккуратностью, – а потом перевил получившиеся жгуты между собой и скрепил ими трубки. Сами трубки были легкие, как птичьи кости или стебли камыша, и выкрашенные в насыщенный красный, так что сказать, какого цвета они были изначально, было невозможно. Если, конечно, это не их природный цвет. От инструмента пахло существами – сильный запах, не поддающийся описанию.
Чужак поднес руку ближе и указал на конец трубок. Офелия заметила вырезанные в них крошечные желобки. Она наугад подула в одну из трубок – звук получился отнюдь не музыкальный, а резкий и хриплый. Она попробовала другую трубку – результат тот же.
– Простите, – сказал она, протягивая инструмент назад. – Я не умею.
Ей показалось, что на лице существа мелькнуло самодовольство. Оно с триумфом выдуло сложную трель и выжидательно посмотрело на нее.
Офелия широко улыбнулась:
– Очень красиво. Хотелось бы мне так уметь.
Она посмотрела на остальных. Один из чужаков держал сосуд из тыквы-горлянки, покрытый бисерной сеткой. Он встряхнул тыквой, и Офелия услышала тот самый легкий перекатывающийся звук. Чужак протянул инструмент ей. Офелия взяла и потрясла, вспоминая ритм из детства – песенку, под которую они с Кейтано танцевали. Пальцы ног невольно зашевелились, пока она пыталась подладить звучание инструмента под воспоминания. К шелесту горлянки вдруг присоединился гулкий стук, и Офелия удивленно вскинула голову. Один из чужаков постукивал себя по боку палкой – палкой, весьма напоминающей кость. Она сбилась, снова нащупала ритм. Один из них зацокал по полу длинными черными когтями. Тот, что держал трубки, снова начал наигрывать мелодию.
Офелия пыталась сосредоточиться на своем ритме, но то и дело сбивалась, отвлекаясь на другие звуки. Наконец она сдалась и начала просто трясти горлянку вверх-вниз. Существа производили целую гамму звуков, которые причудливо, но приятно переплетались между собой. Когда у Офелии устала рука, она бросила трясти тыквой и стала просто наслаждаться музыкой. Она и не подозревала, каково это – создавать музыку вместе с другими… Это было здорово, хотя было бы еще лучше, если бы она понимала, что они делают.
Когда существа закончили, Офелия с широкой улыбкой вернула им горлянку и встряхнула руками, показывая, почему перестала играть. Возможно, стоит поискать старые кубы – те, что поселенцы ставили на развлекательные вечера, – и дать им послушать человеческую музыку. Конечно, кубов в поселке осталось немного: люди объединили свои коллекции, когда основали колонию, но, улетая, разобрали любимые записи.
Завтра. Сегодня она слишком устала и с удовольствием легла бы досыпать. Покряхтывая, Офелия поднялась на ноги и поплелась по коридору в операторскую. Существа проводили ее взглядом, но следом не пошли. Она закрыла за собой дверь, улеглась на свое убогое ложе, гадая, продолжат ли существа играть. Если и продолжили, то она этого уже не слышала. Она проснулась, когда один из них стукнул в дверь, – проснулась рывком, обмирая от страха. Но никто не пытался к ней вломиться. Совсем не как в ту ночь, когда она проснулась от стука, когда тень в тенях ломилась к ней, желая ее – желая, невзирая на отказ. Офелия сидела в постели неподвижно, пока дыхание не успокоилось. Это совсем не то же самое. Когда поверх оглушительного рева крови в ушах она смогла слышать другие звуки, то разобрала ворчание и клекот за дверью.
Прежде чем открыть, она глянула на хронометр. Солнце давно встало; она заспалась. Она вышла из операторской и увидела, что с улицы в открытую дверь центра льется солнечный свет. Чужаков не было. Офелия заперла операторскую, заглянула на кухню. Они снова развели грязь: кто-то разбил банку с килфой, и в воздухе стоял густой аромат зеленых ягод. Они и в самом деле напоминали детей, каждую секунду требующих присмотра.
Но, похоже, они ушли. Их не было в швейных залах, не было в коридоре, не было в зале, где поселенцы обсуждали направление эвакуации. Выглянув на улицу, Офелия увидела в грязи отпечатки, ведущие на восток, но не самих существ.
Конечно, они вернутся, но пока можно проверить дом и огород. Мокрая земля чавкала между босыми пальцами; по дну канав журчала чистая прозрачная вода. Было жарко и влажно – обычное дело после шторма; солнце мокрым горячим полотенцем легло ей плечи, едва она вышла на улицу.
В доме на полу виднелись смазанные следы существа, которое увязалось за ней вчера, рядом лежали влажные, уже запревшие полотенца, которыми она пыталась его вытереть. Офелия собрала полотенца и развесила в огороде. На этот раз забор выдержал шторм. Посадки, прибитые к земле дождем и ветром, потихоньку приходили в себя и приподнимали листья. Офелия собрала уцелевшие помидоры, немного стручковой фасоли, четыре початка кукурузы. Она успела поднять и выпрямить почти все кукурузные стебли, когда лес взорвался визгами.
Что на этот раз? Офелия заметила, что овцы, ничуть не всполошившись, продолжали мирно щипать траву на пастбище. Визги и вопли приближались. Офелия ничего не видела, но источник звука явно переместился в подлесок. Потом шум стал еще ближе, и она увидела, как целая стая древолазов, задрав хвосты, с верещанием несется к поселку. Овцы вскинули головы, насторожили уши. За древолазами, загоняя их с двух сторон, неслись чужаки; если при ходьбе они нелепо задирали ноги, то теперь двигались плавно, стремительно и легко. Они гнали древолазов, направляя их к поселку. К какофонии звуков присоединилось испуганное блеянье, и овцы бросились врассыпную.
На глазах у Офелии одно из существ в несколько размашистых прыжков догнало древолаза и схватило его за шею. Потом мотнуло его, как ребенок – куклу, одновременно выхватывая другой рукой длинный нож. «Не надо!» – хотела закричать Офелия. Но было поздно; нож перерубил уже сломанную шею, и древолаз дернулся в последний раз, поливая траву кровью. Чужаки убили еще двоих; уцелевшие древолазы добрались до границы поселка и с испуганными визгами поскакали по крышам.
Офелия поняла, что все это время цеплялась за забор, и разжала пальцы. Выходит, существа были на охоте. Она знала, что человеческая пища им не подходит. Конечно, за время шторма они успели проголодаться. К тому же это были всего лишь древолазы.
И все же… ей сложно было увязать минувшую ночь, когда они вместе играли на музыкальных инструментах, с тем, как эти существа лакали кровь, хлеставшую из шей древолазов, и быстро, со знанием дела потрошили добычу. Приготовят они древолазов или съедят сырыми? Смотреть не хотелось, но она не могла отвести взгляд. Существа снова перестроились в маленький отряд; тушки древолазов висели, привязанные за хвосты, на поясах у тех, кто их убил (если Офелия не перепутала – она только-только начала их различать).
Они увидели ее. Один помахал окровавленным ножом, как будто приветствуя. Или угрожая. Офелия сглотнула. На кучу потрохов за их спинами уже слетелся рой черных жужжащих насекомых – Офелия знала, что они только с виду напоминали мух. Она отвернулась и ушла в дом, но дверь закрывать не стала. Она надеялась, что существа оставят ее одну (этот окровавленный нож!), но если нет, то ей не хотелось подпрыгивать от стука в дверь. Она обвела взглядом оранжево-красные помидоры, зеленую фасоль, желтые початки кукурузы, завернутые в зеленые листья. Есть не хотелось.
В окно видно было, как они, высоко задирая ноги, перешагнули забор ее огорода и по-хозяйски прошли насквозь. Большинство выбрались из огорода тем же способом, но со стороны улицы. Один заглянул в кухонную дверь и ухнул.
– Я все видела, – сказала Офелия. – Пошел прочь.
Словно понимая, он развернулся, чтобы уйти. Потом повернулся к ней снова, показал на лежащие на столе овощи.
– Нет, нельзя. Это моя еда.
Ворчание. Чужак произвел замысловатое движение верхними конечностями – наверное, так они пожимали плечами – и ушел, ловко перемахнув через забор, отделяющий огород от улицы. Офелия услышала, как чавкнула под его ногами грязь.
Куда это они собрались с грязными ногами и кровавыми тушами на ремнях? Лишь бы не в центр! Офелия высунулась за дверь. Чужаки неспешно шли по улице, показывая на древолаза, сидящего на козырьке крыши. Они двигались на восток, в сторону летного поля. Офелия вспомнила раздутые туши, оставленные людьми из Компании, и ее замутило.
Весь день она убеждала себя, что это всего лишь природа. Конечно же, им нужно чем-то питаться, и, конечно же, в поселке нет подходящей для них пищи – в конце концов, она ведь тоже не может прокормиться плодами высоких лесных деревьев. Естественно, они охотятся. Люди тоже охотятся, если живут на планете, где водится съедобная дичь, а уж домашний скот едят повсеместно. Она и сама любит мясо. Убивать животных ей не нравилось, но ее и не учили это делать, когда она была маленькой. А эти существа наверняка охотились с самого детства. Это вовсе не делает их убийцами. Убийство ради пропитания – совсем не то же самое, что убийство ради убийства.
Но древолазы были мертвы. И она не видела, чтобы чужаки ели древолазов. Возможно, это было развлечение, охота потехи ради. Она поежилась. Эти длинные ножи… Может, ими они и убили тех поселенцев? Нет… Она слышала взрывы. Они говорили о другом оружии.
Она не видела у них оружия, кроме ножей, и не видела орудий, кроме музыкальных инструментов. Может, поселенцев убили какие-то другие существа? И как вышло, что за сорок лет существования колонии они ни разу не встречались?
Вечером она дошла до центра, заперла дверь в операторскую и все остальные двери, включая входную. Потом вернулась домой. Это было небезопасно – о безопасности вообще можно было забыть, – но ей снова хотелось спать в собственной постели. Если эта ночь станет для нее последней, так тому и быть: по крайней мере, она умрет в комфорте. Что бы ни случилось, никаких больше ночевок на полу.