Опыта в описании жизни поселка было недостаточно. Она могла рассказать про любовь и ненависть, предательства и конфликты, потому что хорошо понимала эти вещи. Она знала, что испытывает жена, когда муж начинает ревновать ее без причины – или, напротив, если причина есть. Она знала, как сталкиваются человеческие чувства, приправляя простейшие взаимодействия сложным соусом из намеков и скрытых смыслов. Но это… Все равно что писать о животных, а о животных ей писать еще не приходилось. Все равно что писать о животных, умеющих рассуждать. Она никогда в жизни не встречала животных, умеющих рассуждать.
Офелия отмахнулась от чужака, и тот скрылся за дверью. Понял ее жест или просто не заинтересовался?
«Во время затишья…»
Она перечитала написанное. Слово «пришелец» резало глаз. Они ведь у себя дома, как древолазы. Как же тогда их называть? Она не знала и не собиралась сейчас отвлекаться на встроенный словарь. Пусть пока будут пришельцы или чужаки. Существа.
«Сперва я решила, что это куча тряпья, и тут она на меня посмотрела».
Это тоже звучало совершенно безумно. Но ведь так все и было: она увидела кучу тряпья с глазами. Пусть себе потешаются над ней – те, кто, возможно, прочитает ее отчет, если прилетит сюда, чтобы расследовать гибель поселенцев.
Медленно, редактируя текст на каждой фразе, она пыталась описать события последних дней. Сделать это в двух словах, как она планировала, не получилось. Чтобы рассказ звучал хоть сколько-нибудь связно, ей приходилось дополнять его описанием своих эмоций, поступков, догадок. Приходилось описывать все, что она делала и что делали они. Надо было как-то описать звуки, которыми они общались… Хотя нет, без этого можно обойтись. Запись в центре велась автоматически и наверняка зафиксировала их речь. Можно вставить в отчет фрагмент, если удастся подобрать подходящий.
Когда Офелия склонилась над панелью управления, чтобы ввести параметры поиска, у нее защемило спину. Она охнула от боли и по гортанному возгласу в коридоре поняла, что существа продолжали наблюдать за ней так же, как она наблюдала за ними.
Время уже позднее. Настолько, что если она прямо сейчас не вернется домой и не ляжет, то завтра утром проспит, наверное, до обеда и полдня будет чувствовать себя разбитой. Она заблокировала панель управления, установила сигнализацию и, похрустывая суставами, медленно выпрямилась. В коридоре обнаружились трое сидящих чужаков. Она закрыла дверь, хитроумным узлом накрутила на щеколду веревку и твердо сказала:
– Туда нельзя. Это не для вас.
Они промолчали, только проводили ее взглядом.
Пойдут за ней или нет? Нет. Им хотелось быть в центре без нее, а Офелии не хватало сил их выпроводить. Но сейчас ей было все равно. Хотелось спать в собственной кровати, а если они поломают все машины, от которых зависит ее жизнь, то она умрет. Но об этом она подумает завтра.
10
На следующее утро Офелия проснулась с озарением: вот уже много дней она от растерянности не замечала очевидного. Пришельцы. Разумные пришельцы. И они до сих пор ее не убили. Они… изучали ее. Они появились в поселке еще до шторма, но когда именно – она не знала. Кто-то открывал двери домов, двигал вещи, которые она не трогала… Это были они. Они не воспринимали ее как добычу или врага – скорее как что-то интересное.
Ей нечего бояться погони и длинных ножей.
Если, конечно, они не похожи на некоторых людей, которых она знала.
Откуда ей знать? Она вообще ничего о них не знает – для этого ей тоже нужно за ними наблюдать. Как это сделать, было неясно, но она может попытаться, как когда-то пыталась понять третьего ребенка Сары, который родился немым и умел только мычать и кричать.
Эти существа не кричали. Когда она вышла в огород, один из чужаков бродил среди грядок: должно быть, искал склизевиков, вот только на кукурузе они не водились. Офелия заметила одного склизевика – их любимое лакомство – под кустом помидоров и окликнула чужака.
– Вот тут один.
Чужак оглянулся; она указала рукой. Он подошел, ловко цапнул склизевика и закинул в рот. Офелии удалось не вздрогнуть.
– Мы называем их склизевиками, – пояснила она.
Ей вдруг стало ясно, что она толком не разглядывала своих гостей. Ей не хотелось думать об этих когтистых отростках как о пальцах… а о том месте, откуда они росли, – как о ладони. И все же они работали точно так же, как и ее собственные руки.
Она заставила себя посмотреть. «Пальцев» было не пять, а четыре. Один, в точности как на ее руке, был пошире и потолще и рос под углом к остальным – из-за этого ладонь казалась длиннее и тоньше. Запястье тоже отличалось, хотя Офелия не смогла с ходу определить чем. Сколько у него костей в предплечье, две или всего одна? А в плече – одна? Больше? Можно ли вообще называть его кости костями или это нечто совсем другое?
«Не отростки, а пальцы, – сказала она себе. – Четырехпалые руки». Она смотрела, как существо заглядывает под помидорные листья. Несмотря на длинные твердые когти, получалось у него ловко и аккуратно. Оно не повредило ни одного растения и не пропустило ни одного листика.
Офелия посмотрела на ноги существа. Прежде она видела только длинные ступни с широко расставленными пальцами. Теперь она присмотрелась получше. Пальцев на ногах тоже было четыре – три почти параллельно друг другу и один в стороне, и на каждом – толстый темный коготь с затупленным кончиком. Нет… на отставленном в сторону пальце коготь был острый и узкий и напоминал шип. Сейчас существо, мирно присевшее у нее в огороде перед помидорным кустом и заглядывающее под листья, упиралось в землю всей стопой, но у следов, которые она видела, не было пятки. Как же они передвигаются? На пальцах? Офелия отвернулась и глянула поверх забора. На улице было еще двое, но слишком далеко, не разглядеть.
Она все-таки не… Как называют специалистов, которые изучают животных и представителей других цивилизаций? Так вот, она – не они. Она не знала, как правильно заниматься наблюдениями.
Чужак рыкнул, и она снова повернулась к нему. Он держал в пальцах спеющий помидор – держал аккуратно, не сорвав со стебля и не помяв кожуру.
– Он еще неспелый, – сказала Офелия и покачала головой.
Возможно, жесты им понимать проще, чем слова; по крайней мере, она до сих пор не выучила ни одного их слова. Если, конечно, предположить, что их рыки и клекот – это слова, а ничего другого ей не оставалось. Она нашла спелый помидор, коснулась его.
– Вот этот можно. Этот спелый.
Она кивнула и сорвала плод. Чужак пристально посмотрел на нее и отпустил помидор, который держал. Офелия положила помидор в корзину и нарвала немного стручковой фасоли. Существо потрогало фасоль, потом помидор. Разные. Ну конечно, они разные, фасоль и помидоры. Фасоль зеленая, помидор оранжевый. Фасоль продолговатая и узкая, помидор круглый и мясистый.
– Фасоль, – произнесла Офелия и коснулась стручков. – Фасоль. – Потом потрогала помидор. – Помидор.
Существо заворчало, даже не пытаясь повторить за ней.
– Фасоль, – повторила Офелия. – Это фасоль. Помидор.
Несколько коротких рыков, ни капли не напоминающих произнесенные ею слова. Да и с чего она вообще ожидала услышать слова? Это же пришельцы; может, они вовсе не способны издавать человеческие звуки. Как животные на Земле. И вообще, у нее полно работы. Она нарвала еще немного фасоли, чувствуя на себе внимательный взгляд существа. Набрав достаточно, она со стоном выпрямилась. Не принимают ли они ее невольные стоны и кряхтение за попытки воспроизвести их речь? Как знать. Чужак никак не отреагировал на звук.
Он дошел с ней до двери, но остановился на пороге. Офелия пошаркала по каменной плите, обтирая ступни от налипшей мульчи. Существо наблюдало, склонив набок голову. Она не стала закрывать дверь, но время от времени поглядывала наружу. Фасоль она убрала в ящик холодильника, решив приготовить на ужин. Помидоры выложила в миску на столе.
Когда она открыла банки с мукой, солью, сахаром, существо заинтересованно подалось вперед. Вместо лепешек Офелия решила испечь настоящий дрожжевой хлеб. В колонии его готовили только по праздникам, не чаще пары раз в год. Рециклер способен был поддерживать подходящие для дрожжей условия, но лепешки были привычнее и готовились проще. Офелия не пекла хлеб с тех пор, как поселок опустел. Вспомнит ли она, сколько нужно сахара? Лучше проверить.
Она нашла замусоленную книжицу, принадлежавшую еще матери, покосилась на существо. Поймет ли оно, что такое чтение? Есть ли у его вида похожие способы закрепления слов? Она полистала страницы. Многие не видели смысла хранить печатные кулинарные книги, но Офелии нравилась эта книга. Она напоминала ей о матери.
Она достала из холодильника комок дрожжей, положила в теплую воду с щепоткой сахара и муки. Сахар, соль, жир – можно взять тот, что остался после жарки колбасы. Розара не одобряла его использование, но Офелия не видела причин отправлять его в переработку. Она растопила жир и процедила в глубокую миску через лоскут чистой ткани, вырезанный из старой рубашки Барто. Потом размешала жир, сахар и соль в теплой воде, капнула на запястье. Теплая, но не горячая – то что надо.
Офелия поглядела на дверь. Уже двое чужаков стояли на пороге, внимательно наблюдая за ее действиями. Офелия сыпанула в миску муки, размешала деревянной лопаткой. Муку она не взвешивала – отмеряла на глаз. Комок дрожжей размяк, и на поверхности маленькой чашки с водой и сахаром образовалась пористая шапочка. Офелия вылила дрожжи в миску и продолжила размешивать. Когда комков не осталось, досыпала еще муки, а потом еще немного, пока тесто на начало отходить от стенок. Потом щедро сыпанула муки на стол – мать всегда говорила: если жалеешь муки, то нечего и браться за дрожжевой хлеб, – и вывалила тесто из миски.
Месить тесто было приятно. Она и не догадывалась, как сильно соскучилась по этому ощущению. Некоторые женщины готовили дрожжевой хлеб чаще других; они утверждали, что получают удовольствие от процесса. Слыша это, Офелия всякий раз представляла грязный стол, муку на полу, липкие от теста руки. Теперь ее пальцы погружались в теплое тесто, наслаждаясь его упругостью, тем, как оно отталкивает ее руки. Она перевернула тесто, раскатала, скрутила рулетом, раскатала снова.