их исполнять. С некоторым беспокойством Офелия осознала, что помимо прочего это означает, что она должна защищать Буль-цок-кхе и ее потомство от других людей… возможно даже, ценой своей жизни.
Ноющее ощущение в животе Офелия решила списать на голод и отправилась домой – что-нибудь приготовить.
Они видели белые полосы в небе, оставленные челноком, и слышали обрывки переговоров между челноком и кораблем на орбите. Офелия не знала, много ли понимают существа. Ей и самой не всегда удавалось расшифровать услышанное: у говоривших были странные акценты и выражались они – возможно, намеренно – максимально неясно. Офелия подумывала воспользоваться передатчиком колонии и даже настроила его на нужную частоту, но сигнал должен был пройти через метеорологический спутник, а она никак не могла открыть канал. Похоже, пришельцы все еще пользовались спутником сами. Она ощутила виноватое облегчение. В глубине души она продолжала надеяться, что эти люди скоро улетят сами.
Между тем Буль-цок-кхе обустроилась в доме по соседству с центром – пока еще не в самом гнезде, – а остальные носили ей пищу и приходили составить ей компанию. Офелии показалось, что она стала крупнее, а ее подтянутое тело раздулось под килтом. Теперь она почти не покидала дом и не интересовалась новостями. Всякий раз, когда Офелия заходила ее навестить, Буль-цок-кхе наклонялась к ней и облизывала ей ладони, вызывая у Офелии одновременно ощущение полной беспомощности и горячее желание ее защитить.
На третий день Лазурный разбудил ее до рассвета: голоса зазвучали снова. Офелия доковыляла до центра – разбитая, как всегда при раннем подъеме, и злая оттого, что ее лишили последних, самых сладких минут глубокого сна, после которых она бы проснулась сама.
– Они собираются совершить посадку, – сказала она. – Они летят сюда.
Логика подсказывала, что это случится, к тому же они наверняка заметили присутствие человека и других существ – но она до последнего надеялась, что пришельцы поступят нелогично и просто улетят.
Горловой мешок Лазурного раздулся и запульсировал.
– Знаю. Надо что-то делать.
Идей у нее не было. Она послушала, как пилот челнока комментирует снижение и описывает план посадки. Они пройдут над колонией на небольшой высоте, чтобы убедиться в отсутствии оружия. Будет шумно – хуже, чем при посадке. Они уже пролетали над колонией днем раньше, всполошив существ и до смерти перепугав овец и коров, которые беспорядочной гурьбой метались по выпасу. Офелия глянула на Лазурного, указала на небо и зажала уши.
Вдалеке зазвучал нарастающий рокот двигателей. Челнок сделает круг и уйдет к морю, а потом вернется и совершит посадку. Офелии придется выйти навстречу пришельцам и сказать им… что? Что такого она может сказать, чтобы они оставили Буль-цок-
кхе в покое? Она встала из-за компьютера и лишь теперь сообразила, что вылезла из постели в чем мать родила – на ней была только нитка бусин, которую она в последнее время носила не снимая.
И она понятия не имела, куда подевала платье – единственное ее платье, которое незнакомцы сочтут приличным. И ботинки… ах да, она выбросила последнюю пару в рециклер.
Со всей быстротой, на какую была способна, она в предрассветных сумерках заковыляла домой и схватила зеленую накидку с вышивкой, так впечатлившей Лазурного. По крайней мере, один из присутствующих народов сочтет ее наряд подобающим ситуации. В небе заревели двигатели; Офелия даже не стала выходить из дома, чтобы поглядеть на челнок. Она воспользовалась туалетом, поплескала в лицо водой, поскребла ногтем зубы, пригладила растрепанные волосы. Потом обвязала вокруг бедер отрез ткани и надела на шею еще несколько нитей бус. Может быть, эти люди решат, что она совсем одичала, но, по крайней мере, поймут, что она постаралась принарядиться.
Сборы заняли больше времени, чем она рассчитывала; пришлось воспользоваться туалетом снова. Оглушительный рев стал ближе: челнок пошел на снижение. Офелия вышла из дома и загнала существ назад, в укрытие. Если к челноку выйдет одна старуха, вряд ли незнакомцы, не разбираясь, откроют огонь – а если и откроют, то у существ будет шанс уйти.
Челнок уже разворачивался, но Офелия все-таки заглянула в дом, где обустроилась Буль-цок-кхе. Двое охранников стояли на пороге – даже в предрассветной мгле было видно, как они напряжены. Они могли бы включить в доме свет, но стоило Офелии потянуться к выключателю, как один из них перехватил ее запястье. Из чулана донесся свистящий хрип. Офелия вздохнула. Ну разумеется, это должно случиться именно сейчас, в самый неудачный момент. И, разумеется, она все пропустит, потому что ей придется разбираться с людьми. Какая несправедливость – как, впрочем, вся ее жизнь.
– Удачи, – ласково сказала она.
– Тц-коу-кёррр, – отозвались они вполголоса. Как будто она могла об этом забыть.
Пока она дошла до летного поля, солнце успело подняться из-за горизонта и теперь светило ей прямо в лицо, мешая разглядеть что-либо, кроме размытого темного пятна, от которого несло опаленным пластиком и маслом. Офелия сощурилась против света, медленно ступая по шершавому, поросшему травой асфальту – территории, которую природа упорно пыталась отвоевать. Никто не окликнул ее; никто не вышел навстречу.
Наконец, оказавшись в тени челнока, она увидела, что пришельцы сгрудились на трапе – все в мешковатых костюмах, в которых днем будет невыносимо жарко. Офелия посмеялась бы над их нелепым видом, но тогда они подумают, что она выжила из ума. Хотя, возможно, они подумают так в любом случае: под их взглядами она куда отчетливее сознавала, до чего странно выглядит в их глазах. Жар бросился ей в лицо, и она понадеялась, что в сероватом утреннем свете они не заметят румянца на темной от загара коже.
Двое были вооружены и с сосредоточенностью профессионалов смотрели поверх ее головы на поселок. Безоружный мужчина впереди – это, должно быть, главный. Его выдавало выражение – типичное для человека, привыкшего распоряжаться. Офелия успела забыть, до чего не любит это выражение. Рядом, тесня его в сторону, стояла женщина – судя по лицу, эта встреча доставляла незнакомке не больше удовольствия, чем ей самой. Напоминание о собственном раздражении придало Офелии мужества.
– Вы очень не вовремя, – сказала она. – Вы их напугали. – Уточнять, кого именно, было излишним: они знали и так.
Мужчина выпятил грудь; ему не понравилось, что она заговорила первой. Офелии было все равно: она перестала слушать его на слове «властью». Она перебила его и повторила, что они явились не вовремя.
– Надо было слушать, когда я пыталась вам это объяснить, – сказала она. Незачем уточнять, что она пробовала подключиться к передатчику всего лишь раз.
На этот раз ответила женщина. Голос ее звучал зрело, но она явно была моложе Офелии. Скорее всего, среднего возраста, хотя с людьми, которые годами не покидали корабля, сложно было сказать наверняка. Отвечая ей, Офелия постаралась представить, что может произвести на нее впечатление. Мужчины, мнившего себя лидером, она не боялась – это было яснее ясного. Возможно, женщина окажется разумнее и послушает ее. Мужчины, разумеется, слушать не стали: стоило ей обратиться к женщине, как двое из них ее перебили. Но их голоса перекрыли друг друга, и женщина, воспользовавшись этим, заговорила снова.
– Кто вы такая? – спросила она, словно имела право требовать ответа.
Офелия ответила вопросом на вопрос – распознает ли она завуалированное оскорбление? Женщина не ответила, но постаралась заверить Офелию, что они не представляют угрозы и прилетели помочь.
Помочь! Она не просила о помощи и не нуждалась в ней; она лишь хотела, чтобы они убрались подобру-поздорову и оставили ее в покое. Не удержавшись, Офелия фыркнула, и женщина явно смутилась, словно поняла, какую глупость сморозила.
Она постаралась донести эту мысль как можно яснее:
– Мне не нужна помощь. – Пожалуй, стоит упомянуть, что ей известно про вторую колонию. – Если вы по поводу тех поселенцев…
Мужчина перебил ее почти одновременно с одним из вооруженных людей – они как будто соревновались, кто успеет задать вопрос первым. Офелия ответила односложно. В конце концов, она не на уроке – могли бы проявить хоть какую-то учтивость и спуститься к ней, предложить присесть, прежде чем засыпать вопросами. Ее существа и те проявляли больше уважения, хотя и принадлежали к другому виду.
– И вы не попытались помочь? – спросил наконец безоружный.
Офелия негодующе уставилась на него, мысленно желая вшей его детям и чирьев на заду ему лично. Еще секунду назад он допрашивал ее как несмышленого ребенка, а теперь считает, что она обладает какими-то волшебными силами и способна телепортироваться на тысячи километров, чтобы спасти молодых здоровых людей от трагической гибели? Тупица, грубиян… В повисшей тишине она перебирала в голове весь свой нехитрый запас ругательных слов, пока мужчина не побагровел.
Женщина заговорила снова, на этот раз поинтересовавшись, долго ли она тут живет. Очередной нелепый вопрос, хотя и не такой оскорбительный; возможно, она считает, что глупая старуха могла потерпеть здесь крушение или даже прилететь специально в надежде поживиться. Она коротко объяснилась, с удовольствием отметив потрясение, возникшее на лице женщины, когда та услышала про отношение Компании к старым поселенцам. Не такая уж она всезнающая, как бы красиво ни называлась ее должность. Когда она состарится и на собственной шкуре ощутит, каково быть отвергнутой своей компанией… вот тогда она поймет. Но тут мужчина встрял снова – на этот раз чтобы отчитать ее за то, что она осталась в колонии. Как и Компания, он видел в ней досадную помеху, на которую приходится тратить время. Давняя обида всколыхнулась внутри нее, во рту стало горько от отвращения. Этот человек даже не был поселенцем; он не заслуживал того уважения, которое она испытывала к мужчинам, трудившимся вместе со своими женами над постройкой поселка. Многих из них она недолюбливала, и далеко не все их поступки ей нравились, но бездельники так или иначе долго не жили, и мужчины, которые покинули колонию несколько лет назад, заслужили если не приязнь, то как минимум ее уважение. Но этот летун с холеной кожей, всю жизнь просидевший в безопасности и теперь прячущийся за защитным костюмом, словно одна старая женщина представляет для него угрозу… Хотя, пожалуй, в этом была доля истины.