Население: одна — страница 47 из 60

тей», но явно не то же, что мы. – Она глянула на Офелию. – Вы знаете, о чем оно говорит?

Она знала, но как объяснить это женщине, которая была для нее такой же чужой, как Лазурный? Женщине до того нетерпеливой, что уже начала суетиться, не желая слушать больше пары слов? Нет. Голова болела слишком сильно. Воспитание требовало ответить, но необязательно пускаться в детальные объяснения.

– Я заботилась о детях других людей, – сказала она. – Думаю, Лазурный имеет в виду это.

– Хм. – Женщина с недоверчивым выражением откинулась на спинку стула.

– Как вы ему это объяснили? – спросила молодая женщина.

В висках оглушительно застучало. Офелия пошевелилась, и ссадины обожгло болью.

– Я… показала жестами. Честно говоря, я очень устала. – Она прикрыла глаза.

– Думаете, она действительно так сильно ушиблась? – спросил высокий.

Офелия перестала вслушиваться, но голос все равно звучал напыщенно и округло, словно во рту высокий держал лайм. Мысль, что Офелия может быть ранена, вызывала у него раздражение.

– Надеюсь, что нет, – ответил другой. – Это же золотая жила, ключ к пониманию их культуры. Она жила рядом с автохтонами…

– Но она же… – Офелия представила, как он машет рукой и косится на нее, чтобы проверить, заснула она или притворяется. – Она не прошла подготовки, – наконец закончил он. Решил не рисковать.

– Василь! Ты просто… – Фраза оборвалась.

Офелия услышала, как они тихонько встают и, стараясь не шуметь, выходят. Пусть идут. Ей было все равно. На какое-то время ее сморила дрема, а очнувшись, она обнаружила, что кто-то подставил ей под ноги несколько составленных в ряд стульев, застеленных одеялом. Голова все еще была тяжелой, но боль притупилась.

Рядом с ней стоял Лазурный.

– Орки, – сказал он.

Она растерялась. Орки? Мозг с запозданием расшифровал: «Дураки». Уточнять, кого он имеет в виду, не было нужды. Он говорил про людей.

Офелия не стала вставать; шевелиться не хотелось. Она подмигнула Лазурному.

– И правда, дураки.

«И орки», – добавила она мысленно.

– Цы ннне… – Лазурный махнул в сторону, очевидно, имея в виду этих людей. – Ннне… тц-коу-кёррр?

– Нет, – успокоила она его. – Они не мой народ, и я не их тц-коу-кёррр, не их тетя.

Лазурный предложил ей руку, и она с трудом села, едва не застонав от боли в боку и ноге. Еще одно существо поддержало ее с другой стороны, и вместе они двинулись по коридору. Снаружи было темно и мягко сияли звезды; дул теплый влажный ветер.

– Где они? – спросила Офелия.

Лазурный показал; в дальнем конце улицы, на летном поле, ярко горел свет. Вернулись к челноку? Не то чтобы ее это волновало. Лазурный и остальные помогли ей дойти до дома и включили для нее свет. Лазурный открыл холодильник и зацокал, изучая его содержимое. Офелия была не голодна и попыталась сказать ему об этом, но Лазурного было не переубедить. Порыскав по кухне, он отыскал сухую лепешку и, присыпав солью, протянул ей. Как ни странно, на вкус оказалось весьма неплохо, и желудок не стал бунтовать. Лазурный налил ей стакан сока и стоял рядом, пока она пила. Офелия чувствовала, что он не отстанет, пока она не подкрепится. После еды она могла думать только о постели. Впервые с того дня, как Лазурный прибыл в поселок, существа зашли вместе с ней в уборную. Она их не смущалась: они уже все видели, и к тому же она слишком устала. Взгляд ее случайно упал на зеркало, и она замерла, уставившись на лиловую шишку на голове. Она глянула на руку, на содранную кожу, покрывшуюся темной корочкой. Когда она перевела взгляд на Лазурного, выражение лица у него было мрачное. Офелия почувствовала его гнев и раздражение – не на нее.

– Все хорошо, – сказала она. – Мне почти не больно.

Поддерживая ее под локти – она была признательна им за помощь, – существа довели ее до кровати, а когда она села, один из них наклонился и помог ей закинуть ноги на матрас. Лазурный обошел кровать с другой стороны, снял покрывало и замер, глядя на Офелию.

Она так устала… но все-таки перекатилась на другую половину кровати, и Лазурный, как заботливая мать, укрыл ее одеялом.

Существа пугали ее, но совсем не так, как раньше. Офелия не знала, что они поняли из произошедшего, что это означает, чего ожидать от завтрашнего дня. Она слишком устала, чтобы говорить. Лазурный выключил свет; Офелия ожидала услышать, как откроется и затворится за ними входная дверь, но заснула раньше.

17

Проснувшись в перламутровом свете раннего утра, Офелия услышала доносящиеся из соседней комнаты негромкие голоса. Она потянулась и поморщилась: синяки от вчерашнего удара и падения напомнили о себе. Болело все тело – даже в тех местах, где она, кажется, не ушиблась. И кто это у нее в гостиной?

Вставать не хотелось. Хотелось лежать неподвижно до самой смерти – или пока боль не пройдет, в зависимости от того, что случится раньше. Она осторожно подняла руку и потрогала шишку на голове. Ничуть не уменьшилась, как будто даже раздулась еще больше. Офелия уронила руку и представила, какая суматоха поднимется, если люди вернутся и обнаружат, что она умерла. Поймут ли они, что это их вина, или свалят все на существ?

А еще ей хотелось в туалет. Одно дело – лежать в постели, упиваясь мрачной решимостью умереть от пары ушибов, и совсем другое – лежать и страдать от переполненного мочевого пузыря. К тому же, если они обвинят в ее смерти Лазурного, что станет с Буль-цок-кхе и ее детенышами?

Но, хотя эта мысль придала ей сил, садиться в постели оказалось настолько больно, что у нее перехватило дыхание, а на глаза навернулись слезы. Она отругала себя; старый внутренний голос с готовностью напомнил все те слова, которыми она не пользовалась уже несколько лет. «Трусиха. Слабачка. Нюня. Всего пара синяков, а ты ведешь себя как ребенок».

Она постаралась не шуметь, но к тому времени, как спустила ноги с кровати, дрожала от слабости во всем теле. Ночью ссадина на руке снова закровила и прилипла к простыне; Офелия дернула слишком резко, и ее обожгло болью. Из горла против воли вырвался всхлип.

Дверь спальни открылась. На пороге, раздув горловой мешок, стоял Лазурный. Увидев ее, он зашипел и быстро подошел, протягивая ей руку. Офелия приняла помощь, ругая себя за слабость. Лазурный коснулся пальцем медленно сочащейся крови, понюхал и дробно застучал – она не поняла, какой частью тела, но звук наполнил всю комнату.

– Со мной все хорошо, – сказала Офелия. К ее досаде, голос дрожал. – Приму горячий душ, и сразу полегчает.

Лазурный помог ей дойти до уборной. Воспользовавшись туалетом, она немного взбодрилась, а горячий душ притупил боль, хотя она знала, что это ненадолго. Выйдя из душа, она обнаружила, что Лазурный принес несколько полотенец. Он ждал ее с полотенцами в руках, чтобы помочь ей вытереться. Зеркало запотело от пара, и Офелия порадовалась, что не видит своего отражения. Ей хватило того, что она увидела, пока вытиралась: весь правый бок покрывали уродливые темные кровоподтеки.

Найти подходящую одежду оказалось непросто. Те наряды, которые она смастерила на лето и собиралась носить, открывали все ее синяки. Старый голос сказал, что это неприлично и смутит ее гостей, что она должна вести себя так, словно вчерашний удар не причинил ей вреда. В конце концов, ее старая кожа настолько истончилась, что кровь могла пойти от малейшей царапины. В случившемся не было их вины; они не могли знать, насколько хрупко ее тело.

Новый голос молчал. Интересно, куда он делся? Офелия порылась в чулане в поисках рубашки с длинным рукавом, чтобы прикрыть руки и тело. Но все подходящие рубашки не годились в жару: они предназначались для прохладных дней, которые в сезон дождей случались редко. Она все-таки надела одну из них, поморщившись, когда грубая ткань задела чувствительную кожу на ушибах. На ноги она надела шорты чуть ниже коленей – самые длинные из всех, что у нее были.

В одежде было жарко и тесно, зато спокойнее. Офелия посмотрела на босые ступни. Остальные люди носили ботинки. Никто из них не наступал ей на ногу, но теперь ее босые пальцы выглядели так же уязвимо, как обнаженная кожа; казалось, что одного взгляда достаточно, чтобы их ранить. Обуви у нее не было; последняя пара отправилась в рециклер. На секунду Офелию охватила радость: она вспомнила маленький победный танец, который исполнила, когда загрузила в мусороприемник туфли и уродливое платье, в котором ее хотели видеть Барто и Розара.

Лазурный негромко застрекотал. Офелия выдавила из себя улыбку.

– Все хорошо. Спасибо за помощь.

Слово «спасибо» Лазурный знал: в общении с ним Офелия придерживалась всех правил вежливости, и существа, как умели, отвечали ей взаимностью.

Офелия с отвращением глянула на кровать. Она никогда не оставляла постель неубранной, не говоря уж о пятнах крови на простыне, но сегодня ей вряд ли удастся поменять постельное белье. Проследив за ее взглядом, Лазурный показал на кровавые пятна и коснулся ее руки.

– Цы коох?

– Да, это моя кровь. Но мне не плохо. Разве что чуть-чуть. – Она надеялась, что Лазурный поймет.

Он произнес что-то на своем языке, и еще одно существо вошло в комнату. Лазурный указал на кровать; его сородич зашипел и на секунду раздул горловой мешок. Он схватил постельное белье, стащил его с кровати и, скомкав, кинул на пол. Лазурный заговорил снова, и тот подобрал ворох.

– Куда ты его… – начала Офелия.

– Мыц, – объяснил Лазурный и с явным удовольствием, растягивая согласные, добавил: – Гюр-р-ряс! Гюр-р-ряс – мыц!

С трудом оправившись от изумления, Офелия запоздало крикнула существу вслед:

– В холодной воде! Кровь надо стирать в холодной воде.

Глаза Лазурного расширились.

– Ку? – Он указал на себя. – Мы коох, мыц у ку… то… сссэ.

– Вы тоже отмываете кровь в холодной воде? – До сих пор Офелии не приходило в голову, что они вообще стирают одежду, хотя от них вовсе не пахло как от некоторых знакомых ей людей, пренебрегавших гигиеной.