– Но… так быстро… Они такие… такие умные… – Ликизи обернулся на взрослых, перевел взгляд на детей, на Офелию.
Офелия постаралась сдержать нетерпение.
– Выбирайте: умные и дружелюбные или умные и злые. Они считают, что хорошие хранители гнезд – хорошие учителя, хорошие друзья – помогают молодняку развиваться и учиться… всему на свете.
– Интересно, где они на шкале Варинга, – протянул Ликизи. В каждом слоге звучала неприкрытая зависть.
– Выше нас, – сказала Кира. – Нам понадобится выборка побольше, но если эта группа хоть сколько-нибудь репрезентативна, то средний показатель превышает человеческий баллов на двадцать. К тому же у них были учебники и электронные руководства… Они и сами по себе развиваются стремительно, а теперь… Я бы сказала, лет через сто или даже меньше они смогут выйти в космос. Без нашей помощи.
– И они агрессивно защищают территорию гнездования, – добавил Ори. – У-у-у. Жуть. – В голосе у него звучал вовсе не страх, а скорее предвкушение.
Офелия погладила детеныша по шишковатой спине.
– Не так уж это и страшно, сер… Вот…
Она протянула ему малыша. Это было оговорено заранее; из всей команды Ори проявил больше всего такта в наблюдении за Народом и попытках взаимодействия, поэтому решено было позволить ему подержать одного из малышей. Офелия все еще немного опасалась, но… но сложно бояться и ненавидеть того, чьего ребенка ты держал на руках. Ори вытаращился на нее… и осторожно потянулся к малышу. Тот с готовностью пошел к нему на руки – как же, возможность узнать что-то новое! – и лизнул ему запястье. Потом оглянулся на Офелию и пискнул. Другой вкус – ей не нужно было вслушиваться в каждый звук, чтобы понять, что он хочет сказать. Малыш уставился на Ори своими бездонными глазами и потянулся, чтобы лизнуть его в подбородок. Лицо Ори смягчилось, и Офелия успокоилась. Кира улыбнулась – широко, радостно, по-настоящему; Билонг улыбалась тоже.
И как только все расслабились, Ликизи схватил детеныша. Не того, что держал на руках Ори, а того, что сидел на плече у Лазурного, когда тот повернулся посмотреть на Ори. Детеныш зашипел и впился когтями в руку Ликизи, но тот держал его за шею, и малыш начал задыхаться.
Офелия бросилась к нему, но Ликизи легко оттолкнул ее и попятился к двери.
– У них хвосты! – прорычал он. – Дрессированные животные, умные ящерицы… Поверить не могу, что вы купились! Отказаться от целой планеты, полной ресурсов, из-за чешуйчатых ящериц и выжившей из ума старухи, которая хочет ими править? Ни за что.
Детеныш извивался в его руке; полоски на его коже словно выцвели, глаза потускнели.
– Не подходите, или я сверну этому цыпленку шею.
Секунду никто не двигался. Ликизи ткнул пальцем свободной руки в Офелию.
– Ты. Ползи сюда и открой мне дверь… И не говори, будто не знаешь кода. Не вставай. Ползи. Или он умрет.
Офелия посмотрела на Лазурного, на остальных людей, на Буль-цок-кхе и, наконец, на Ликизи и маленькое существо, извивающееся у него в руке. Медленно – ее суставы иначе не умели – она опустилась на пол и поползла.
– Так-то лучше. Из-за таких, как ты, всегда куча проблем… Лучше бы тебя вообще не учили читать.
«Пусть болтает, – шепнул вдруг новый голос. – Пока он говорит, он не слушает». И не думает. Ползти было тяжело: она не делала этого много лет из-за больных коленей и бедра, а теперь к ним добавились и плечи.
– Быстрее! – велел Ликизи, но все понимали, что не стоит ожидать многого от старухи, тем более от такой неуклюжей.
Офелия подняла глаза, чтобы извиниться, и увидела, как он заносит ногу для пинка… И тогда она схватила его за ногу и дернула. Недостаточно сильно, чтобы опрокинуть, но он пошатнулся и ослабил хватку – и этого хватило, чтобы детеныш, извернувшись, впился крошечными, но очень острыми зубами в кожу между большим и указательным пальцами и, упершись в руку мужчины ногами, вспорол длинными когтями кожу на предплечье. Ликизи завопил и рефлекторно разжал ладонь; детеныш с победным писком плюхнулся на пол, и в ту же секунду над головой Офелии промелькнуло четыре смазанные тени, которые превратились в четыре длинных ножа в теле Ликизи.
Она не знала, сколько просидела на полу скрючившись, пока кто-то не обогнул ее и не прервал агонию Ликизи быстрым взмахом ножа. Потом она почувствовала что-то мягкое и теплое, и ее окружили ласковые голоса; кто-то взял ее на руки и отнес в дом, уложил в знакомую кровать, и вокруг запахло приготовленной ею едой…
Она лежала в постели, закутанная в одеяло; малыши, все трое, свернулись у нее под боком. Слева от кровати стоял Лазурный; люди – Кира и Ори бледные, но спокойные, Билонг всхлипывает – стояли в изножье кровати, а за их спинами собрались остальные существа. Офелия не знала, сколько прошло времени и что еще произошло; в носу щипало от запаха смерти Ликизи.
Буль-цок-кхе принесла ей стакан воды, и с первым же глотком растерянность отступила и мир приобрел знакомые очертания. Ей ничего не угрожает. Малышам ничего не угрожает. Единственной угрозой был Ликизи, и с его смертью эта угроза исчезла.
Если кто и должен был умереть, так это он.
Прежде чем инструкторы успели забить тревогу – то есть задолго до полуночи, – Ори признал новую реальность, и они с Кирой вернулись в лагерь объяснить, что произошло (Ликизи «съехал с катушек» и угрожал одному из детенышей и Офелии; существам пришлось вмешаться, чтобы их защитить). Билонг весьма убедительно играла роль безутешной возлюбленной; Офелия начала подозревать, что лингвистка действительно верила в то, что говорила о Ликизи, и ее слезы были искренними.
К тому времени, как прибыли инструкторы, вооруженные и опасные, изобретение существ уже разобрали. Тело Ликизи, вероятно, так и осталось лежать в луже крови на полу учебной комнаты, но Офелии не пришлось на него смотреть. Инструкторы видели ее синяки и следы на горле детеныша; видели и то, что Ори вполне удовлетворен тем, как все сложилось.
– Идиот, – произнес один из них в гостиной Офелии, где они допрашивали свидетелей.
«Не то чтобы они имели такое право», – пробурчала Кира Офелии, пока ждала своей очереди. Руководителем экспедиции считался Ликизи, и теперь эта власть перешла к ней, его заместителю, но разумнее было их не злить.
– Идиот, – продолжал мужчина. Офелия узнала голос громкого инструктора. – Этому выскочке никогда не хватало мозгов…
– Можно мне погладить одного? – спросила Кира. При виде спящих малышей ее лицо смягчилось.
– Да. Они любят, когда их глядят вот тут…
Офелия показала, и Кира повторила за ней. Блестящие глаза распахнулись; детеныш мазнул языком по ладони Киры и снова провалился в сон.
– «Милые» – неправильное слово, – сказала Кира, – но…
– Правильного нет, – ответила Офелия. – Потому что они не люди. Тут нужны их слова.
– Билонг…
– Билонг, – перебила ее Офелия язвительнее, чем собиралась, – просто дурочка. Может, в чем-то она и специалистка, но как человек…
Кира с усмешкой посмотрела на нее сверху вниз.
– Мне казалось, женщина вроде вас будет больше расположена к кому-то вроде нее… Она выросла в традиционной культуре…
– Пойдите почитайте, что я писала про Линду, – сказала Офелия.
Детенышу Кира понравилась. Он сделал свой выбор, хотя Офелия выбрала бы кого-нибудь другого. Возможно, со временем она проникнется к ней симпатией. Кира умнее Розары; может быть, и получится воспитать из нее сносную дочь.
– И не прохлопайте момент, когда Билонг перестанет сокрушаться по Ликизи и переключится на Ори.
Кира вспыхнула:
– Что вы имеете в виду? Я не…
Офелия остановила ее одним взглядом.
– Я старуха, но не дура. Вам нравится этот Ори…
– Может быть, но не в том смысле…
– Он хочет остаться. Вы останетесь. Вы полюбите его настолько, чтобы стать матерью. В общем-то, уже любите, поэтому терпеть не можете Билонг.
С затаенным удовольствием она наблюдала, как у этой сильной женщины отвисает челюсть, словно ее ударили чем-то тяжелым. Злорадное ликование зашевелилось в ней, когда эта женщина осознала, что ее раскусили, что ее тайные мысли так же открыты жизненному опыту Офелии, как старушечье тело Офелии открыто ее собственному взгляду.
Офелия откинулась на подушки, наблюдая за Кирой сквозь полуприкрытые веки.
– Вы будете обращаться ко мне «сера Офелия», – сказала она. – И помогать мне с этими малышами и со следующими, и у ваших детей тоже будет своя тц-коу-кёррр.
– Но… но… – забормотала Кира растерянно, утратив весь свой грозный вид. Возмущенный румянец был ей к лицу.
– Доброй ночи, – сказала Офелия и закрыла глаза.
Немного погодя она почувствовала, как распрямился матрас, когда Кира встала, и услышала шепотки в дальней части комнаты. Детеныши довольно завозились у нее под боком, и она провалилась в сон.
Обязанности хранителя ничуть не обременяли Офелию: по утрам она работала в огороде, пока малыши охотились на склизевиков под разлапистыми кабачковыми листьями. Потом она отводила их в центр, где в учебном классе ждали взрослые. Вопреки традиции, взрослые существа помогали ей, понимая, что она не уследит за тремя неугомонными детьми в одиночку. Когда ей нужно было вздремнуть, кто-нибудь подменял ее… и порой этим кем-то были Кира или Ори, которые решили остаться с ней в качестве помощников.
Жизнь была не такой привольной, как в дни полного одиночества, но это сполна искупалось другим. Все, что раздражало ее в человеческом обществе, осталось в прошлом. Никто не командовал ею, не упрекал в бесполезности. Даже старый голос наконец замолчал, раздраженный отсутствием отклика.
Ей все еще доставляло затаенное удовольствие говорить в специальное коммуникационное устройство, которое (как ей объяснили) мгновенно доносило ее голос до правительственных учреждений на далекой планете, о которой она уже много десятилетий не думала как о доме. Там, где она родилась и жила, затерянная в муравейнике жилых кварталов, где за нее решали, что она может и не может изучать, – там, на той далекой планете, люди, издающие законы, теперь прислушивались к каждому ее слову. Никто не мог даже приказать ей замолчать: канал связи был односторонним. Она надиктовывала отчет и лишь несколько дней спустя получала ответ.