Бонч, у которого налажены связи с финскими «прогрессистами», язвительно заметил, что жители великого княжества очень бы хотели знать, а есть ли вообще финская конституция?
В вагоне сквозь грохот колес прорывается гул голосов, смех. Пассажиры явно повеселели, кое-кто уже распаковал дорожные баулы, саквояжи, на столах появилась всевозможная дорожная снедь. Артем даже слюну проглотил. Вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел, забегался, заслушался. И то сказать — он делегат съезда! Съезд объединительный. Иными словами, должны в предвидении грядущих боев объединиться меньшевики и большевики.
Не по душе Артему это объединение. Вспомнилась недавняя предвыборная кампания в Харькове. Меньшевики шли на любые ухищрения, лишь бы не допустить на съезд рабочего делегата — большевика.
Чтобы заполучить побольше голосов, меньшевики явочным порядком присоединили к Харьковской организации РСДРП Белгородскую — небольшую, но чуть ли не на три четверти состоящую из меньшевиков. А результат? Оказалось, что боевой революционный харьковский пролетариат направил на съезд двух делегатов-меньшевиков и одного большевика — Артема, да и то с правом совещательного голоса.
Вспомнил о меньшевиках, и кулаки зачесались. Они ведь не постеснялись вслух объявить, что Артема вообще никто не выбирал, он «сам себе написал мандат».
Когда Артем добрался до цекистской квартиры в Питере, чтобы получить дальнейшие указания, его принял Крохмаль. Долго вертел в руках мандат, как та мартышка очки, чуть ли не нюхал его. Потом проскрипел, что, мол, большевики имеют свою явку в технологическом институте.
В институте обстановка совершенно иная. Делегатов большевиков встречала Надежда Константиновна Крупская.
Неназойливо расспрашивала, интересовалась, есть ли у товарищей деньги — партийная касса небогата, требовала соблюдения строжайшей конспирации. Артема она попросила немного обождать и, улучив момент, когда в комнате никого не было, сказала, что Владимир Ильич рад будет повидать своего слушателя по Парижу, но для этого нужно поехать в Куоккалу. Ильич сейчас там, готовится к съезду.
И вот он едет в Куоккалу. Вместе с ним туда же следует и делегат из Луганска — Володин. Впрочем, для Артема Володин просто Клим, Климент Ефремович Ворошилов. Непоседа, вертится на полке, от окна к окну перебегает. Финляндия — это не донецкие степи. Леса стоят гигантским частоколом. Даром, что апрель, а под огромными елями — сугробы в рост человека. Елочки помоложе, словно наседки, прикрыли разлапистыми ветвями, как крыльями, снежные наносы и сами зарылись в снега. По-прежнему метет, а ведь скоро и Куоккала.
Едва успели выскочить из вагона, паровоз дернул, Артем поморщился — сапожник какой-то там на реверсе, ну разве так должен отходить пассажирский? Небось в вагонах сейчас со столов слетают кружки, а с полок — саквояжи.
Поезд быстро скрылся в снежном вихре.
Огляделись. Сквозь деревья виден дачный поселок. Где-то внизу тусклой свинцовой мрачностью проступает лед Финского залива, вылизанный, выметенный колючими ветрами. Посмотришь — зябко становится. А поселок уютно раскинулся в заснеженном лесу. Ветер тревожно перебирает верхушки сосен.
Дачи дорогие. Многие стоят заколоченными на зиму. Где-то тут рядом, в «Пенатах», живет Илья Репин. Вот бы зайти!
Артем машинально оглянулся — привычка, от которой он, пожалуй, уже до конца дней не избавится. Впрочем, глупости, он верит, что будет жить в такое время, когда ему не придется проверять, не увязалась ли за ним «подметка», «паук», «подошва», в общем шпик.
Сквозь снежную завесу Артем разглядел того самого пассажира в пенсне, который осадил в Белоострове жандарма.
Он шел, как-то странно подпрыгивая, и даже издалека было заметно, что ему трудно передвигаться по глубокому снегу, а тропинку занесло. Засмотревшись, Артем налетел на Ворошилова.
— Ты чего остановился?
— А шут его знает, куда нам идти. Надежда Константиновна объясняла, да разве разберешься в этой круговерти.
Между тем мужчина в пенсне поравнялся с Артемом и тоже остановился, боясь сделать шаг в сторону. Вскинув голову, он первым делом снял пенсне, протер его прямо пальцами, снова нацепил на нос, внимательно оглядел сначала Артема, потом Ворошилова, как-то странно хмыкнул и, немного картавя, бросил:
— Если вы на «Вазу», то следуйте за мной… И посторонитесь.
Артем внутренне подтянулся, собрался, словно перед прыжком. Этот вопрос был неожиданным. Да-да, им нужно найти дачу с таким странным названием. Но расспрашивать прохожих они не имеют права. Как же этот очкарик догадался? И кто он такой?
Артем нагляделся на филеров разною пошиба. Это только в разговоре их именовали «гороховыми пальто». В прошлом веке шпики, охотившиеся за народниками, действительно имели чуть ли не как униформу пальто горохового цвета. Но это было давно. Сей господин по внешнему виду — типичный меньшевик из юристов или учителей. Вряд ли Ленин пригласил в Куоккалу меньшевика. Впрочем, отвадить сего хилого господина не составит трудности, для начала можно и просто пугнуть.
— Молодой человек, спрячьте ваши кулаки, если угодно, то во внутренние карманы. А на будущее советую быть повнимательней. В технологическом вы ворон считали, а можно было бы и по сторонам оглянуться. Я видел, как вы беседовали с Надеждой Константиновной, так что не беспокойтесь, нам по пути… и давайте познакомимся: Жозефина.
Вот тебе и раз! Этакая «прелестница», с бородой клинышком, согнутая в три погибели… Жозефина?
Между тем Ворошилов, услыхав имя Жозефина, протянул руку:
— Бесконечно рад, мадам, познакомиться с самой зубастой большевистской фельетонисткой… Володин.
Артем понял Клима с полуслова. Господи, да как это он мог забыть! Ведь этим псевдонимом подписаны статьи, ехидные фельетоны в таких большевистских изданиях, как старая «Искра», «Вперед».
«Прелестница» между тем добродушно рассмеялась:
— Впрочем, зовите-ка меня Вацлавом Вацлавовичем. Не удивляйтесь, мой папа был поляк. Но давайте трогаться, а то нас и впрямь занесет этой мокрой кашицей, только по недоразумению именуемой снегом.
Вацлав Вацлавович… Кто же Артему называл это имя, да и фамилию ему называли?.. Вспомнил! Боровский. У него есть и другой псевдоним — Орловский.
Между тем Боровский, с трудом обогнув Артема и Ворошилова, уверенно двинулся вперед по едва заметной снежной тропинке.
Идти оказалось не так уж и далеко.
Тропинка вывела к небольшому домику с мезонином башенкой и маленькой верандой. Зимой она пустует, и только разноцветные стекла как бы хранят память о лете, тепле, цветах. О цветах напоминает и что-то вроде большой вазы у входа на веранду. Впрочем, это мог быть и фонтанчик — под снегом не разобрать.
Ворошилов, стоя у миниатюрных ворот, ведущих во внутренний дворик, с удивлением разглядывал вазу, вернее, деревянный барельеф вазы.
Боровский задержался у ворот.
— Позволю обратить ваше внимание на эту вазочку. В нее можно ставить только королевские лилии.
Ворошилов и Артем недоуменно переглянулись: при чем тут лилии, да еще королевские?
Вацлав Вацлавович ткнул палкой в барельеф:
— Сия дачка принадлежит шведу. Ее снял один наш товарищ, врач, так что не удивляйтесь, что Ильич живет, защищенный геральдическим щитом шведской королевской династии Вазов.
Боровский проворно шмыгнул в воротца, отворил дверь в дом и скрылся. Артем и Климент Ефремович поспешили следом.
Узенький коридор. Вместо вешалки стул. Около стула стоит Боровский, вытянув ногу чуть ли не на уровне своего лица, и руками снимает кожаную галошу. Цирковой номер, но Надежда Константиновна, вышедшая встречать гостей, ничуть не удивилась. Только потом Артем узнал, что Вацлаву Вацлавовичу в Таганской тюрьме повредили позвоночник, и если он сядет, нагнется, то обратно ему самому не разогнуться.
Надежда Константиновна пригласила в кабинет Ильича.
Просторная комната. Удивительно, как это она умещается в этом маленьком домике… Железная кровать, простой стол, два стула — вот и все убранство. Пока гости оглядывались, Надежда Константиновна принесла табуретку.
Владимир Ильич появился как-то неожиданно. Артем даже и не заметил, откуда он вошел.
— Вацлав Вацлавович, рад, рад видеть, дорогой, и судя по всему в полном здравии.
— Если не считать позвоночника, который очень мешает мне, когда приходится браться за оружие.
Владимир Ильич рассмеялся, погрозил Воровскому пальцем, а Артем и Ворошилов недоуменно переглянулись: ужели этот сгорбленный и на вид такой мирный мужчина не только пишет статьи и фельетоны, но и состоит в рядах боевиков?
Заметив удивленные лица гостей, Ленин засмеялся еще громче, рассмеялась и Надежда Константиновна:
— Вацлав Вацлавович, эти товарищи не знают, каким оружием вы предпочитаете отбиваться от казаков и полицейских.
Воровский молча вышел в коридор и вернулся, неся в руках пару кожаных галош. Теперь рассмеялись и Артем с Ворошиловым. Между тем Боровский с серьезной миной стал объяснять:
— Великолепное, превосходное оружие, и всегда при тебе, не вызывает подозрений и, что самое поразительное, действует на противника ошеломляюще.
— Вацлав Вацлавович, товарищ Артем в Париже брал уроки военного искусства у профессора какой-то там академии, а вы — галоши, — с этими словами Владимир Ильич подошел к Артему, крепко пожал ему руку. — Вы знаете, Вацлав Вацлавович, что харьковские меньшевики обвинили товарища Артема в том, что он сам себе написал делегатский мандат. Кстати, Федор Андреевич, расскажите, как проходила выборная кампания на юге.
— Трудно проходила, очень трудно. У охранки полно осведомителей — и платных, и бесплатных, добровольцев, так сказать. Боюсь, что кое-кто из меньшевиков там тоже состоит.
— Какие у вас факты?
— Проводил я предвыборное собрание в мастерской на Нетеченской… Собрание прошло хорошо, но все заметили, что меньшевики отсутствуют, хотя их тоже пригласили. Кончилось собрание, вышел я на улицу с Димой Бассалыго — чудесный парень, — осмотрелись. Как будто ничего подозрительного. Пошли. Не успели свернуть за угол, откуда ни возьмись — два шпика и трое городовых. Оказывается, ждали.