не раздумывая, тут же отдал казначею десять рублей — взнос в общий котел коммуны. Оставшиеся пять рублей покрутил в руках, потом сунул в карман со словами:
— Пойду по ближним селам, авось найду работу, чтобы удвоить эту пятерку.
— А зачем тогда внес десять в котел? — поинтересовался охранник.
— А то на зиму запас нужно делать.
Казначей согласно кивнул.
Ну вот и разрешилась денежная проблема. Правда, скажи он кому, что собирается пуститься в бега с пятью рублями в кармане, — не поверили бы, на смех подняли. Но он никому не скажет, даже товарищам по коммуне. Недаром говорят, что знают двое, знают все.
Теперь он с удовольствием вспоминает свои прежние блуждания по тайге. Они сослужили хорошую службу. Артем шел берегом Ангары ходко, и сорок — пятьдесят верст за день стали для него привычными переходами.
А дождь не заставил себя ждать. Мелкий, противный, холодный. Он несколько портил настроение от обретенной свободы. Он же мог привести и к неприятностям. Набухли болотистые берега, небольшие речушки разыгрались бурными потоками… Артем с трудом добрался до переправы через Ангару.
На паром он сразу не пошел, сел недалеко в кустах и решил понаблюдать. День выдался тихий, по-сиротски светило неяркое и уже не теплое солнце. Старик паромщик дремал на завалинке своей будки. На Ангаре нет, собственно, паромов, здесь не протянешь каната с берега на берег.
Большая лодка, две пары весел — вот и вся переправа. Судя по тому, что на дне порядком набралось воды, лодкой пользуются не часто, во всяком случае, в эти дождливые дни никто не позаботился о том, чтобы вычерпать воду.
Артем решил, что опасаться нечего, и вышел из кустов. Паромщик, видимо, не спал, он тотчас встал с завалинки и угрюмо уставился на незнакомого человека. У старика глаз оказался наметанный. Когда лодка уткнулась в противоположный берег Ангары, паромщик отказался от денег.
— Ты побереги их на потом, сгодятся. И не ходи, мил человек, к Иркутску или на Зиму, там к таким-то пригляделись, враз заметут. Лучше двигай по Илим-реке прямиком на Братский острог. Хоть там дорожка и каменистая, зато безлюдная. Ну, с богом!
Старик приналег на весла, лодку подхватили быстрые воды Ангары, и вскоре Артем потерял ее из виду.
Да, старик не пугал, говоря о «каменистой» дороге. Не камни, а огромные валуны, но их не обкатывал ледник, края у них острые. Как ни задубели у Артема ноги в предшествующих походах, вскоре он стер их в кровь. Пришлось снимать обувь. Он едва одолел за два дня сорок верст и совершенно выбился из сил.
На исходе второго дня, когда Артем уже начал присматривать себе какую-нибудь расщелину, чтобы забиться в нее на ночь, он почуял запах дыма. Первая мысль была — лесной пожар! Но тут же понял, что при таком обложном дожде пожара быть не может. Значит, или костер, или близкое жилье. Пока он размышлял, ноги сами несли его в сторону, откуда пахло горьким дымом. И неожиданно расступилась тайга, открылась большая поляна, потоком сползающая к воде. На поляне несколько изб. Таежное селение, которого наверняка не найти ни на одной карте, о котором знают охотники, по, вполне возможно, и понятия не имеют вездесущие исправники. Дома черные, их зачернило время. Они срублены, может быть, сотню лет назад, без единого гвоздя, без единой железной скобы. Трубы на крышах, словно огромные глиняные крынки для молока — здесь не знают кирпичей. Жилье манило. Запах дыма напоминал, что захваченные еще в Воробьеве сухари кончились, и в животе урчало, сосало под ложечкой. Но Федор колебался. Он уже вновь чувствовал себя подпольщиком, конспиратором.
Его раздумья оборвал заливистый собачий лай. Скрипнула калитка, и Артем увидел здоровенного, заросшего лешачей бородой мужика, босого, в домотканых портках. На голое тело был накинут полутулуп из медвежьей шкуры. Несколько секунд мужик оглядывал пришельца, затем борода его раздвинулась в улыбке, он молча показал на халупку и, не оборачиваясь, пошел к избе. Теперь конспирировать было уже глупо, и Федор последовал за мужиком.
Из темных, низких сеней Артем вошел в большую комнату, да так и прирос к порогу. Ему сразу бросилась в глаза идеальная чистота выскобленного, отмытого добела пола, на такой он не мог ступить своими сапожищами. Такими же чистыми выглядели и грубо сколоченный стол и широкие скамьи по обе его стороны. Глухую стену избы почти целиком занимала печь.
Артем огляделся. Он знал обычаи — прежде чем войти в дом, нужно обернуться к красному углу, где висит икона, осенить себя крестным знамением и только тогда ступить за порог. Но иконы не было.
Что за напасть? Может, старообрядцы? Вон у хозяина и борода подходящая, только и у старообрядцев есть иконы старого письма. Артем внутренне насторожился. Если он действительно попал к раскольникам, то ухо нужно держать востро. Обычно старообрядцы чужих к себе в дом не пускают, никаких дел не ведут и даже не разговаривают. Впрочем, в этой глухомани и старообрядцы могли смягчить свое отношение к еретикам, когда-то еще забредет в этот «град Китеж» свежий человек. Артем решил ограничиться глубоким поклоном, а то, не дай бог, сложишь пальцы не так, как надо, и окажешься на улице. А у него нет сил, он голоден, ноги избиты.
Хозяева оказались действительно старообрядцами, но радушными. Артем и опомниться не успел, как была истоплена банька, и он блаженствовал, поддавая пар. Хозяин счел долгом гостеприимства выступить в роли банщика. Федор наслаждался до тех пор, пока вода, выплеснутая на два огромных валуна, перестала отскакивать от них взрывным облаком пара. Потянуло ночной прохладой. «Откуда бы это?» — подумал Артем. Огляделся и заметил на западной стене баньки неровное отверстие, сквозь которое можно было различить далекие звезды. Хозяин перехватил его взгляд.
— Так што мы дырники. Слыхивали?
— «Дырники»? — Артем впервые услышал это слово, хотя и сообразил, что оно имеет какое-то отношение к отверстию в стене, но он так разомлел, что думать не хотелось. «Дырники» — значит «дырники». Во всяком случае, сектанты. Расспрашивать не стоит, захотят, сами расскажут.
Когда отпаренный, одетый во все чистое, хозяйское, Артем вновь появился в избе, то был несказанно удивлен обилием людей, набившихся в комнату, которая теперь казалась и маленькой и тесной.
Стол был накрыт по-праздничному. Немудреная та была еда, но вкусная и сытная — медвежий окорок, грибы Соленые всех мастей и оттенков, брусника моченая, хариус копченый, ну и бутыли с самогоном. Артема усадили на почетное место, расселись и мужики, а женщины остались стоять.
Изба освещалась сальными свечами, которые нещадно коптили, постреливали, рождали причудливые тени, горбатившиеся на бревенчатых стенах, переламывающиеся на черный потолок и там исчезающие во тьме.
«Ни дать ни взять — тайная вечеря», — подумал Артем. Он был несколько растерян: собрались-то эти люди ради него, и уж конечно не в молчанки играть.
Через несколько минут Артем уже не успевал отвечать на вопросы, наивные вопросы, свидетельствующие о диком невежестве, темноте этих людей. Но в то же время Артем почувствовал, сколько у них непосредственности и как они доброжелательны. Им все в диковину. Паровоз? Нет, Артему так и не удалось разъяснить, каким же образом можно передвигаться без лошадей. Об электричестве он и не заикался.
Так незаметно пролетел вечер. Усталый, Артем проспал ночь без сновидений, а утром чуть свет его разбудил скрип половиц под тяжелыми ногами. Приоткрыв глаза, увидел, что все обитатели избы куда-то спешат.
Ответ не замедлил прийти. В маленьком окошке замелькали неясные тени. Стекла здесь не знали, бычий пузырь, а может быть, и медвежий. Обитатели дома спешили к баньке. Артем сразу вспомнил вчерашний день, разговор с хозяином и понял — настал час утренней молитвы. Многое бы отдал он за то, чтобы оказаться сейчас в бане, но знал, что этого делать нельзя.
Встало солнце. И как только его первые лучи упали на крышу баньки, открылась дверь, и хозяева по одному с просветленными лицами вернулись в избу.
Артем вспомнил, что дыра-то в баньке пробита в западной стене, значит, солнца хозяева увидеть в ней не могли. Совершенно сбитый с толку, он молча начал искать свою одежду. Она куда-то исчезла. Что за черт! На лавке рядом с изголовьем лежали домотканые шерстяные брюки — скорее, порты, из такой же домотканой шерсти просторная куртка и добротная холщовая рубаха.
«Радушие хозяев не знает границ», — подумал Артем.
— Да ты не смотри, что одежонка неказиста, но потеплей твоей-то будет, — поймал его удивленный взгляд хозяин.
— Но, мне, право, неудобно…
— Неудобно, мил человек… знаешь что. А в тайге свой обычай. Если человек в беде — помоги, если же он бандит-ворюга — убей. У нас даром что человек реже зверя встречается, да пригляд к нему другой. Ты вот, поди, все зенки выглядел, когда мы ныне в баньку подались, так не обессудь, тебе про наше таинство знать не положено. Одно скажу, от дедов и прадедов мы, дырники, себя безгрешными считаем, потому на запад молимся. А коли безгрешен, то и не бери греха на душу.
Артем машинально воскликнул:
— А почему на запад?
Хозяева переглянулись:
— Ты когда-либо в священные книги заглядывал?
Артем усмехнулся, вспомнил экзамен по закону божьему: он ведь тогда, пожалуй, всего на одного ангела знал меньше батюшки.
— Так вот, в грамоте мы не сильны, но от отцов и дедов до нас дошло, что в день страшного суда спаситель придет с запада. Упокойничков православных спокон века кладут ногами на восток, а головой на запад. Это потому, что как настанет суд страшный, так упокойнички, значит, должны из своих могилок встать, но лика-то святого им еще не дано увидеть. Вот когда по суду признают их безгрешными, тогда повернутся к западу, лицезреют — и в рай, и тот, кто греховным окажется, то перед ним земля разверзнется и — в тартарары. Вот так-то, брат. Ты в тартарары верняком угодишь, помяни мое слово, хоть и человек ты, видать, хороший.