глядывая в люк, Артем увидел, как кочегары размеренно бросают и шуруют в топке уголь. Они по пояс голые, и их много, по нескольку у каждого котла, не то что на паровозе. Вообще-то преисподняя, и недаром кочегаров на пароходах зовут духами.
Ночью пароход сильно качало, но это не мешало Артему мирно спать, и утром, когда входили в Нагасакскую бухту, он чувствовал себя превосходно.
Нагасаки! Артем обычно интересовался историей тех городов и мест, куда его забрасывала судьба революционера-профессионала.
О Нагасаки он знал немного. В конце XVI века на остров случайно наткнулась группа португальских мореплавателей. Они зацепились за остров, добились права его посещения для европейцев. Но португальцев из Нагасаки изгнали голландцы, за голландцами явились китайцы. До русско-японской войны здесь проживало немало русских, а в деревне Инаса, напротив города, находился русский морской госпиталь. Очень живописен гористый остров Киу-Сиу, на западном берегу которого раскинулся город. По обрыву гор лепятся улицы, прикрытые тенью тропических растений. Домов не видно, они скрыты садами, о их существовании можно только догадываться. Но город существует, и на его постройку затрачен титанический труд многих поколений людей, которые по горсточке таскали землю, чтобы прикрыть скалы, развести сады.
Целый день толкаясь в порту в надежде наняться на какой-либо пароход, Артем невольно познакомился и с торговым оборотом Нагасаки. И был немало удивлен. Вот уж подлинно — век живи, век учись. Оказывается, из этого порта в огромных количествах вывозились сушеные устрицы, каракатицы, акульи плавники, трепанги, грибы. Вообще экзотика! Наверное, есть причалы, с которых грузят поделочный лес и разгружают машины, но эти причалы тщательно охраняются спесивой военной стражей. Кстати, как поразительно различие между забитыми, вялыми жителями города и развязной солдатней.
Деньги катастрофически таяли, а наняться кочегаром оказалось невозможно. Пока не кончились иены, Артем решил купить палубный билет до Шанхая.
Много повидал за свои двадцать семь лет Артем. Австрию и Швейцарию, Францию и Швецию, но то, с чем он столкнулся буквально в первый же день по прибытии в Шанхай, его просто ошеломило. Тот, кто не бывал в Шанхае, может по простоте душевной подумать, что речь идет о едином городе. Ничего подобного! Шанхай столь многолик, что, переходя из одной его части в другую, испытываешь такое чувство, словно совершил путешествие во много тысяч верст и во времени, исчисляемом веками.
В поисках крыши Артем забрел в европейскую часть — сеттльмент. Прямые, отлично спланированные улицы, тщательно вымощенные, чистые, обсаженные ровными рядами деревьев, они напоминали Париж.
Набережная реки Хуан-Пу — парадный бульвар, обставленный громадными домами, вдаль уходит бесконечный пунктир электрических фонарей, изредка встречаются христианские церкви.
Но что это?
По улице медленно движется огромная фура, доверху нагруженная камнями. К обеим ее сторонам прикованы железными цепями по четыре в ряд двадцать китайцев. Они еле передвигают ноги, а по бокам идут английские полисмены с плетками.
Артем останавливается, пораженный. Прохожие же — иностранцы — не обращали внимания на страшную процессию, зато они как-то странно поглядывали на Артема, им было непонятно, что, собственно, заинтересовало этого европейца в такой обычной картине — китайские кули везут камни для мощения улиц в сеттльменте.
Их не удивляет и надпись при входе на бульвар: «Китайцам не входить, собак не водить». А рикши? Они скачут не хуже заправских лошадей, в коляске сидит какой-нибудь европеец и как за вожжи держит рикшу за косу. Отвратительное зрелище!
Артем поспешил уйти из этого «заповедника» иностранцев.
Китайский город распадался на две части. Сухопутную и речную. Сухопутная, огороженная древней стеной, пылила немощеными улицами; застроенная тысячами лачуг, поражала грязью и ужасающей нищетой. Речная — у Артема не хватило бы слов описать это скопление джонок, в которых рождались, жили и умирали многие поколения китайцев.
Знакомясь с контрастами Шанхая, Артем совсем забыл о главном — подыскать себе крышу. Между тем день уже клонился к вечеру. Из скитаний по городу Артем вынес одно — в китайской части можно найти работу, но жилища там не подберешь, просто европейцу никто его не сдаст, побоится. Нужно возвращаться в сеттльмент.
Комнату он нашел, и даже с мебелью, — старым пружинным матрацем, ободранным и грязным. Комната съела почти все оставшиеся деньги — заплатил за неделю вперед. Домовладелец, к удивлению Артема, оказался китайцем. Но китайцем состоятельным. А дом, как потом выяснилось, стоял не в сеттльменте, а прямо на его границе с китайским кварталом.
Еще не стемнело, и Артем решил продолжить знакомство с городом, ведь крыша крышей, а нужна еще и работа. К вечеру в том квартале, где в основном жили состоятельные китайцы, улицы постепенно заполнялись фланирующей публикой. Смешно было видеть, как китайский ловелас в юбочке и с косичкой неотступно следовал за китаянкой в брюках и с папиросой во рту. К Шанхаю, его нравам еще нужно было привыкнуть.
Владимир Николаевич Наседкин уже второй день ничего не ел. У него не было денег. Не было и жилья. Последнюю ночь он провел в лодке и ни минуты не спал от холода. Голод, бессонница валили с ног. Да, кажется, на сей раз он добежал до «последней» черты. В подполье Харькова, в Проскурове, Одессе было куда легче, хотя и там у него часто не имелось крыши над головой, и каждый день, каждый час приходилось жить в напряжении, скрываясь от шпиков, убегая от полицейских. Он действительно научился бегать. Когда военно-окружной суд в Одессе приговорил его к ссылке в Восточную Сибирь на поселение в деревне Мартыновке, он задержался там всего на двадцать минут: сторговал у якута ветхий челн за арестантский бушлат и был таков.
Плыл по Лене, брел пешком. Бодайбо, Иркутск, Владивосток. Рыбачил на Амуре, потом в Японии. И вот, наконец, Шанхай. Все, добежал до точки.
Владимир Николаевич с тоской смотрел, как зажигаются фонари на шанхайском «бродвее», вспыхивают витрины английских и французских магазинов, ресторанов, кафе. Откуда-то тянуло дразнящими запахами еды, и эти запахи только усиливали боли в желудке. Если нечего есть, то хотя бы заснуть в тепле, во сне он и пообедал бы.
Огромный универсальный магазин, английский, прямо полыхал огнями. У его витрины Наседкин заметил человека среднего роста. Серая кепка, косоворотка выдавали в нем русского, а карманный словарь, который этот человек листал в свете витрины, только подтверждал догадку. Русский. Пусть незнакомый, но хотя бы поговорить с ним, и то станет легче. Подошел поближе. Не может быть. Ужели Артем?!
Вспомнился Харьков. Пески, где родился и провел детство, 1905 год, выступление Артема перед солдатами Охотского и Старобельского полков. Потом восстание, грохот пушек на улицах города.
— Артем!
Артем резко обернулся. Что за наваждение, кому в Шанхае известна его партийная кличка? Перед ним стоял человек в полуматросском костюме. Худое лицо, поношенный бушлат висит на нем, как на вешалке, в глазах голодный блеск. Артем не мог ошибиться: в тюрьме, ссылке он видел такие глаза, видел их в разоренных нищенских деревнях, видел и сегодня у китайских кули.
— Товарищ Артем, вы меня не узнаете, а я ведь вас знаю по Харькову. Я состоял членом боевой дружины, дрался 12 декабря пятого года на заводе Гельферих-Саде. Потом было всякое. В Одессе в подпольной типографии РСДРП попался, сослали в Сибирь да вот сбежал. И все бегу. Наседкин моя фамилия, настоящая фамилия…
— Что же, товарищ Наседкин, как имя и отчество?
— Владимир Николаевич.
— Так вот, Владимир Николаевич, будем знакомы теперь, раз уж не довелось познакомиться в Харькове. Вижу, что Шанхай не встретил вас златыми горами. И вы голодны, да-да, не спорьте. Я тоже ничего еще не ел, но у меня есть доллар и комната, за которую уплачено. Значит, сегодня мы обедаем и ночуем не под открытым небом, а завтра… Ну, завтра будет завтра.
Черт возьми, как вкусен простой хлеб и вяленая рыба, как приятно пить настоящий китайский чай по-русски, кружка за кружкой и с сахаром! Впрочем, сахар здесь дорог, и пить приходится больше вприглядку. Но самое приятное — это вновь услышать родную украинскую мову, вспомнить незабываемое, перебивая друг друга поведать о злоключениях и, конечно же, строить планы на будущее. Артем не сомневался, что они отыщут в Шанхае работу, накопят денег, чтобы вернуться в Россию. Что там делать? Только одно — бороться. Он уверен, рабочие России уже оправились после неудачи 1905 года, учли свои ошибки, урок был, конечно, тяжелый, но и очень полезный. Так что Шанхай, Европа, а быть может, и Америка — сейчас загадывать не стоит — это только пересадочные станции на пути в Россию.
Утром Наседкину показалось, что ему во сне пригрезилась русская пекарня, буханки хлеба, а чудесный его аромат всю ночь щекотал ноздри. Но, стряхнув с себя остатки сна, Владимир Николаевич понял, что, быть может, во сне он и видел пекарню, но булочная здесь действительно находится где-то неподалеку. От Артема он узнал, что в ней работают двое русских парней.
— Пекарня так пекарня. Вы когда-нибудь сами пекли хлеб, Владимир Николаевич?
— Нет, не доводилось. Мне его и поесть вволю не пришлось.
— Идемте в пекарню!
«Русская пекарня» — название громкое, а на деле просто маленькая клетушка с чуланом. Огромнейшая печь и двое русских парней, полуголых, словно кочегары на пароходе.
Хозяина на месте не оказалось, но он должен был вскоре прийти. Пока ожидали, познакомились с пекарями. Один угрюмый, обросший черной, как смоль, шевелюрой, невнятно буркнул «Щербаков», руку пожал так, что Наседкин чуть было не присел. Артем же и не поморщился. Второй пекарь был полной противоположностью Щербакову — невысокого роста, с голубыми, как у ребенка, глазами, он очень вежливо попросил именовать его Евгением. Артем умел разговаривать с рабочими людьми. Правда, Щербаков предпочитал односложно отвечать на вопросы, сам ни о чем не расспрашивал. Евгений же оказался человеком общительным. Он рассказал о пекарне, хозяине, вообще, как обстоит дело в Шанхае с работой для белого человека.