Но без прошлого, без памяти о нем, без его уроков нет у человека настоящего, а значит, и будущего. Значит, ворошить прошлое — не такая уж скверная привычка. Это, необходимость для существа мыслящего. Хм! Подумаешь, открытие сделал. С незапамятных времен среди людей находились свои летописцы, а ныне профессора-историки. Вот-вот, вроде господина Милюкова, с которым он некогда схватился в Харькове. Так что же ему напомнила сцена на пристани? И Милюкова тоже. Ах да, вспомнил. Забавно, забавно тогда получилось.
Шли выборы во II блаженной памяти Государственную думу. Выборы! И смех и грех. Но внешне все, конечно, было благопристойно, чин по чину. Предвыборные собрания, ораторы и полицейские чины на порог не допускались. Чтоб, значит, никакого тебе правительственного давления, свободное волеизъявление избирателей. Свобода свободой, а в Екатеринбурге — столице Урала полиция арестовала всех большевистских ораторов. Хоть караул кричи, а выступать на собраниях некому. Конечно, большевики ни на грош не верили в думу, во всю эту предвыборную «парламентскую» возню. Но собрания использовали, чтобы вслух и как можно громче разоблачать незаконные действия царизма, доводить до сведения широких масс народа всю большевистскую программу, громить соглашателей.
Он тогда и не удивился, получив вызов в Екатеринбург. Как-никак, а главный оратор большевиков Урала, как некогда был «главным» в Харькове. Ему предстояло выступать в аудитории не совсем привычной — перед приказчиками. По дороге из Перми в Екатеринбург он окончательно решил, что ему необходимо загримироваться, переодеться, да и речь свою оснастить словечками и выражениями, бытующими в среде приказчиков.
Оказалось, что гораздо легче выступать в обличье офицера и даже изображать помешанного, нежели одного из клана «чего прикажете». Екатеринбургские товарищи с ног сбились, подыскивая для него подходящую тройку, часы с цепочкой по всему жилету, хромовые сапоги гармошкой. Пригодилось и то, что он за последний месяц не нашел времени побриться. Бороду, правда, пришлось соскрести, а этакие усищи «черт с фертом» придали его лицу выражение наглости и угодливости одновременно.
В городской театр, где состоялось собрание, он с товарищами прошел беспрепятственно. И тут друзья, что называется, перестарались. Они очень беспокоились о безопасности Артема. Не хватало, чтобы полиция арестовала и руководителя уральских большевиков. А посему поручили его заботам знаменитого, да-да, именно знаменитого на Урале боевика Шварца. Каким образом Шварц ухитрился в 1905 году нагнать на местных охранников страху, Артем и по сей день не знает. Но факт остается фактом — Шварц не расставался с браунингом, все полицейские, все шпики знали его в лицо, но держались на расстоянии выстрела из пистолета. Да, бояться-то его боялись, но следить — следили, неустанно за каждым шагом, каждым вздохом.
Проследили до театра и конечно же не могли не заметить спутника-приказчика. А потом выяснилось, что приказчик ораторствует, да и не без успеха! На что приказчики народ темный и инертный в отношении всего, что не касается вопросов торговли, а и те оживились, поддакивали, когда оратор втолковывал им об их нуждах и правах.
Пригляделись. Артем даже поежился. Со сцены он уже давно разглядел, как в зал заскакивали, застывая на минутку в самых разнообразных позах, личности, профессия которых была прописана на их лицах, проступала в их повадках — шпики, «подметки», «пауки». Сомнений нет — они уже вызвали полицию, и она не входит в зал только потому, что это было бы нарушением юрисдикции предвыборных собраний. Но как только он выберется на улицу…
Шварц знал полицейских ищеек поименно, а не только в лицо. И Шварц оказался на высоте.
Сегодняшняя сцена у сходней и напомнила ему тот далекий уже теперь «выстрел пробки шампанского». Пробкой был он, Артем. Дружинники за его спиной несколько попридержали рвущуюся из театра публику, а впереди, прикрывая его, шел Шварц. Шпики в ужасе разбежались, полицейский, которому приказано «схватить и доставить», оказался в одиночестве… и тогда дружинники «спустили» публику. Ее напор был столь мощным, что полицейский покатился кубарем, началась неразбериха, и они со Шварцем благополучно скрылись.
Июнь в Австралии — зима, «лютая» зима. Артем с тоской смотрит на открывающийся с верхней палубы парохода пейзаж. Плоские голые горы, одинокие купы деревьев и сожженная за лето блеклая трава. А там, у горизонта, угадывается пустыня. Тоска. А море, море, оно словно насмехается над приумолкшими пассажирами, играет тысячами солнечных зайчиков, перепрыгивающих с одного ленивого гребня волны на другой. И теперь уже не хочется расставаться с морем, кораблем. Уж лучше так плыть и плыть, земля ведь круглая, и, даст бог, однажды на горизонте замаячит Адмиралтейский шпиль.
Пора покидать пароход, они прибыли в порт Брисбен. Но Артем не спешит. У него такое ощущение, что если он ступит на землю Австралии, то это навсегда. Пароход, пусть он и чужой, и сел он на него не в России, а в Шанхае, — но море издавна соединяло людей, как горы их разлучали.
Наседкин, Щербаков, Саня уже сошли на берег. Эх, ребята, ребята, ведь у вас в карманах ни гроша, и сегодня вам негде приклонить голову, а что же будет завтра?
Артем вдруг почувствовал, что прощальный обед, которым их сегодня накормили на пароходе, — был не больше чем легкий завтрак, и сейчас он уже не против бы его повторить.
Артем был, наверное, последним пассажиром, сошедшим с парохода. После стольких дней пребывания на вечно покачивающейся, а порой и встающей дыбом палубе ноги неуютно чувствовали себя на твердой земле. Артем не успел еще оглядеться, не успел выйти за пристанскую таможню, как очутился в окружении крикливых, нахальных, лезущих в душу и в карман вербовщиков. В разноголосом крике сначала он так и не понял, куда, на какую работу призывают идти эти люди. Но одно было приятно сознавать — в Австралии иммигрантам не придется искать работу, судя по всему, работа сама ищет подходящих людей. Прислушавшись к воплям вербовщиков, Артем с удивлением отметил, что почти все они приглашают на работу в сахарную промышленность. Артему хотелось бы услышать предложения, исходящие от машиностроительных заводов, транспортных контор. Нет, только сахарная. Странно, очень странно.
Наседкин и Щербаков, кажется, уже ударили по рукам, им нетерпится получить аванс… и хоть чего-нибудь поесть. Артем сделал знак Наседкину — погоди, потерпи немного. Он заметил невдалеке группу докеров, присевших на какие-то огромные тюки и разложивших нехитрую снедь.
Артем подошел к грузчикам. Его английский был далеко не безукоризненным, впрочем, и докеры разговаривали на местном жаргоне, поэтому прошло немало времени, прежде чем Артем уяснил — рабочие сахарной промышленности бастуют, а посему предприниматели и решили подменить их штрейкбрехерами из числа иммигрантов, ежедневно прибывающих в эту страну. Докеры скоро убедились, что этот русский парень хорошо понимает, что значит пролетарская солидарность, заулыбались, пригласили отобедать вместе. Он спросил докеров, не найдется ли для него и для его товарищей работы в порту. Те невесело покачали головами. В порту сейчас работы не сыскать, но Австралия все еще страдает недостатком людей, рабочие руки требуются, так что русский может не беспокоиться — без работы он не останется.
Первая ночь в благословенной Австралии была далеко не райской. Днем жарко, а вот ночью и заморозки случаются. Спать же довелось на улице. Да какое там спать! Всю ночь танцевали то на одной, то на другой ножке, петушились и проклинали Австралию.
Наутро чуть свет двинулись в город искать русскую колонию. Долго плутали по ничем не примечательным улицам Брисбена — столицы штата Квинсленд. С любопытством разглядывали вывески, Артем даже вспомнил детство, когда вот так же по вывескам находил дорогу домой в казавшемся тогда огромным Екатеринославе.
Вывески изумляли. Казалось, что весь Брисбен застроен кабаками, лавками и спортклубами. Не попалось им на глаза ни одной вывески, указывающей на наличие библиотеки, синематографа, правда театр есть, но, как выяснилось, — единственный и причем на весь штат Квинсленд. М-да! Чем же здесь живут люди? Этот вопрос Артем невольно задал какому-то австралийцу, удивленно задержавшемуся около группы русских, разглядывающих театр.
— Чем живут? По-моему, пивом.
В правоте этих слов Артем убедился уже через несколько дней, когда с помощью председателя русской колонии устроился на строительство железной дороги километрах в шестидесяти от Брисбена. Взрослый австралиец выпивает в день не менее двух литров пива, от мужчин не очень отстают и женщины. Правда, пиво здесь отменнейшее. Артем вообще не любит всякие алкогольные напитки, но австралийское пиво пил с удовольствием. Главное его достоинство — превосходно утоляет жажду. А это немаловажно для Австралии.
В глубокой котловине, обрамленной невысокими лысыми горами, сгрудились палатки строителей железной дороги. Вокруг липкая тишина безлюдья и теплый, весомый воздух. Кажется, что именно он и глушит звуки, днем сгущает зной, а ночью обертывается инеем. Редкие гудки паровоза звучат здесь, как всхлипы, как призыв о помощи.
На что уж здоров Артем, но здешние шпалы это что-то ужасное, словно их отлили из чугуна. Местные строители уверяют, что эти чудовища не меняют по четверти века. Поднимешь такую, и свет в глазах меркнет.
Артем прибыл сюда в компании двух англичан. Через несколько дней он остался в одиночестве. Англичане оказались слабаками. Один попросту сбежал, второй же поднял шпалу, надломился и уронил ее себе на ногу. Ясно, сломал.
К вечеру до палатки добирались чуть ли не на четвереньках. Через неделю Артем втянулся в работу, набил мозоли на новых местах — на плечах и на шее. Куда-то подевалась и свинцовая усталость. Можно теперь и оглядеться, постараться понять — что же это за страна Австралия, как здесь живут «высшие» и «низшие».
Партией строителей руководит подрядчик Томсон. Ему совершенно безразлично, как живут четыреста рабочих, отданных под его команду. Наметанным глазом из этих сотен людей он сразу отличил русского Тома, как прозвали здесь Федора Сергеева. Он не просто физически сильный рабочий, а умный человек, с умом делает самую простейшую работу, которая, казалось, требует лишь одной силы. Вскоре Артем стал молотобойцем в отряде подрывников. В скале нужно пробить отверстия, чтобы заложить взрывчатку. Не хитрое, но тяжелое и опасное дело. Иногда запальщики забывают сосчитать количество взрывов, бурильщик может случайно вставить свой бур в шпур, где лежит почему-либо не сработавший заряд.