Ну что ж, теперь все стало на свои места. Сергеев был уверен, что именно в этих кварталах он найдет новых друзей и товарищей.
Он приехал в Париж для того, чтобы учиться.
Здесь основана Высшая русская школа общественных наук. Ее создали замечательный русский ученый, микробиолог Илья Ильич Мечников и профессор Максим Ковалевский, еще в 1887 году уволенный из Московского университета за «отрицательное отношение к русскому государственному строю». Эта школа — причина появления Сергеева в Париже.
Первые недели пребывания в столице Франции Федор целиком употребил на поиски работы. Это оказалось не так-то просто. Европа вслед за Японией и Америкой вползала в глухую пору экономического кризиса, причем развивался он неравномерно, одни отрасли промышленности еще наращивали темпы, другие уже их сокращали, выбрасывая на улицы тысячи рабочих. На бирже труда с утра и до ночи не протиснуться. Федор получил представление о житье-бытье парижских пролетариев и убедился, что трудовому люду при капитализме одинаково худо живется, будь то в России, во Франции, Англии или Америке.
Пока искал работу, таяли последние сбережения, и однажды вечером Федор, подсчитав наличные, с грустью констатировал — денег осталось на неделю, в лучшем случае — на десять дней самой скромной жизни. Правда, эти дни поисков не пропали даром, и хотя у него и по сию пору нет места, зато он успел обзавестись друзьями. Оказалось, что здесь, в Париже, живет и работает немало русских, украинцев, белорусов. Это не только политэмигранты. Люди эти уже давно покинули Россию, плотно осели во Франции, но продолжают жить по своим, родным обычаям. Они не забыли ни языка, ни традиционного русского радушия и гостеприимства.
Вот с их помощью Федор и надеялся получить работу. А пока осталось хоть немного денег, нужно скорее записаться слушателем Высшей школы и внести плату за обучение. Плата грошовая, говорят, что с некоторых, самых неимущих, ее и вовсе не взимают, но Федор достаточно горд, и он прекрасно понимает, что школа может существовать только при условии, если на ее счету будут какие-то средства, и каждый, кто учится, в силу своих возможностей должен материально поддерживать школу. Оформление не заняло много времени, и вот он студент. Снова студент, хотя в этом «институте» дипломов не выдают и в России лучше помалкивать о том, какое учебное заведение он окончил в Париже.
Федору не терпелось поскорее увидеть Мечникова и, быть может, даже познакомиться с этим удивительным человеком. Но он все оттягивал встречу. Ну кто он такой, чтобы занимать своей особой знаменитого ученого, отнимать у него время. Правда, от товарищей Федор слышал, что Мечников никому еще не отказал в приеме и беседе. Живет открытым домом на даче близ Парижа — в Севре. Наконец Федор решился.
Предместье Парижа — Севр. Собственно, даже не предместье, а небольшой городок на левом берегу Сены. Сейчас, в этот осенний вечер 1902 года, поднимаясь в гору к даче Мечникова, Федор поймал себя на мысли, что он волнуется, а потому старается не сосредоточиваться на предстоящем визите. В голову лезут недавно почерпнутые из энциклопедии сведения о том, что Севр знаменит своим фарфоровым заводом. И что если ему доведется еще раз побывать в этом городке, то нужно непременно посетить знаменитый керамический музей, которому уже более ста лет.
И опять-таки Мечников. Много ли он о нем знает? По правде говоря — не очень. Зато именно к таким ученым, как Илья Ильич, целиком относятся слова Маркса, запавшие в голову еще с юношеских лет: «…Ученый, если он не хочет сам снизить свой уровень, никогда не должен прерывать своего активного участия в общественной жизни и не должен сидеть вечно взаперти в своем кабинете или в своей лаборатории, вроде крысы, забравшейся в сыр, не вмешиваясь в жизнь, в общественную и политическую борьбу своих современников».
Уж кто-кто, а Мечников вмешивался, да так, что ныне ему нет места у себя на родине, в России. Почетный президент Высшей русской школы общественных наук. Для некоторых ученых этот титул Ильи Ильича звучит дико. Как же так — Мечников микробиолог, «охотник за микробами», геронтолог, блестящий последователь и близкий друг покойного Луи Пастера, и вдруг — Школа общественных наук? Несовместимо!
Но царское правительство не очень-то вдавалось в риторические рассуждения о совместимости или несовместимости, оно понимало, что эта школа в столице мира — Париже — вызов самодержавию. А посему не преминуло в ноте правительству Франции указать: «Хотя по существующему законоположению французские власти, быть может, и лишены возможности воспрепятствовать открытию «свободного русского университета», но, с другой стороны, едва ли можно признать соответственным существование в столице дружественной державы школы во вред русскому правительству».
Но школа существует. И видимо, вон в той неказистой, забравшейся на вершину невысокого холма даче и живет Илья Ильич.
Поднявшись на горку, Федор постоял немного в тени акаций, отдышался, а потом решительно нажал пуговку звонка.
Ему открыла миловидная горничная. Наверное, она уже привыкла встречать посетителей, внешний вид которых никак не подходил под понятие «парижанин». Первые же слова, произнесенные гостем, окончательно ее убедили, что перед ней русский и что ему конечно же необходим господин профессор.
Федор был так взволнован, что не обратил внимания на комнаты, по которым его вели к кабинету хозяина. И, только очутившись в кабинете, огляделся.
Ничего лишнего. Письменный стол, несколько глубоких кожаных кресел, кожаный диван и книги. Книги шеренгами выстроились вдоль стен от пола под самый потолок.
Илья Ильич, сидевший за столом, походил скорее на библиотекаря, нежели на ученого-естествоиспытателя.
Потом Федор часто бывал в этом доме. Ольга Николаевна, жена Мечникова, выделила его среди других студентов школы. Сергеев завоевал ее симпатии даже и тем, что сумел, не будучи искусствоведом, тонко оценить картины и скульптуры, украшавшие столовую дачи. И то и другое было творением рук и фантазии Ольги Николаевны — незаурядного художника и скульптора. Федор был одним из немногих слушателей школы, кому Ольга Николаевна показала свою мастерскую, помещавшуюся во дворе, в небольшом каменном флигелечке. Заставленная подрамниками, заваленная глыбами мрамора, глиной, мастерская была все же необыкновенно уютна. Вся ее обстановка располагала к задушевности, откровению. Много вечеров провел здесь Федор. Ему стало ясно, что Ольга Николаевна сочувствует социал-демократам, да и Илья Ильич тоже. Вообще же он скептически относится к социальным наукам, но никогда не позволит себе смеяться над убеждениями других. Разве так, пошутит. Но не дай бог вступить с ним в спор о значении для человечества наук естественных. Это уже его глубокая вера. Естественные науки, только они преобразуют мир.
А потом Илье Ильичу кажется, что те, кто причисляет себя к стану революционеров, слишком затеоретизировались. Если ты собираешься совершить переворот, так учись тому, как это нужно практически делать. Перевороты, как о том свидетельствует прошлое, — всегда вооруженная борьба. Значит, изучай военное дело, оружие — современное оружие, к примеру артиллерию.
Федор сначала принял за шутку разговор Ильи Ильича об артиллерии. Ну о какой артиллерии может идти речь, если к примеру, рабочие забастуют? Где рабочему взять пушки? И как при их помощи вести переговоры с предпринимателями?
Мечников не стал тогда спорить, он увел разговор в сторону, потом, как водится, пили чай, а после чая Илья Ильич не терпел деловых разговоров, только музыка, легкая беседа, стихи.
Федор вскоре стал своим человеком на даче в Севре. Если он приезжал и не заставал почему-либо хозяев дома, то всегда для него находилось занятие или в небольшом, тесном дворике, или в цветнике. Ольга Николаевна не могла надивиться на этого умельца. Поправить забор — пожалуйста, не работает насос, подающий воду, — через час насос уже посапывает, испортилось электричество, и Федор берется за ремонт. Не обходилось без курьезов. Нет-нет да и коснется рука оголенного провода, Федор чертыхнется негромко, потом оглядится — не слышал ли кто, и вновь за работу.
Если он приезжал и обнаруживал у Ильи Ильича гостей, то обычно спешил в мастерскую Ольги Николаевны — там он мог часами наблюдать, как скульптор несильными, но точными ударами резца освобождает из глыбы мрамора нос, рот, глаза, плечи, руки. Да-да, именно «освобождает», иначе каким же образом эти части человеческого тела рождаются на свет. Федору доставляло удовольствие фантазировать, воображать эту замурованную в камне человеческую фигуру.
Однажды, приехав на дачу к Мечникову, Федор застал в гостиной офицера. В этом доме военных он еще не встречал. Если судить по погонам, офицер этот — артиллерист. Федор удивился. Ну, был бы, предположим, военный врач — все понятно. А артиллерист?! Федор решил не мешать и направился к двери, чтобы уйти в мастерскую, но услышал:
— Федор Андреевич, вот кстати. А я, признаться, боялся, что вас в Париже задержали дела. Знакомьтесь…
Офицер щелкнул каблуками. Федор улыбнулся. Ему вдруг вспомнился рассказ сельского кузнеца о том, как однажды в кузню завалился полицейский исправник и потребовал, чтобы коваль сменил ему на шпорах колесики. Дело пустяковое, да где взять новые? Исправник сунул кузнецу два пятиалтынных: «Эти с малиновым звоном будут».
У французского офицера не было шпор. Илья Ильич пригласил гостей к себе в кабинет. Оказалось, что этот коллонель (полковник) — профессор и преподает в военном училище.
Федор плохо понимал, о чем толковали Мечников с полковником. Французский язык давался ему нелегко. Но все же было ясно одно — Мечников просил офицера преподать молодому человеку начатки баллистики, правила артиллерийской стрельбы и вообще приобщить его к военному делу. Полковник сдержанно улыбнулся, выслушав ученого. Если следовать его просьбам, то этот молодой человек должен пройти программу курса не только военного училища, а знаменитого Сен-Сира. Федор несколько растерялся. Значит, Мечников тогда не шутил. Значит, он серьезно уверен в том, что революционеру необходимы военные знания. Конечно, необходимы! Но тогда почему сегодня приглашен только он один? В школе полно народников, социал