Зашел к концу дня в часовую мастерскую. В лавку забежал парень, что-то быстро сказал часовщику и убежал.
Часовщик доверительно говорит:
– Нам сказали собираться в девять часов вечера.
– А как же комендантский час?
– Мы знаем, как пробраться…
– До каких же пор вы будете выступать?
– Пока не прогоним шаха! Жизни свои положим за это.
– А у шаха войска, у вас же нет оружия.
– Добудем.
– Почему вы выступаете против всех иностранцев?
– Мы не против всех, главное – против американцев, мы их перережем.
– А шурави? (советские. – В.В.)
– Шурави не тронем. Они не грабят; говорят, на Исфаханском заводе шурави получают меньше наших…
Так говорят в народе. А у «сильных мира сего» каковы мысли? Беседую в эти дни с одним из крупнейших деятелей делового мира.
Он признает, что 80 % населения требует ухода шаха, и шах должен уйти, любые другие меры – вроде очередной смены правительства – лишь затягивают кризис. Выходить из кризиса надо как можно скорее, страна движется к развалу.
План действий следующий: шах отрекается в пользу наследника, устанавливается строгая конституционная монархия с весьма ограниченными правами монарха с регентским советом. Все это делается публично, в парламенте, перед глазами народа, «чтобы не было обмана». Власть военных временно (?) усиливается, появляется во главе правительства «сильный человек», например генерал Овейси («зря вы, господин посол, до сих пор с ним не знакомы»). Азхари недостаточно тверд, слишком «гуманен», недавно даже плакал, рассказывая, что ему приходится применять жесткие меры – приказывать стрелять в народ.
Сильный военный нужен сейчас у власти по двум причинам, продолжает собеседник: может появиться какой-нибудь Бонапарт из провинции с войском и своими претензиями или могут восстать племена. Все это грозит гражданской войной, а в конечном счете – расчленением страны.
Наследник на троне нужен временно, иначе не будет «объединяющего начала», формально главы государства. Но сразу же будет объявлено, что создается коалиционное правительство с участием «Национального фронта». Премьером, возможно, станет Мехди Базарган – деятель «Нацфронта», приемлемый и для религиозных руководителей. Это будет переходное правительство, оно проведет свободные выборы в парламент, будет образовано новое правительство, которое устроит всенародный референдум о государственном строе. Настроение народа ясное – в Иране будет республика во главе с избираемым президентом.
О новом внешнеполитическом курсе, говорит мой собеседник, можно сказать, что он принципиально не изменится, особенно отношения с США. Дело в том, пояснил он, что США уже списали шаха и ищут новых людей, на кого можно было бы опереться. (Можно ли понять, что Базарган – уже приемлем для США?) Однако Иран будет более независим от США и других западных стран. Права международного нефтяного консорциума будут урезаны. Новое правительство также поинтересуется, что же завезли американцы в больших, до сих пор не распечатанных контейнерах: оружие, которое может быть использовано только ими, или какую-либо ерунду, которую Иран и не собирался покупать? С Советским Союзом отношения, возможно, улучшатся (это уж, конечно, было сказано, чтобы доставить мне удовольствие).
Другая беседа – с аристократом, близким к шаху. Шах должен быть у власти, он решил остаться, никакой передачи власти наследнику, об этом не может быть и речи. Но шах готов на установление монархии «по английскому типу», однако его трагедия в том, что никто ему не верит, что он выполнит свое обещание!
Ущерб экономике от забастовок и волнений трудно подсчитать, продолжает собеседник. С бастующими, однако, никак невозможно поладить, так как они выдвигают совершенно неприемлемое требование – смещение шаха. Религиозные деятели также не отказываются от крайних лозунгов. С Шариат-Мадери можно было бы поладить, но Хомейни уперся, и его популярность, к сожалению, растет (последнее сказано с глубоким вздохом сожаления).
Трудность положения и в том, что организованной политической оппозиции нет, говорит он. «Национальный фронт» – это группка из пяти десятков деятелей, которые даже сами с собой не могут поладить и выдвинуть общей платформы. Да и духовенства они боятся, все время оглядываются на него.
Конечно, приходится признать, что военное правительство не привело страну к спокойствию, со вздохом сокрушается аристократ. Все дело, видимо, в том, что оно не показало по-настоящему силу.
Каковы перспективы? Все неясно, наверно, армии надо пожестче применить силу и отколоть часть оппозиции, поддерживающей Хомейни. Ближайшие дни манифестаций в траурные дни «Тасуа» и «Ашура» покажут, сильна ли оппозиция и как может повести себя армия.
Так говорят и думают те, кто близок к шаху.
…В полночь после долгой работы в кабинете вышел во двор. Падал легкий снежок, влажный воздух, пар изо рта. На башне с часами английского посольства мерно в почему-то притихшем городе пробило 12. Во дворе посольства впущенные по просьбе иранцев солдаты – для охраны. Одни дремлют, другие молча сидят с винтовками между колен. Тихо.
Что будет в ближайшие дни? Интуитивно чувствовали, что дни будут решающими, т. е. определяющими, куда далее пойдет страна.
Власти сильно опасались, что события выйдут из-под контроля. Ведь 19 декабря – день традиционных траурно-религиозных манифестаций в поминовение мученика мусульман-шиитов Хусейна. День для властей опасный: религиозный экстаз многомиллионных толп и раньше часто выливался в беспорядки. Лавки предусмотрительно закрывались, весь город в траурных флагах, иностранцам, т. е. «неверным», рекомендуют не показываться на улицах. Длинные процессии, мужчины либо все в черном, либо в белых саванах – знак готовности отправиться в мир иной, – медленно покачиваясь, ритмично в такт бьют себя цепями по груди, спине, мерно перекладывая цепи поочередно из одной руки в другую. Темп задает барабан, медные тарелки. В отдельных местах группы людей под руководством самодеятельных (а может быть, и профессиональных) лидеров согласованно бьют себя скрещенными руками в грудь, затем широко в стороны, вновь удар скрещенными руками в грудь, снова руки в стороны. Темп учащается, хриплые крики «шах Хусейн, вай Хусейн!» сливаются в единый, все учащающийся вопль «Шахсей, вахсей!». Экзальтация нарастает, многие рвут волосы на голове, расцарапывают в кровь кожу.
В условиях, когда иранское духовенство во главе с Хомейни стало волею исторического случая все более играть роль, цементирующую народное движение, что будет в «Ашуру»?
11 декабря 1978 года. С 9 часов утра начали двигаться колонны к площади Шахъяд. Нам хорошо видны эти темные реки, текущие по улочкам, сливающиеся в потоки на больших магистралях. Людей десятки, нет – сотни тысяч. К концу дня стало ясно, что на улицы вышли миллионы. Ничего подобного Иран за всю свою многовековую историю не видел.
Но что это? Никаких религиозных церемоний не видно, никаких цепей и криков «шахсей, вахсей!». Поражает исключительная организованность. Видны повсюду распорядители-организаторы – это молодые ребята с белыми повязками на рукавах. Город сотрясается от дружно, многотысячными голосами скандируемых лозунгов, все в рифму – персидский язык так богат для стихосложения: «Хомейни – наш вождь, смерть шаху!», «Свободу политзаключенным!». Скандируется и лозунг по-английски (собственно говоря, он приобрел уже интернациональное звучание): «Американс гоу хоум!» («Вон американцев!») Женщины идут отдельными колоннами, они – в чадрах. Это сейчас и демонстрация приверженности исламу, и знак вызова шахскому правлению. Женщин охраняют молодые ребята: взявшись за руки, они образуют цепочки со всех сторон.
Большие знамена, плакаты – черные, зеленые, белые, красные. Колонны составлены различными течениями: религиозные деятели, «Нацфронт», открыто вышли на улицы «моджахеды иранского народа» – «городские партизаны», которых именуют еще «исламскими марксистами». Их эмблема: скрещенные винтовки, на одной стороне – серп, на другой – молот, в середине – пятиконечная звезда. Идут колонны также подпольной военно-политической организации «федаев иранского народа» – марксистской организации.
В колоннах движутся автомашины с громкоговорителями, из них раздается лозунг, который затем дружно несколько раз повторяется демонстрантами. Агитаторы стоят на крышах движущихся машин с мегафонами в руках, они дают указания, дирижируют лозунгами.
Среди демонстрантов ни тени уныния, по лицам видно – люди исполняют свой долг сознательно, а идти-то ведь немалый путь. Вот на углу посольства останавливается такси. Из него выходит семья: муж, жена, двое детей, они поспешно присоединяются к колонне.
Низко пролетает военный вертолет. Без команды вздымается лес рук со сжатыми кулаками и трижды громовое: «Смерть шаху!». Какой-то старый человек, с трудом передвигающийся с помощью трости, останавливается, прислоняет трость к стене, чтобы освободить правую руку, она в кулаке тычет в небо: «Смерть шаху!».
Демонстрации текут по широкой улице Шах-Реза. У одной из мечетей на ступеньках аятолла Телегани – он недавно выпущен из тюрьмы, это самый популярный и уважаемый религиозный деятель. Часть колонны останавливается. Телегани держит речь: Хомейни – наш вождь, долой шаха, долой весь шахский режим, долой тайную полицию САВАК. Иранцы, не поддавайтесь провокациям, в ваших рядах могут быть агенты САВАКа; власти безбожно врут, что наше движение направляется международным коммунизмом, мы, иранцы, сами сможем решать свою судьбу.
Далее зачитывается текст декларации из 17 пунктов. Первый: наш вождь имам Хомейни. А далее сплошь политические требования: упразднение режима, ликвидация деспотизма, привет бастующим, свободу политзаключенным, против эксплуатации человека человеком, за подлинную независимость страны, против иностранного засилья, отвергаем лживые попытки приписать возмущение народа «международному коммунизму». И в конце – не сложим оружия, будем бороться всеми средствами до полной победы.