С такими людьми нам приходилось иметь дела каждодневно, проявляя при этом необходимую выдержку. Одним из таких деятелей был новый губернатор провинции Гилян. В начале 1981 г. познакомился с ним. Были и практические дела, и… интересно было взглянуть на человека, который утверждал и клялся, что сам видел «летающие тарелочки» над… зданием советского консульства в Реште. «Тарелочки», постояв некоторое время, затем направлялись в сторону Каспийского моря, значит – в Советский Союз, к себе домой. Прибыв в Решт, мы увидели, что на всем длинном каменном заборе нашего консульства намалевано большими буквами: «Шпионское гнездо США и СССР». Рядом «корпус стражей исламской революции» устроил себе казармы из бывших армейских. Только теперь все здесь выглядит по-другому: понастроили бойниц, где круглосуточно дежурят у пулеметов, подняли забор, ощетинили его колючей проволокой… Одним словом – крепость. Это, конечно, признак слабости власти, а не силы.
Губернатор – маленького роста, с лихорадочным блеском в глазах – тряс руку, начал из Корана по-арабски, сам перевел на английский… И пошел, пошел учить нас антиимпериализму. Навязчиво, примитивно и… неискренно. Еле-еле удалось повернуть его на практические вопросы, а в отношении его ярого антиимпериализма ответить: «Придет время, поймете, возможно, сами, кто по-настоящему борется с империализмом».
Сам губернатор учился, конечно, в США, затем преподавал физику в школе. Кончил беседу дружелюбно, тряс руку, клялся в дружественном расположении.
Но вот через день газеты поместили сообщение о беседе губернатора с советским послом. Со слов губернатора, конечно. Там говорилось, что он, губернатор, уличил советского посла во лжи (?!). Дескать, посол говорил о готовности его страны развивать торгово-экономические связи, а «мы – иранцы – этому не верим» (?!). И еще, конечно, какие-то поучения, которые он якобы делал послу. О чем говорил посол, разумеется, не писали. Пришлось посылать официальную ноту протеста в МИД Ирана.
Уже тогда, находясь в Реште, мы как-то особо почувствовали, что губернатор-то явно не к месту, не вписывается он в местную обстановку, какой-то чужой людям. Да нам гилянцы и говорили о неприязни к нему со стороны местных жителей. Мы поэтому не особенно удивились сообщению, что этот губернатор стал жертвой террористического акта, не известно как и кем совершенного.
Коснулась «исламизация» и армян, живущих в Иране. Всего в Иране армян насчитывалось около 220 тыс. человек, из них 130–150 тыс. человек жили в Тегеране, где было 26 армянских церквей, в том числе одна католическая, и 27 школ для армянских детей. Люди другой культуры, другого вероисповедания, образа жизни – армяне жили своей жизнью как небольшая колония. Привилегий особых не имели. Старались держаться вместе, объединялись в клубы, объединяла их также церковь, которая, однако, не признавала эчмиадзинского католикоса, а находилась в ведении «католикоства», управляемого… из Бейрута. И в Иране среди армян были и миллионеры, и крупные лавочники, и более мелкие собственники-ремесленники различных профессий. Много среди армян было интеллигенции. Часто совершали поездки в Советский Союз. Постоянно шел процесс репатриации желающих. Список был длинный – более 30 тысяч человек, иранские власти строго регулировали: отпускали на родину около 500 чел. в год. В целом армяне хорошо относились к Советскому Союзу, хотя, возможно, и состояли в разных партиях.
Иранское исламское духовенство не могло не обратить внимания на эту большую и довольно организованную, хотя бы и вокруг церквей, группу населения. Вообще можно сказать, что всякая организованность какой-либо группы населения как-то инстинктивно настораживала духовенство, оно как бы чувствовало для себя опасность от всего более или менее организованного и не находящегося полностью под его властью: армии, партий, союзов, обществ, даже армян…
Армяне – христиане, и христианская религия находилась в числе тех религий, которые признавались и шахом, и иранским духовенством: мусульманство, иудаизм, зороастризм и христианство. Все другие религии – еретические – потому запретные.
Так вот, исламские власти вдруг в 1981 г. «обнаружили», что в армянских школах ведется преподавание армянского языка, изучается история Армении на армянском языке и богослужение ведется, конечно же, на армянском языке. Власти потребовали ведения всех видов преподавания на персидском языке и, кроме того, изучения Корана на арабском языке, пригрозив, что в ином случае дипломы армянских школ не будут признаваться наравне с дипломами других, чисто иранских школ.
Пришлось главе армянской церкви вместе с общественными деятелями добираться до высшего религиозно-политического руководства страны, просить, убеждать и воздействовать (чем? армянская община отнюдь не была бедной). Кроме Корана, вопрос вроде бы уладили, но разнесся слух о намерениях заставить армян перейти в мусульманство. Это увеличило число желающих репатриироваться на родину. Теперь уже большинство подавших заявления о переезде в Советскую Армению составляли не старые люди, которые решили последние годы жизни провести в родных местах и быть там похороненными, а молодежь, которая не могла получить образования в Иране и не имела работы. Многие богатые армяне поспешили, конечно, эмигрировать, когда это было еще возможно, в Европу и в США. Ранее полные деликатесов продовольственные магазины Арзумана и Микаэляна опустели, особенно мясные отделы магазинов, ломившихся от разнообразия свиных и иных колбас, приготовленных по лучшим российским рецептам дореволюционного времени. Чтобы не навлечь на себя гнева, армяне время от времени проводили в Иране демонстрации в поддержку режима.
Нормы жизни, общения между людьми становились все более беспринципными, что противоречило видимости высокой морали, к которой так красноречиво призывали исламские проповедники всех степеней и рангов. Казалось, с нации соскребли позолоту и осталось что-то ржавое и грубое.
В учреждениях еще больше стало бюрократизма, вызванного нерешительностью лиц, поставленных у кусочка власти, точнее говоря, посаженных за определенный начальственный столик. Нерешительность эта вызывалась как незнанием дела, так и простой боязнью перед новой чисткой, доносом, по которому потащат в шариатский суд. В этих условиях начинало процветать мздоимство – взяточничество.
Пороки шахского государства выплыли на поверхность и расцвели с новой силой. Мы уже говорили об ослаблении порядка всюду – на улицах, в учреждениях, на заводах, в армии.
Но самая худшая болезнь, резко появившаяся на поверхности, была ложь: большая и маленькая – в газетах и в проповедях, в официальном и неофициальном разговоре, на уровне государственных деятелей и чиновников. Это обвинение во лжи не относится к иранскому народу, который в такой же степени правдив, как и любой другой народ.
Ирано-иракский вооруженный конфликт
Из всех событий во внешнеполитической области после революции вооруженный конфликт с Ираком представлял собой самую сложную проблему. Он был посложнее конфликта с США, связанного с захватом американского посольства и его персонала в качестве заложников. Конфликт с США сделал свое дело – помог Хомейни провести внутри страны меры по организации «исламского государства». Хотя это был дорогостоящий конфликт – иранцы потеряли почти 20 млрд. долларов, но на деньги иранское руководство смотрело просто: страна богатая, цена на нефть высокая – снова заработаем.
Война с Ираком также была внешним событием, которое правящая верхушка использовала для сплочения народа вокруг себя под лозунгом «защиты отечества», а главным образом для разгрома всех левых и прогрессивных организаций. Только вот, по-видимому, расчеты иранского руководства оказались неточными: хотя война была навязана Ирану, надежды все-таки были на более быстрое достижение успеха в борьбе с Ираком.
Победа революции в Иране явно не вызвала восторга в соседнем Ираке, хотя, как мы знаем, ирано-иракские отношения в истории редко были дружественными. Иранцы до сих пор любят при случае напомнить, что когда-то столица могущественного иранского государства была неподалеку от Багдада. Шах тайно поддерживал антиправительственное движение курдов в Ираке. Ирак платил буквально той же монетой, поддерживая антишахские выступления курдов в Иране. Яблоком раздора было прохождение границы между обеими странами на юге по реке Шатт-эль-Араб. Граница здесь была проведена по иранскому берегу, так что, образно говоря, всякий иранец, опустивший ногу в воду этой знаменитой реки, немедленно оказывался нарушителем границы. На Шатт-эль-Арабе был расположен крупнейший иранский порт в Персидском заливе Хорремшахр. Даже иранским судам, идущим в этот порт, следовало поднимать иракский флаг при проходе по фарватеру. Население в этом пограничном районе, естественно, смешанное, т. е. на иракской стороне живет много персов, а на иранской – арабов. Власти обеих стран всегда дурно относились к «иноплеменникам». Инциденты возникали часто, отдаваясь волной возмущения в другой стране.
Шах и его министры, видимо, не на 100 % кривили душой, когда говорили, что усиленное вооружение Ирана с помощью американцев имеет целью оградить себя от потенциальной опасности со стороны Ирака. Выведший на Западе незадолго до революции фантастический роман «Крах-79» говорил о предполагаемой ирано-иракской войне. Это событие считалось почему-то неизбежным, хотя шах и достиг в 1975 г. удовлетворительного решения спорных вопросов с Ираком. В обмен на отказ шаха поддерживать курдское движение в Ираке иракцы согласились на некоторое изменение линии прохождения границы по Шатт-эль-Арабу. Она стала отныне проходить не по иранскому берегу, а по тальвегу, т. е. линии наибольших глубин, и, кроме того, Иран должен был передать Ираку на севере несколько небольших территорий для более спокойного прохождения границы.
Напомним, что Хомейни, высланный шахом из страны, жил тогда в Ираке, в Неджефе, у «святых мест», разрабатывал свою «теорию» исламского правления. В начале 1978 г. он активизировал свою антишахскую деятельность – ведь в Иране начала складываться неспокойная обстановка. Осенью того же года иракские власти по просьбе шаха лишили Хомейни убежища в Ираке, он вынужден был переселиться в Париж. Этот момент также важен для понимания продолжительности ирано-иракского вооруженного конфликта. Хомейни не забыл этого унижения.