И вдруг около 11 часов утра раздался громкий, все нарастающий гул, крики. Нам доносят: по улице Кучек-хана, что перпендикулярно утыкается в ворота посольства, движется большая толпа. Мгновенно послышались громкие беспорядочные выстрелы – все ближе и ближе. Сейчас должна вступить в действие усиленная охрана, поставленная на сегодня иранцами. Но что это? Внезапно во весь голос завыла наша сирена, установленная на крыше, – это сигнал всем нам и означает одно: «нападение, перелезание массы людей через ворота». Сирена включается в здании комендатуры. Значит, наши люди даже не успели дать предупредительно-прерывистый сигнал. Сейчас сирена воет ровно, жутко, громко. По этому сигналу весь состав посольства укрывается в служебном здании.
Итак, опять нападение – уже третье!
Мы немедленно пытаемся связаться по телефону с и.о. министра иностранных дел Ходапанахи. Беру трубку, говорю с его секретаршей, та просит прощения, пойдет доложить; через минуту говорит: «Министр не может с вами говорить». Я переспрашиваю, отказывается ли министр от разговора, секретарша вешает трубку, а потом ее телефон и вовсе отключается. Ни по одному из телефонов руководства МИДа связаться не удается, все занято, только попался заведующий протокольным отделом, который, выслушав, сказал, что пойдет и доложит начальству.
А снаружи – громкие, тупые удары, за которыми звон. Вижу в окно: какие-то лица мрачного обличья торопливо бьют камнями по стеклам окон представительского здания, находящегося перед служебным. В представительском здании – историческое помещение, где проходила в 1943 г. конференция глав союзных держав – СССР, США и Великобритании, там же и залы для приемов… Искаженное злобой, заросшее лицо обернулось к служебному зданию. Встретились взглядом, и немедленно в направлении моего окна летит камень. Невольно отпрянул, хотя кабинет на третьем этаже. Но до него долетают отдельные камни. Наши работники, укрывшись за письменным столом, звонят по телефонам в секретариаты Кяни, премьер-министра Раджаи, президента.
Советник посольства Козырев в это время находился в МИДе. Соединились с ним, поручили ему пробиться к любому начальству, но это ему не удается: все «заняты», никто его принять не может. Еще один показатель преднамеренности нападения. Более того, иранцы настаивают, чтобы Козырев покинул помещение МИДа!
Нам звонит дуайен дипкорпуса, посол ЧССР Полачек. Сообщаем ему о происходящем налете. Он говорит, что немедленно сам свяжется с МИДом. Через некоторое время звонит нам: в МИДе никто не откликается…
Со звоном летят громадные зеркальные стекла на первом этаже служебного здания. В представительском помещении раскрываются ставни из кинозала, закрывающие также зеркальные окна. Видно, как по ним изнутри бьют металлической урной. Стекло в куски, урна вылетает на улицу…
Позднее вместе с моим помощником восстановили картину налета. Толпа на улице Кучек-хана быстро двигалась в направлении посольства. Перед ней, пятясь, шли пасдары и стреляли в воздух. Под аккомпанемент выстрелов толпа приблизилась к воротам посольства, пасдары расступились в стороны, и толпа полезла через ворота. Никакого физического противодействия нападавшим охраной оказано не было. Наши люди успели лишь включить сирену, подавшую тревогу. В комендантском домике загремели стекла, в дверь ворвались с дубинами в руках разъяренные погромщики, начали крушить столы, электропроводку, телефоны, радио, портреты, даже унитазы, умывальники. Наши дежурные коменданты еле успели выскочить через другую дверь. Вдогонку им полетели камни, погнались, хлопали выстрелы.
Все говорило о том, что нападение было заранее продумано и спланировано.
Через ворота перелезла «ударная группа» эдак человек в 60, остальная толпа осталась на улице, кричала лозунги, жгла советские флаги, портреты, одним словом, бесновалась перед объективами кинокамер.
Ворвавшаяся на территорию «ударная группа» мгновенно разделилась на три. Одна вскарабкалась к подножию флагштока. Флаг был спущен, металлические стропы перекушены специальным инструментом; вторая – тщательно громила комендатуру; третья, самая крупная, – рванулась к зданиям посольства, к представительскому дому. Затрещали под напором двери служебного входа, вдребезги стеклянные парадные двери. Наши люди в соответствии с расписанием действий отошли в служебное здание, забросав коридор гранатами со слезоточивым газом. В представительском здании началась вакханалия. В подвальном помещении – большая кухня, на ней готовился обед для общественной столовой. Там случайно осталась жена повара посольства Гуськова, Маша; сам повар по сигналу сирены занял свое место по расписанию в другом доме. В кухню ворвался бандит, он бросился к Гуськовой, схватил ее за руки, потащил, та отбивалась. В руках у бандита блеснул нож. В это время на кухню влетел полицейский. Завязалась борьба. К полицейскому прибыла подмога. Бандита скрутили, но в схватке полицейский был ранен ножом в руку. Гуськова оказала ему первую помощь, и тут уже ей стало плохо, упала в обморок…
В это время мы слышали не только звон стекол и грохот погрома, но и какие-то сильные, тупые удары в пол снизу с первого этажа. Как оказалось, одна группа бандитов, разгромив все на первом этаже служебного здания (там были квартиры сотрудников), начала искать люк или замаскированный ход на второй этаж, где находятся служебные помещения, пытаясь таранить потолок…
Через некоторое время шум стихает. Видны бегающие за кем-то по саду полицейские, кого-то ловят. Докладывают люди, вышедшие наружу: прочесывается весь парк, все помещения представительского здания, у некоторых нападавших отобраны не только ножи, но и пистолеты.
Спустились вниз, прошли в представительское здание. Все побито, что было бьющегося. Окна в рваных осколках стекол, висят покореженные жалюзи, стекла хрустят под ногами. Все деревянные двери сорваны, пробиты, выломаны. Мраморная мемориальная доска с позолоченными накладными буквами о Тегеранской конференции зверски разбита на мелкие куски. Страшно смотреть на изуродованное пианино. Картины либо располосованы ножом, либо пробиты палками. Громадные зеркала в парадном зале – вдребезги, валяются осколки и больших уникальных фарфоровых ваз, даже мраморные столики, что под зеркалами, и те разбиты, бронзовые основания выгнуты. Взглянули наверх и ахнули: три большие хрустальные люстры парадного зала, висевшие на высоте 4–5 метров от пола, разбиты – значит был заранее подготовлен соответствующий «инструмент» и погромщики знали, что громить.
Валяется вспоротая и сломанная мебель: диваны, кресла, стулья, дымятся подожженные дорогие старинные персидские ковры, разбит паркет. В кинозале исполосованный крест-накрест клочьями свисает широкий экран, сорван и унесен громадный бархатный занавес, сиденья распороты ножом. На кухне побита посуда, в туалетах даже унитазы в мелкие куски… Царство вандалов.
Распорядился, чтобы немедленно пригласили заведующего протокольным департаментом МИДа. Тот прислал своих двух заместителей. Им был заявлен протест, показан учиненный разгром. Мидовцы, хрупая по осколкам стекла, с любопытством осмотрели все, тупо молчали. Потом приехал представитель Министерства внутренних дел, он очень просил подтвердить, что его министерство обеспечило «соблюдение международных законов» и что ущерба посольству не нанесено. В ответ ему показали разрушения, после чего заторопились куда-то звонить.
Доложили: одними из последних территорию посольства покинули журналисты из газеты Бехешти «Джомхурие Эолами» с фотографом, которые пытались сопротивляться выдворению, заявляя нашим товарищам, что у них есть соответствующее «разрешение».
Мы мрачно смотрели на разрушения: какое варварство, вандализм, изредка перебрасывались приходящими в голову мыслями. И все об одном: о спланированном налете. Кем? Властями, конечно. Вспоминаем, что на территории посольства нет камней, значит, нападавшие принесли их с собой. Подозрительное поведение всех должностных лиц, вдруг не оказавшихся на своих местах. «Разрешение» у журналистов газеты Исламской республиканской партии. Начало выдворения пасдарами и полицией нападавших после того, как все было разбито и порушено. Нападавшие хорошо знали свои цели. Рядом со служебным зданием – большая открытая стоянка автомобилей. Их не тронули. Попытка найти ход на второй этаж служебного здания. И многое другое. Все говорило об одном – преднамеренности бандитской вылазки если не по указанию, то с ведома властей.
Думали и о времени совершения налета – дни решающих переговоров с американцами об освобождении заложников, Иран уже начинает фактически просить США проявить милость. Режиму нужна демонстрация ненависти к СССР, это должно понравиться американской администрации…
Сказал своим помощникам, чтобы все сфотографировали как есть и убрали помещения.
На улице уже темнеет. Тихо, вдали шумит своими улицами чужой, враждебный город, переполненный автотранспортом, люди идут в лавки – как будто ничего не случилось. Действительно, для них ничего не случилось. Случилось для нас.
Темнеет быстро. Подошел к воротам, полностью разбитая комендатура. У ворот снаружи – 4 полицейских. Все. И больше никого.
Мне докладывают: нападавшие грозились, что снова придут завтра. А завтра массовые траурные демонстрации, на улицах будут сотни тысяч людей. Сообщили властям. Полицейские и пасдары прямо говорят: у нас завтра дело будет в другом месте…
В передачах иранского радио и телевидения вечером – ни слова о налете, хотя весь мир, все «голоса» распространяют как новость номер один сообщение о погроме советского посольства в Тегеране.
Наступила ночь, но все думалось: как дальше пойдут события? Что противопоставить провокации, демонстрации бешенства наших врагов?
29 декабря вместе с советником-посланником Е.Д. Островенко и 1-м секретарем А.Г. Марьясовым поехали к премьер-министру Раджаи. Встречу он назначил на 10 часов вечера.
Премьер-министр сидел в накинутом на плечи пальто за письменным столом, освещенным, как всегда, яркой лампой. С ним был, примостившись сбоку, Ханеми (Рафсанджани) – младший брат председателя парламента, являющийся «советником» премьер-министра по внешнеполитическим вопросам. Нас посадили на стулья к противоположной стене перед столом. Это персидское выражение неуважения к гостям, а для себя – самоутверждение в собственной значимости.