гоняет и-и-и... бац!
- Эт' точно. Гауссова пушка, значит.
- Ага, так точно.
- Мда. А в основе-то технология союзников.
- Катушки — да, у товарища Двуула позаимствовал. Хотя их как раз ничего не стоит воспроизвести. А миномёт... виноват, мортира — это уж я сам придумывал. Помните, Вы говорили с репульсорами разобраться? Ну вот. Только я не сразу с репульсорами разбираюсь, а по мере сил. Гаусс — это ведь совсем гораздо проще.
Карбышев задумчиво поводил большим пальцем по чертежу.
- Фактически, сразу рабочий образец... не скажу, что случай в мировой практике уникальный — но однако. А с ремонтопригодностью как? Даже более общо: с технологичностью? Всё-таки канал ствола, соленоиды...
- Ничего, товарищ генерал, — с заметной гордостью сказал Калашников. — Я Вам сейчас натурно покажу.
Он подскочил к своей установке, выхватил из кармана ключ и в пару взмахов расстегнул хомуты, опоясывавшие ствол. Судя по уверенности движений, операция для сержанта была привычная; парень явно готовился к демонстрации. Гордынька у Михаила Тимофеевича в подобные моменты прям
- таки зашкаливала; впрочем, пусть его — заслужил.
Ствол кустарного миномёта... ну, пусть «миномёта», не суть... распахнулся вдоль, как новые ворота.
- «Лучом смерти» распилил, — сказал Калашников. — Требования к прочности гораздо ведь ниже, не разорвёт. А собирать-ремонтировать куда как легче. Я, например, ещё не сразу расстояния между катушками подобрал. И силу тока... да и вообще. Но главное — что прочность материала не требуется. Можно даже бракованные стволы от других систем брать... Карбышев довольно долго изучал конструкцию.
Конструкция его радовала.
Всякий военный, — в особенности военный инженер, — по роду деятельности обязан быть «редукционистом»: сокращать поголовье вражеских солдат, потери среди собственных — и расходы, расходы на ведение боевых действий. Что там требуется для войны, дорогой товарищ Джан-Джакопо?.. Увы, сами по себе деньги ничего не стоят — значение имеет лишь соотношение расходов и прибылей; и не так уж важно, в чём их измерять. В этом смысле танк, который на поле боя проживёт, дай бог, десяток минут, не должен быть слишком сложным — «сложный» равно «дорогой», а «дорогой» означает, что сам факт изготовления такой машины нанесёт тебе больший ущерб, чем врагу. То же верно и для артиллерии; и в кустарных очертаниях калашниковского «миномёта» прозорливый Карбышев усматривал потенциал преизрядный, мортирным делом далеко не исчерпывающийся. Однако всякий учёный непременно должен обладать наставнической жилкой; Дмитрий Михайлович решил зайти непрямо.
- Безоткатная, бездымная, бесшумная артиллерийская система, — произнёс он раздумчиво. — Ещё и на порохе великая экономия, ибо электрическая. А ты, Михаил Тимофеевич, в курсе ли, кто электрическую лампу накаливания изобрёл?
- Русский электротехник Лодыгин Александр Николаевич! — отрапортовал Калашников.
- Верно, — кивнул генерал. — Только ведь не он один изобретал. Часто так бывает: подходит наука к очередному рубежу, проявляется вдруг очередная задача, — наиочевиднейшая, быть может, задача, — и сразу множество людей кидаются её решать. Или не кидаются, а степенно приступают, это уж у кого какой темперамент.
- Ну, лучше уж кинуться, — уверенно сказал сержант, — а то ещё обгонит кто-нибудь. Вон, буржуи вообще уверены, что лампу ихний Эдисон изобрёл.
- «Их».
- Так точно, «их». Виноват.
- А ты знаешь, как Эдисон лампу-то «изобретал»? — спросил Карбышев, пренебрежительной усмешкой выделяя последнее слово. — Нет? Ну вот как было.
Он наклонился к обесснеженной земле, сорвал прошлогоднюю травинку, зажал между пальцев:
- Вот нить. По ней течёт ток. Нить нагревается. Тепло преобразуется в излучение. Это — желаемый эффект. Но то же самое тепло заставляет нить перегорать. Этот эффект — побочный, вредный.
- Тогда Лодыгин поместил нить в герметичную стеклянную банку и воздух откачал, — уверенно сказал Калашников. В школе парень учился накрепко, по-крестьянски.
- А Эдисон?
- Не могу знать, в учебнике не сказано.
- Я тебе скажу. Эдисон принялся перебирать материалы. Сделал нить, пустил ток, нить сгорела — Эдисон берёт другой материал. Методично, последовательно, тупо. А нить — всё равно перегорает! Представляешь, шесть тысяч материалов перебрал.
- Зачем? — осторожно спросил Михаил Тимофеевич.
- Потому что идиот, — спокойно объяснил Карбышев. — Мало что идиот — ещё и безграмотный идиот.
- Ну уж — идиот. Скажете...
- Умный да грамотный — откачает воздух: нет окислителя — нити не в чем гореть. Лодыгин так и сделал. А идиот будет долбиться в стену, хотя рядом, — шаг шагни, — дверь открытая. Природа к человеку не зла! Дверей открытых в мире предостаточно.
- Товарищ генерал, — сказал Калашников после продолжительного раздумья. — Вы ведь не просто так про лампочки? Вы ведь на самом деле про мой миномёт говорите?
Карбышев за уголок подцепил схему.
- Смотри, орёлик. Вот ствол в разрезе. А вот ты дульную скорость
прикидываешь... неграмотно прикидываешь, кстати говоря, здесь v должно в квадрате быть.
- Виноват.
- Не беда. Главное, что скорость снаряда у тебя ограничена скоростью переключения соленоидов — это я исхожу из предположения, что каждая из катушек обладает достаточной мощностью на своём участке канала. Так?
- Так, товарищ генерал. И ещё сопротивление воздуха.
- Молодец. Думал, дольше тебя подводить придётся.
- Не, я сам уж понял. На больших скоростях пренебрегать уже нельзя.
- Значит, сопротивление воздуха — но ещё и трение металла снаряда о металл канала. Смекаешь, орёлик?
- Система линейных уравнений получается, — неуверенно смекнул Калашников. — Которую можно свернуть относительно... относительно неизвестной...
Карбышев терпеливо ждал.
- Товарищ генерал, Дмитрий Михайлович, — сказал изобретатель. — Да ведь не бывает пушек вовсе без стволов!..
Карбышев послюнявил карандаш, жирно отчеркнул несколько символов. Обвёл слагаемое в одном уравнении, в следующем... Калашников машинально кивал.
- Получается, надо придумать, — сказал Карбышев. — Либо в дверь — либо сквозь стену.
Он видел, что парень уж принимает его правоту. Нет, не генеральскую правоту — ах, куда как легко сержантику соглашаться с генералом! И сложно спорить; за то и ценил Дмитрий Михайлович своего лобастого протеже, что спорил тот, и никогда не уступал правоте генеральской — но охотно признавал справедливость математических выкладок.
- Хорошо, — сказал Калашников, — хорошо... выходит, ствол вообще убрать?
- Вообще — не надо: стрелять не будет. Надо думать.
- Так... товарищ генерал! Стойте, стойте! Так мы ж в системе ещё одно неизвестное забыли: а мощность катушек учесть?
- Молодец, — сказал Карбышев, указывая на силовой кабель. — От крепости запитал пока?
- Так точно. Через мастерские кинул, считаю, что шина бесконечной мощности. Я пробовал с нашим генератором...
На последних словах сержант заметно приуныл.
- И что, не тянет? — с улыбкой спросил Карбышев. — Сам ведь смекаешь, без автономного источника питания смысла в твоём миномёте немного.
- Никак нет. Я думал пока стационарные установки организовать. Для защиты ближних подступов, наверное. Пока, как Вы говорите, дверь не откроется.
- Мда, орёлик. Ну, ладно: открою я тебе дверь. Ты про электрокристаллы слыхал ведь уже?
- «Энерго», — сказал инженер. — Правильно — энергокристаллы. И мы их называем «твёрдые сланцы». Из соображения секретности.
- Вулкан — и сланцы? — с сомнением уточнил Артамонов.
- День чудесный... — пробормотал Лаврентий Палыч. — Ортосланцы как раз магматического происхождения. Насколько я помню. Инженер замялся:
- Честно говоря, не знаю, товарищ Берия, я только спектроскопист. Но вы же понимаете, это условно, для секретности...
- Если «для секретности», — резко сказал Берия, — то я «товарищ Петров». А если...
- Не ругайтесь, товарищ Петров, — донеслось со стороны временного причала. — Гражданскому человеку время нужно привыкнуть.
- Ну наконец-то, — сказал Лаврентий Палыч, поворачиваясь навстречу плотному мужчине с усталым, отяжёлевшим лицом. Они обменялись рукопожатием. — Нет у нас времени привыкать. Ни на что нет. Генерал армии Иосиф Родионович Апанасенко добродушно промолчал.
- Товарищ Артамонов, — Берия повернулся к сопровождающему, — проводите товарища.
Парень понятливо кивнул, подхватил под руку инженера и уволок вниз по склону, в сторону палаточного лагеря.
- Вы без охраны? — спросил Апанасенко.
- Здесь — зачем?.. — ответил нарком.
Мужчины встали тихо. Здесь, на самой окраине мира, разговаривать не хотелось. После Москвы-то, после Казани, Челябинска, Караганды, Новосибирска, Томска, Иркутска, Хабаровска, Владивостока... И везде — люди, заводы, институты и конструкторские бюро, военная и гражданская администрация, органы; дела, дела, дела — от посадки до следующего взлёта, но и в пути — дела, дела, дела.
Лаврентий Палыч некоторое время разглядывал пепельный берег, затем перевёл взгляд на поверхность океана. За кромкой прибоя болтался на мелкой волне неказистый серый «амбарчик» — летающая лодка МБР-2. Рабочие смены с гиканьем разводили костры на берегу: при посадке гидроплан набирал воду, и перед каждым вылетом самолёт приходилось просушивать.
- Скорей бараки ставьте, — сказал Лаврентий Палыч, рассеянно слушая перебранку техников.
- Сперва волнорез.
- Постудится народ.
- Сперва волнорез, — повторил Апанасенко. — Океан. Лодки бьются. «Амбар» как вытянем? Надо было на Славной разворачиваться.
- Развернёмся. Не всё сразу.
Иосиф Родионович глянул на Берию искоса.
- Ну-ну, — протянул он скептически. — Удержать плацдарм? Я не смогу.
- Полагаете, отберут у нас японцы остров?
- «Отберут»? — хмыкнул генерал. — Он и так японский.
- Всё течёт, всё изменяется, — неопределённо пообещал нарком.