Советские штабисты видели концентрацию вражеской техники и личного состава — но не сумели верно её интерпретировать.
Германская военная доктрина традиционно полагалась на манёвр. Танки с далеко не лучшими орудиями и бронёй, но механически очень надёжные, были способны с минимальными потерями проходить сотни километров, реализуя глубокие охваты войск противника. Затем отрезанные от снабжения и управления части методично перемалывались более медленными артиллерией и пехотой, при поддержке люфтваффе, конечно.
Тактика блицкрига прекрасно сработала во Франции и Польше. Гораздо хуже дело пошло в СССР — моральная устойчивость Советских бойцов была достаточно высока, чтобы продолжать сопротивление даже в условиях полного окружения, безо всякой надежды на победу или хотя бы сохранение собственной жизни. Однако механизированные корпуса РККА, пытавшиеся остановить танки вермахта, массово теряли машины из-за поломок, нехватки топлива и боеприпасов. В таких условиях важнейшим инструментом командования неизбежно становилась артиллерия — но артиллерия бесполезна, если ошибиться с местом её развёртывания.
Проблему выбора позиции помогали решать космические радары. Теперь сенсорные массивы «Палача» отказывались работать с прежней эффективностью. Качество орбитальной разведки снижалось постепенно, что в условиях относительного затишья на фронтах оставалось малозаметным. Кроме того, отсутствие катастрофических потерь на первом этапе войны позволило бойцам и командованию РККА приспособиться к новому противнику и новым условиям — кадровый костяк армии сохранился и адаптировался, усилился за счёт новых призывов. В части пришла новая техника и новые системы связи; Ставка располагала определённым запасом ресурсов и уникальными новыми возможностями — и намеревалась продемонстрировать немцам свой, Советский «блицкриг».
Масштабное наступление было запланировано на 19 декабря. Предполагалось нанесение сразу двух ударов, причём, за неимением лучшего названия, по «карамбольному» принципу. Рокоссовский силами Особого Белорусского фронта должен был вскрыть относительно неустойчивую оборону немцев на линии Борисовичи-Минск-Борисов и, форсируя расстояние через Лиду, подавить гарнизоны и закрепиться на дуге Ковно-Вильно, обозначая угрозу выхода на Мемель. Одновременный удар силами Брянского фронта под командованием генерал-лейтенанта Василевского в направлении Брянск-Могилёв должен был деблокировать белорусскую группировку Советских войск.
Смоленское направление на данном этапе рассматривалось как второстепенное: слишком сильно пострадала тамошняя инфраструктура во время предшествующих операций. В то же время, суровые условия зимы создавали предпосылки для более эффективного противодействия неизбежным попыткам противника подрезать фланги Советских войск. Разумеется, на возможность долговременного удержания территории никто не рассчитывал: взять в полноценный котёл прижатую к побережью Балтийского моря часть группы армий «Север» представлялось задачей нереальной — потому такая задача и не ставилась. Расчёт делался на истощение противника. Гитлер потребовал бы удержать Прибалтику любой ценой — и это вполне устроило бы Ставку, так как связало силы Рейха, вынудило немцев заниматься обеспечением заведомо пассивного формирования. Приход к власти в Германии новых лиц означал, что детерминированность реакций снизилась, но по большому счёту добавлялся единственный вариант: немцы могли оставить Прибалтику и попытаться вывести войска морским путём и через Мемель. Вариант всё же малореальный, но кто его знает, этого Каммхубера?.. Ведь зачем-то же он сконцентрировал основные силы немцев на юге — никак готовится к броску на Ростов-на-Дону?..
Разумеется, в то время Советский Генштаб ещё не знал, что активность на линии Красный Луч-Успенка-Таганрог объясняется деятельностью не столько Каммхубера, сколько его предшественника. Гитлер, потерпев неудачу на северном и центральном направлениях, но добившись немалых результатов на юге, планировал развить успех в крупном зимнем наступлении с территории Донбасса, из Сталино через Ростов — далее везде: Сталинград, Элиста, Астрахань. Захват Керченского полуострова заодно позволил бы немцам овладеть и непокорным Крымом, поставив наконец под контроль Чёрное море. В других обстоятельствах — вполне разумный план; Гитлер вообще во многих вопросах действовал на редкость разумно, несмотря на тщательно лелеемую внешнюю эксцентричность.
Оригинальничать Каммхубер не привык, а вот стратегический замысел получил «по наследству», и, к счастью, не успел переиграть что-либо всерьёз. Многомиллионные армии не могут менять диспозиции, образ мыслей и оперативные планы в один момент; инерция мышления неразрывно связана с инерцией материи; зачастую оказывается разумнее довести до конца неоптимальное решение, чем по ходу действия пытаться принять новое. Итак, немцы собирали мощный кулак на юге — в ответ на это генерал армии Г.К. Жуков занимался организацией долговременной обороны Ростова
- на-Дону, имея в виду необходимость ведения и наступательных действий. Предполагалось, что манёвры Южного фронта по отношению к белорусской операции будут носить отвлекающий характер: любое направление, куда перебрасывали Георгия Константиновича, автоматически трактовалось вражеской разведкой как наиболее опасное.
В этот раз ОКВ на Жукова почему-то не купился. Более того, очень быстро выяснилось, что никакого наступления на Ростов немцы не планируют, даже контр. Так, вялое бултыхание какое-то.
Воодушевлённый Жуков, пренебрегая окриками Ставки, кинулся было в амбициозный прорыв — мечтая о Днепропетровске, деблокаде Крыма, а там, чем чорт не шутит, и о повороте на Харьков. К сожалению, сил, достаточных для отвлекающего удара, обычно оказывается слишком мало для полноценного крупного наступления. Южный фронт натолкнулся на оборону — почти такую же, какую готовил сам. Немцы тоже продемонстрировали способность учиться у противника: РККА образца начала зимы 1941 года явно превосходила вермахт в манёвре — а генерал пехоты Манштейн сделал ставку на артиллерию. Линия на карте немного поколыхалась и застыла практически в исходном положении. Русские и немецкие трупы вперемешку остывали в снегу. Взоры противостоящих штабов вернулись к Белоруссии.
В Белоруссии горело небо.
С самого начала «Барбароссы» немцы пренебрегали стратегическими бомбардировками: расчёт делался на быстрый захват территорий и материальных ценностей, а не на тотальное уничтожение таковых. Удары по аэродромам и морским базам во время «битвы за Британию»? Пустяки, дело житейское. Бомбардировки Лондона и прочих городов? А это — обычный террор. Гитлер надеялся, что бедствия простого народа истощат мужество английского правительства, вынудят Черчилля пойти на мирные переговоры — поразительная наивность! Черчилль обладал практически безграничным запасом мужества: терпеть чужие страдания старина Уинстон мог сколь угодно долго.
Так или иначе, сумрачный тевтонский гений сосредоточил свои усилия на тактической авиации. И достиг прекрасных результатов — только не против белорусского лагеря. Одиночные налёты опасности для партизан не представляли, а массированным, — массированным по меркам начального периода войны, — противопоставлялось точное знание времени и целей налёта, сконцентрированные группы Советских истребителей и грамотное расположение инопланетных чудо-пушек.
Стандартная рабочая высота «лучей смерти» равнялась примерно двум с половиной километрам — в общем-то, вполне сопоставимо с возможностями земной артиллерии. Зато космические зенитки требовали гораздо меньшего снабжения и обслуживания, а эффективность демонстрировали удивительную — за счёт автоматической системы наведения, способной точно высчитывать траекторию вражеского самолёта. Кстати, автоматика ещё и пикировщиков не боится — а человеку перед падающей с неба гадостью очень сложно не вострепетать; и ничего постыдного в страхе нет, ибо трепещет человек — но всё ж таки сражается, а со временем, глядишь, и трепетать надоест. Тем более, зенитки такие замечательные под рукой.
Жаль, для работы по высотным целям не годятся — а в рамках оперативного плана «Mückenstich» генерал-лейтенант люфтваффе Каммхубер сделал ставку не только на артиллерию, но и на мощный удар с воздуха. Достаточно мощный, чтобы низкая точность отдельных бомбардировщиков оказалась скомпенсирована их количеством. По данным разведки, в конце осени 1941 года неизвестное точно, но значительное количество самолётов было переброшено в Белоруссию из Франции, Бельгии и Финляндии. Считалось, что вызван такой шаг необходимостью компенсировать катастрофические потери люфтваффе на русском фронте.
Безусловно, отчасти это было верно. Выяснилось однако, что вводить резервы в боевую работу последовательно немцы не собирались изначально. Вместо этого отданные в распоряжение 1-го воздушного флота бомбардировщики Ju.86P, Do.217 и Fw.200 модификаций B, C и D были объединены в так называемые «волны» — укрупнённые однородные эскадрильи. Каждая «волна» занимала свой эшелон; покидать его при проведении бомбометания строго воспрещалось. Машины просто вываливали свой груз на территорию лагеря, заботясь не о точности, но о плотности накрытия.
Такая тактика оказалась неприятным сюрпризом для Советской стороны: лётчики 1-й Особой уже привыкли работать по одиноким заплутавшим фрицам либо раздёргивать относительно небольшие группы самолётов. Очевидно, новый немецкий фюрер пришёл к выводу, что тактика ковровых бомбардировок, которую люфтваффе на Восточном фронте до сих пор практически не применяло, не может быть знакома русским — следовательно, и методы противодействия РККА выработает не сразу.
Очевидно, создатель легендарной «линии Каммхубера», собаку съевший на вопросах противовоздушной обороны, сумел как-то определить максимальную зону поражения космических зениток.
Очевидно, Каммхубер не стремился к возвращению территории партизанского лагеря под контроль немецких войск — но лишь к нейтрализации беспокойной крепости.