Фон Белов подозревал, что Каммхуберу просто нравились виды из разных окон. И, конечно, возможность наблюдать за подъезжающими посетителями.
- Скорцени... — пробормотал адъютант, который этого наглого молодчика терпеть не мог, ещё с самого начала операции «Слейпнир».
- Мне он тоже не слишком приятен, Николаус, — безразлично сказал Фюрер, — но приходится использовать... наследство. Штурмбаннфюрер — единственный, кто имеет связь с нашим... впрочем, скоро это перестанет быть важным.
- Почему? — с тягучим интересом спросил фон Белов.
- Мы не умеем слушать, — медленно произнёс Каммхубер. — Мы и говорить не умеем, но всего тяжелее — не умеем слушать. Мы до такой степени не желаем слушать окружающий нас мир, что когда это становится жизненной необходимостью...
Фюрер замолчал.
В такие моменты адъютант всегда чувствовал себя неловко. По сравнению с ледяной рассудительной одержимостью Каммхубера маниакальные истерики Гитлера могли показаться чем-то родным и даже почти уютным.
Каммхубер наконец отвернулся от окна и, не меняя тона, произнёс:
- Я получил доступ к «Слейпниру».
Глава 14. Не болит голова у Коли
Иной раз может показаться, будто жизнь — обыкновенный рефлекс. И для того, чтобы стать героем, надо всего лишь научиться побеждать в себе рефлекторное.
20 декабря 1941 года в 19:38 по Москве лейтенант ВВС РККА Корнеев Иван Сидорович не справился с управлением СИД-истребителем. Даже теперь, в эпоху, иронично называемую «Эрой Раскрытых Архивов», точная причина крушения остаётся неизвестной; однако связь с машиной Корнеева прервалась именно в указанное время. Учитывая то обстоятельство, что радиоэлектронный маячок, позволяющий отслеживать каждый СИД, является частью наиболее защищённого блока машины, командиры ЦОУП сделали вывод о физическом разрушении летательного аппарата. К сожалению, последующие события не позволили команде генерал-майора Ламтюгова своевременно разобраться в происходящем... вернёмся, впрочем, к Корнееву. В тот день Кожедуб с ведомым направились в район побережья города Раушен. Пара рассчитывала перехватить вышедший из Кёнигсберга немецкий караван снабжения частей группы армий «Север». Кроме того, честолюбивый Иван Никитович надеялся завершить начатое в 1937 году Николаем Остряковым: по данным разведки, во главе каравана шёл тяжёлый крейсер «Лютцов» — желанная добыча для любого лётчика.
По земным меркам СИДы отличались сверхуниверсальностью; ещё в середине ноября Кожедуб успел получить опыт морской бомбардировки. В первый же вылет на Балтику он атаковал подлодку, выползшую погреться на мелководье, — безрезультатно; потопил оставшийся неопознанным транспорт; всадил бомбу в корму лёгкого крейсера «Лейпциг». Подранок потерял ход и стал активно набирать забортную воду; к тому же «Лейпциг» по неизвестным причинам шёл единственным вымпелом — однако добить крейсер не удалось ввиду исчерпания боекомплекта. Иван Никитович скрипнул зубами, зарубил на носу, дал себе суровую клятву... в общем, всё как полагается в таких обидных случаях.
Теперь он шёл с ведомым — и шёл на куда более почётную цель. Однако караван следовал без сопровождения: либо переход из Кёнигсберга в Ригу считался относительно безопасным, либо немецкое командование решило сэкономить ресурс машин тяжёлого крейсера. Два Ивана синхронно пожали плечами, ушли на закат и развернулись. Имитация морской атаки значительными силами была отработана давно — каждый СИД-истребитель тащил на себе столько стволов, что в глазах моряков торгового флота, пожалуй, и правда мог превратиться в небольшую эскадрилью. Лётчики разделились и, прижимаясь к поверхности моря, вышли на курс.
Кожедуб, даже среди лётчиков 1-й Особой выделявшийся отличным зрением и чувством дистанции, традиционно предпочитал атаковать с предельных дистанций. В этот раз, однако, он подошёл к последнему в ордере транспорту не открывая огня, степенно и незатейливо. Сперва стал заметен бардак на палубе, — немецкая логистика трещала по швам, грузы наваливали как попало, — затем удивлённые лица сгрудившейся на корме матросни. Стволы двух зенитных пулемётов смотрели в пустое небо: откуда ж ещё было фрицам ожидать опасности?..
Когда морячки на юте заволновались, Кожедуб «ударил по газам», взмыл над палубой транспорта и тут же отпустил рычажок сброса одной из бомб. Когда тяжёлая ФАБ с замедленным взрывателем коснулась основания надстройки, СИД ушёл вперёд уже на двести метров. Вслед бессильно застрекотали пулемёты; Кожедуб мог слышать выстрелы только через бортовой имитатор-оповеститель.
Когда четверть тонны металла и взрывчатки проломились через поперечный набор, Иван Никитович был уже далеко.
Взрыв бомбы развалил небольшое судно практически посередине; остальные три транспорта метнулись к берегу, под иллюзорную защиту земной тверди.
Тысяча двести километров в час против восьми узлов — для морячков расклад не самый оптимистичный.
Советские самолёты методично расстреливали удирающие суда из тяжёлой автоматики. Второй раз подойти в упор для бомбометания не получится, а ведь СИД — машина хрупкая, нежная. Зачем подвергать её ненужному риску? Вот подавим зенитки...
На втором транспорте подавили быстро — при такой-то огневой мощи, да в четыре руки. Кожедуб приказал Корнееву атаковать следующее в ордере судно, а сам изготовился к заходу на цель. Результативно выполнив бомбометание, Иван Никитович вызвал ведомого по радио. Ведомый молчал.
Кожедуб повторил вызов, затем обратился к приборам. Машина Корнеева пропала.
Кожедуб, обливаясь ледяным потом, информировал ЦОУП и приступил к визуальным поискам.
СИД Корнеева управления не слушал и на предельной атмосферной скорости шёл чётко на запад. Иван пытался вернуть себе контроль над машиной, но не удавалось воспользоваться даже связью. Все системы работали — просто не подчинялись пилоту.
Через непродолжительное время прямо по курсу стали различимы очертания земли. Это мог быть только остров Борнхольм. Самолёт коснулся прибрежной дюны, разметал снег и песок, снизил скорость. Следующий холмик оказался крупнее — СИД перевернуло в воздухе, левая панель лопнула и оторвалась. Теряющая скорость машина по инерции преодолела ещё около двухсот метров, ударилась о землю и остановилась. Двигатели и электроника отключились. Жизнь Корнееву спасли противоперегрузочные кресло и костюм.
Он пришёл в себя довольно быстро и почти сразу понял, что не чувствует нижней половины тела. Распорол ремни скользящим в крови стропорезом, оттолкнул сорванный колпак кабины и, подтянувшись на руках, выкинул себя в снег. Руки дрожали, кожи на обеих ладонях не было: срезало осколками. Иван отдышался, приподнялся на локтях, рассматривая кровавый след, тянувшийся за ним из кабины. Ноги по-прежнему не ощущались; в воздухе повис неприятный душок.
Сомнений не оставалось: перелом позвоночника. [24] Иван обмотал ладони обрезками костюма и пополз в сторону дюз: он намеревался вручную вывести реактор за границу стабильного режима. Взрыв должен был гарантированно уничтожить и СИД, и пилота. Корнеев выполз на гребень дюны, в которой застряла машина, и увидал внизу, не более чем в полукилометре, небольшой рыбачий посёлок, сохнущие на ветру сети и вытащенные на берег чёрные лодки. От посёлка к месту крушения бежали вооружённые люди в серых шинелях немецкого образца. Иван достал пистолет и произвёл четыре выстрела в сторону противника. Попаданий, конечно, не было, однако немцы немедленно залегли: солдаты борнхольмского наблюдательного поста и радиолокационной станции не отличались ни боевыми качествами, ни высоким моральным духом. Понимая, что не успевает, Корнеев всё же предпринял попытку закоротить реактор. Он начал подкапывать стропорезом снег и землю, чтобы добраться до защитного экрана, прикрывавшего аварийную панель. Периодически Иван приподнимался над краем дюны и стрелял в немцев; немцы, однако, приближались слишком быстро.
Когда Иван понял, что не успевает, он принял решение покончить с собой: живой пилот, знакомый с технологией СИД — слишком щедрый подарок для фашистов.
Корнеев проверил обойму: в пистолете оставался единственный патрон. Иван перевернулся на спину и вставил ствол в рот. В этот момент солдат, подобравшийся к самолёту с противоположной стороны, ударил Корнеева прикладом, сломав лётчику предплечье.
Иван закричал от боли и попытался схватить пистолет другой рукой, но под ударами прикладов потерял сознание.
Ввиду тяжести состояния пленного, его оставили на Борнхольме. Обломки СИДа переместили на склад радиолокационной станции и держали под усиленной охраной. Уже на следующее утро с материка прибыли следователи и технические специалисты.
Что происходило с машиной, Корнеев знать не мог. Согласно немецким протоколам, во время первых допросов он имитировал тяжёлую контузию. К сожалению, группа следователей абвера состояла из профессионалов, причём, как известно теперь, находилась в прямом подчинении у несклонного к доверчивости Каммхубера. Более того, данная группа была сформирована за месяц до описываемых событий... вернёмся, впрочем, к Корнееву. Иван знал наверняка, что для космической медицины восстановить перебитые позвонки и срастить нервы — задача относительно несложная. В конце концов, пришила же медтехник Гесура красноармейцу Бибикову палец, откушенный красноармейцем Федотовым. [25]
Однако надежды на побег не было; и времени, чтобы дождаться маловероятного спасения, не было тоже. Лётчика пытали и пичкали спецпрепаратами, требуя информации, сведений, подробностей, а в первую голову — сотрудничества. Иван понимал, что долго не выдержит. Никаких острых предметов ему не оставили, петлю тоже сделать было не из чего. Да и не получилось бы: лётчик находился под круглосуточным наблюдением; когда он попытался перегрызть себе запястья, охрана тут же зафиксировала ему руки, даже сломанную правую.