— A-а, теперь дошло, — сказала она.
Может, и дошло, но я хотел, чтобы она наконец-то поняла.
Я продолжил: — Смотри, если я организую его поиски, придется показать эти мейлы. В противном случае они не поймут, почему я паникую. А если я это им покажу, значит, придется признаться во всем…
Я посмотрел на неё: — Только не говори «катастрофа»…
Она, видимо, собиралась. Но сдержалась.
Наконец-то, судя по её виду, она начала понимать моё положение.
— Хм… Сорри, до меня сначала не дошло.
Опустила голову и посмотрела на меня исподлобья.
— Сорри, я слишком углубилась в свой стресс…
Погладила меня по руке.
— О’кей, — вздохнул я.
Она думала, что бы еще сказать. Сказала: — Завтра он объявится, вот увидишь. Я буду с тобой, что бы ни случилось.
От нежности в её голосе мир делался более переносимым.
Она погладила меня по голове.
Было хорошо не быть одному.
Мы соприкоснулись губами.
— Во всяком случае, когда он вернется, тебе не придется нас знакомить, — сказала она. Видимо, хотела меня подбодрить.
Я вздохнул.
— Что? Ты имеешь что-то против моих родителей?! — я подхватил её шутку.
— Да ты что, — сказала Саня. — Без них жизнь была бы просто лимонадом.
Я растянулся на диване и уставился в потолок. Почувствовал, как мое тело начало расслабляться. Закрыл глаза и открыл их намного позже.
В 19:29 на экране появились громадные часы. Так происходило каждый день. Не знаю, начинается ли выпуск ТВ-новостей так везде или только в бывших социалистических странах.
Я протер глаза. Эти часы возвращали меня в реальность. Мы живем в реальности, а её следует содержать и обслуживать, как и любой другой производственный участок. Телевидение держало время под уздцы: оно обосновывало текущий момент, создавало славное сегодня.
То, что происходит сегодня, это абсолютный хит. То, что происходило вчера, полная ерунда.
Часы отсчитывали. 5, 4, 3, 2, и… Открывался целый мир: гипнотизирующая шапка и драматическая музыка.
Саня чуть отодвинулась от меня, но когда я на неё глянул, оказалось, что она спит.
Потом я увидел вход в Ри-банк из Риеки, камера ненадолго застыла на логотипе банка над главным входом: Ри-БАНК.
Что-то не так с банком, это было сразу ясно из того, как снято. Потом я услышал, что из банка, как по волшебству, исчезли деньги. Ох, завтра они бросят меня на эту тему. И еще упрекнут, что не первыми это узнали. Чем только занимаются мои источники?
И лишь после этого пришла очередь Багдада. Обстановка там нормализуется, сказал человек, который смотрел мне прямо в глаза.
Саня прижалась ко мне в полусне.
Я переключил на телевидение Боснии. Смотреть на боснийцев было легче. У них всё было в сущности так же, но только гораздо хуже, поэтому их взгляд на вещи в каком-то смысле меня успокаивал.
Они объявили, что сегодня в приложении будет сюжет о человеке, который, по словам ведущего, «получил лестный титул — полицейский года».
Тут зазвучала мелодия Satisfaction в электронной обработке моего мобильника. Я посмотрел на экран: МАРКАТОВИЧ.
— Кто это? — спросила Саня, приподняв голову.
— Неважно, — сказал я. — Одна из многих.
Она лишь иронически вздохнула.
— Маркатович, — сказал я. — Позвоню ему позже.
— Он, должно быть, родился с мобильником.
— Он по делу.
— Могу себе представить.
Тренд продвижения сейчас от 30 до 40 километров в день, сопротивление подавляется с воздуха, а я по-прежнему питаюсь галетами, которые тащу от самого Кувейта, они мне уже просто осточертели, рассыпаются во рту в сладкий песок, застревают в горле, клянчу у всех подряд воду, а вообще-то постоянно пью теплую кока-колу, её здесь хоть залейся, как будто они спонсоры этого ралли, я весь накокаколен, во мне пузырьки.Она взяла пульт, переключает программы. Остановилась на каком-то сериале про полицейских.
Я касаюсь её шеи, как будто делаю легкий массаж. Наклонившись к её спине, целую в поясницу, она потягивается от удовольствия. Повернулась, поцеловала меня в губы и погладила по голове. Перевела взгляд на полицейский сериал и вздохнула, глубоко.
Потом прильнула ко мне и посмотрела просящим взглядом, как будто давая понять, что хочет отдохнуть. Я это всё понимаю. Когда с кем-нибудь проживешь вместе достаточно долго, то читаешь каждое движение, всё становится языком.
Я лежал там, у неё за спиной, как будто отдыхаю.
В это время какая-то женщина-следователь, она же попутно и психиатр, обрисовывала психический профиль сексуального маньяка, утверждая, что на самом деле он в глубине души хочет, чтобы его арестовали, и поэтому оставляет им свои следы, а при этом он невероятно умён, что открывает сценаристам возможность для умопомрачительных комбинаций. Таких сериалов теперь становилось всё больше. Целая цивилизация была в ужасе от сексуальных маньяков, потому что цивилизация сама сексуальный маньяк.
Я гладил её по спине, а потом стал спускаться ниже.
— М-м-м-м… знаешь, мне нужно приготовиться, генеральная в одиннадцать, — сказала она.
За это время следовательша, идя по микроследам, приблизилась к маньяку настолько, что он на неё напал. Она всё же спаслась, отделавшись небольшой царапиной на лбу, а он теперь будет осужден на многолетнюю каторгу, а то и на смерть.
Потом зазвонил телефон, обычный, стационарный.
Саня встала и сняла трубку. Послушала, потом подняла брови и сказала: — Тебя спрашивает какая-то женщина.
Я взял трубку.
— Алло?
— Алло… Ты меня узнаёшь?
И я тут же наложил полные штаны… Представил себе крепкую, полную женщину с замашками мамы большой итальянской семьи, которая раздает оплеухи младшим представителям мафии. На ней держался весь дом, по крайней мере она так считала. А вообще-то её главной обязанностью было сохранять прическу тех лет, когда человек ступил на Луну.
Стараясь не выдать свой страх, я спросил: — Милка?
— Э, видишь, а ты меня узнал.
— Как… Как бы я вас мог не узнать, — сказал я.
Я не был уверен, следует ли говорить ей ты или вы. Она была старшей сестрой моей матери и в качестве своеобразного семейного авторитета время от времени наносила ей визиты, но я не видел её с тех пор, как они с матерью поссорились из-за спора о каком-то наследстве кого-то из родственников, спора, в результате которого им лично не светило никакого наследства, а они просто болели за противоположные группировки, и в итоге им пришлось выступать друг против друга в суде…
Прошло уже немало лет, как я не видел Милку.
Лучше буду говорить вы, подумал я, так мне, возможно, будет легче сохранить дистанцию… — Как вы поживаете? — спросил я.
— Да так, — сказала она. — А ты?
— Хорошо, — сказал я.
— Знаешь, зачем тебе звоню?
Пришлось снова гадать. К сожалению, угадать было нетрудно. Милка — это мать Бориса.
— Хм, думаю, насчет Бориса? — пробормотал я.
— Так где он? — спросила она. — Что с ним?
— Что с ним… Ну… А, собственно, что с ним? — я впал в оцепенение.
Посмотрел на Саню, как будто прошу о помощи.
— Где он? — спросила Милка.
— Послушайте, он же в Ираке.
— Э-э. Это я знаю. Но он вообще не дает о себе знать, — сказала она, словно извиняясь от его имени. А потом послышались всхлипывания. Таким же тоном, как будто рассказывает мне что-то постыдное, она продолжала: — Он у нас единственный такой безобразник. Не знаю, что с ним делать.
— Да? — спросил я. Я и не знал, что у нас с Милкой столько общего.
— А тебе он пишет? — спросила она.
— Пишет, пишет, — я почувствовал, что будет лучше её утешить. — Пару дней назад прислал текст.
Она думала, что он мне посылает письма, как солдаты из армии, и спросила: — Что пишет? Всё хорошо?
— Да, да, всё нормально, — а что еще я мог ей сказать.
— А сейчас он где?
— В Багдаде.
— Не нужно мне было его туда отпускать, — сказала она покаянно, и снова послышались всхлипывания.
— Ну, послушайте… — сказал я.
И весь как-то сжался и оцепенел.
— Бедный мой сыночек, — продолжала Милка, всхлипывая… У меня было предчувствие, что её всхлипывания — это тактическая завеса, за которой последует атака. — Не нужно тебе было посылать его туда…
— Не надо так, тетя Милка! — сказал я. Дышать мне становилось всё труднее, я удерживал последний оборонительный рубеж. — Он меня просил об этом, я ему и не предлагал, и не посылал насильно…
— Знаю, знаю, — сказала Милка, отступая.
Спинные мышцы у меня свело. Было необходимо предотвратить её новую атаку.
— …Кроме того, у меня из-за него были проблемы, — сказал я назидательным тоном. — Он пишет… не так, как нам нужно.
— Так он же сумасшедший! — воскликнула Милка.
Такого я от неё не ожидал. Потом она перешла на доверительный тон: — Поверь мне, он ненормальный!
— Да-а?
Она продолжала с горечью: — Мне так стыдно. Люди меня спрашивают… Он вообще не дает о себе знать.
Тут она замолчала. У меня было огромное желание её утешить, и я принялся защищать этого негодяя.
— Может быть, он не может с вами связаться. У вас имейл есть? — брякнул я.
— Что?
— Имейл.
Теперь, как мне показалось, она решила, что и я ненормальный.
— Нету, откуда мне его взять, — сказала она. — Но он мог бы позвонить по телефону. Мобильный-то у него, наверное, есть.
— Да там они не работают, — мой голос дрогнул от такого вранья. — Может, он действительно не может позвонить, там такой хаос.
— Значит, ты думаешь, что всё в порядке? — спросила она устало.
Хм, хаос и всё в порядке, ну еще бы, подумал я. Тем не менее сказал: — Во всяком случае, должно быть в порядке. Всё это совершенно нормально.
Она еще раз вздохнула, словно махнув на всё рукой, и сказала: — Ладно. Тогда… Извини. Знаешь, мать — это мать, матери не безразлично.