Пока я размышлял об этой удивительной для европейской страны коллизии, некоторые из боевиков стали нехорошо присматриваться к оставшимся в зале журналистам. Я быстро встал и вышел из зала, не дожидаясь лишних вопросов.
Я редко возвращался в хостел засветло, но в этот день гулять мне было негде и не на что. Голодный и злой, я шел по весеннему солнечному Киеву, невольно принюхиваясь к манящим запахам еды со столиков открытых кафетериев. Уже добравшись до Бессарабской площади, я увидел Бандеру — знакомую рыжую дворнягу и теперь, при солнечном свете, смог, наконец, как следует ее рассмотреть.
Это оказался заросший грязной рыжей шерстью миттельшнауцер, точнее, какая-то его помесь, с необычайно добродушной мордой и очень умными глазами. Собака лежала, положив бородатую морду на асфальт, возле входа в отделение банка «Приват». Рядом с мордой асфальте стояла жестяная банка, привязанная к собачьей шее желто-голубой ленточкой. Еще несколько таких же ленточек были вплетены в кудряшки на спине дворняги. К истертой до полного обесцвечивания жестяной банке была приклеена бумажка с коротким текстом на русском языке.
Я наклонился поближе и прочитал:
«Помогите! Меня превратили в собаку!».
В банке у дворняги виднелась не только мелочь, из отверстия сверху еще торчала, как минимум, пара банкнот в пять гривен. Рыжая вздорная скотиняка сегодня оказалась богаче, чем я.
Я протянул к ней руку, всего лишь потрепать за шею, но добродушная рыжая морда тут же превратилась в злобное оскаленное чудовище. Бандера приподнялась на лапах, будто изготавливаясь к прыжку, а потом и в самом деле прыгнула мне на грудь, цапнув зубами удостоверение болгарского радио «Авторевю», болтающееся у меня на шее. Впрочем, шнурок от бейджа оказался прочным и, повисев на нем с минуту, вредная скотиняка покинула поле битвы, разжав челюсти и стыдливо метнувшись в переулок. Под моими ногами на асфальте остались лежать несколько монеток.
— Много она у вас украла? — услышал я заинтересованный голос за спиной.
— Да нет, обошлось, — отозвался я, разглядывая собеседника.
Передо мной стоял зоолог Степан Гопала, впервые сам проявивший ко мне интерес.
Господин профессор был облачен в потертый, но чистый двубортный серый костюм, отутюженный серый же плащ, а на ногах у него красовались тщательно вычищенные серые туфли. С обувью, правда, было не все в порядке — носки туфель оказались безнадежно истрепаны за долгие годы использования, и никакой крем, даже густо намазанный, не мог замаскировать это очевидное свидетельство бедности профессора института Шмальгаузена.
— Это не обычное canis lupus familiaris, это практически разумное существо. И стратегия его поведения не ограничивается банальным попрошайничеством, как вы могли бы опрометчиво подумать, — торжественно сообщил мне профессор, как сообщают о великом научном открытии.
Я вежливо замер с осторожной улыбкой на лице, ожидая продолжения лекции, но господин зоолог вдруг потерял ко мне интерес, резко развернулся и направился в тот же переулок, куда только что удрала Бандера.
— На Майдане бомжи про нее уже легенды слагают, — крикнул я вслед светлому плащу. — Демоном называют, боятся очень.
Профессор обернулся на секунду:
— Правильно называют, — и окончательно скрылся за углом.
Вечером, попивая пустой чай в своей комнате, я прочесал весь немецкий Интернет в поисках репортажа DW и таки нашел его. Шествие нациков по Киеву там было описано в очень скупых и осторожных выражениях:.
«Представители украинских патриотических движений прошли по Киеву, призывая бороться с российской агрессией», «Группы молодежи выразили свое отношение к аресту активиста Революции Достоинства», «Акция протеста против произвола спецслужб Украины».
При этом кадров, где нацики вскидывали руки в нацистском приветствии или орали ксенофобские лозунги, не было вообще. Из зала суда приводился лишь стендап Дины, где она проговорила на неплохом немецком буквально следующее:
— Продолжается процесс возрождения национального самосознания украинских граждан, замороженный в ходе долгих лет притеснений украинцев в Советском Союзе. Как отмечают наблюдатели, правительство держит ситуацию под контролем, не допуская правонарушений со стороны правых активистов. Примером должной реакции властей может являться сегодняшний суд над одним из радикальных активистов, Станиславом Красновым, которого подозревают в организации провокаций в интересах России. Заметим, что доля таких активистов совсем невелика, поэтому они не могут каким-либо образом влиять на ситуацию в стране, где сейчас возрождается демократия, ранее грубо попранная тоталитарным режимом пророссийского президента Януковича.
Глава одиннадцатая
Когда на мой домашний номер пришла смс о поступлении денег на счет, я обреченно лежал на кровати в хостеле и тупо смотрел в телевизор. По телевизору как раз шла местная кулинарная программа, и я узнал, как правильно печь кулебяки с мясом, салом или речной рыбой.
Впрочем, мой желудок был уже согласен и на блюда попроще, так что, когда пришла долгожданная смс, я пулей понесся в ближайшее отделение Сбербанка, а потом в «Пузатую хату».
В Сбербанке я снимал наличные, чтобы лишний раз не светить нигде своей русской кредиткой.
Денег мне прислали неожиданно много. Во-первых, директор не обманул с гонорарами и, особенно, с премиальными, а во-вторых, пришли командировочные на месяц вперед, так что я внезапно почувствовал себя олигархом. Мне даже пришла в голову мысль купить себе, наконец, приличный радиомикрофон.
Я отправился было в знакомые мне уже магазины, когда на улице Шелковичной внезапно увидел Ольгу Курносову. Упитанная петербургская революционерка из моей прошлой жизни неспешно шагала в эту мою нынешнюю жизнь.
Ольга шла по киевской улице в обществе еще двух таких же упитанных подруг. Мне вдруг пришло в голову, что они по привычке шагают в американское посольство клянчить гранты, и я пошел за ними снимать сенсационный разоблачительный материал.
Но девушки прошли метров сто и нырнули в подвальное помещение на той же улице.
Я пошел за ними, мельком изучил табличку «GLAVKOM» на стене и спустился по ступенькам вниз.
— Вы на пресс-конференцию? — уточнила у меня очень милая и очень худенькая девушка за стойкой в холле[6].
— Да, — кивнул я с невозмутимым лицом, доставая видеокамеру из пакетика.
— Сообщите, пожалуйста, ваше имя и наименование СМИ.
— Игорь Петрашевич, болгарское радио «Авторевю».
— Хорошо, спасибо, вот пресс-релиз, пожалуйста.
Я забрал два листка бумаги и прошел в зал.
Пресс-конференцию почтило своим вниманием всего два журналиста, одним из которых был я. Так тупо не проваливался даже Штирлиц[7]. Ведь Курносова наверняка видела меня множество раз на пресс-конференциях в Питере и, несомненно, узнает сейчас.
На сцену вышла Ольга и, мрачно оглядев пустой зал, села за столик-стойку с установленной там табличкой «Главком. Ольга Курносова». Следом вышла еще одна девушка, намного более стройная, и уселась за столик с табличкой «Главком. Елена Галкина». Говорить Курносова и Галкина начали одновременно, обращаясь преимущественно ко мне, поскольку только у меня из нас двоих с коллегой была видеокамера.
— Тема нашей пресс-конференции — Майдан в России. Смена власти в России возможна, и она произойдет в ближайшее время. Это сделают десять процентов недовольных, как только появится достойный повод. Мнение остальных девяноста процентов россиян никого не волнует. Революцию сделает именно это активное меньшинство, как и произошло здесь, на Майдане, — заявила Галкина, и Курносова ее активно поддержала парой эмоциональных фраз.
Обратило на себя внимание то, как спокойно эти барышни признали, что два года назад на Майдане произошел именно переворот, причем совершенный вопреки мнению большинства украинцев. Впрочем, больше меня волновало другое — узнала меня Курносова или нет.
Выступление обеих гражданок уложилось в полчаса, еще полчаса было отведено на вопросы, но задавать их было некому — я рот открывать не собирался, а мой собрат по несчастью, сделав необходимое количество фотографий, откровенно дремал в обнимку со своим фотоаппаратом.
— Раз вопросов больше нет, мы с вами прощаемся. До новых встреч, — задорно произнесла в пустой зал Галкина и ушла со сцены в служебное помещение. Курносова сидела за столом и пристально смотрела на меня, не отрываясь.
Я встал под ее тяжелым взглядом, аккуратно уложил камеру в пакетик и пошел себе к выходу, когда услышал резкое в спину:
— Эй, ты, стой. Стой! Стой, ты, лысый хрен, или я сейчас СБУ вызову! Стой, сволочь, я звоню в СБУ!
Я спокойно дошел до выхода, и только на самой лестнице, уже в дверном проеме, она меня настигла и закупорила своим необъятным туловищем выход наружу.
— Ты далеко собрался, москаль? — услышал я привычное уже определение для себя.
— Мадам, уже падают листья, — ответил ей я, и со второй попытки, поднапрягши все силы, все-таки сумел отпихнуть ее тушу от дверей.
— Подожди, москалик. Давай договоримся, — услышал я тяжелое дыхание за спиной.
Я выскочил наружу в мягкие киевские сумерки. Она, тяжело дыша, поднялась следом.
— Давай так. Я тебя никому не закладываю. А ты для меня решаешь простой вопрос в Петербурге.
До меня вдруг дошло, какой вопрос она не успела решить в Петербурге перед тем, как свалить на Украину в качестве политического беженца.
— Тебе свою квартиру надо сдать в Питере, что ли? — уточнил я у нее на всякий случай.
— Не свою, знакомой одной, — еще раз тяжело вздохнула она. — Там остались одни идиоты, никому нельзя доверить, понимаешь.
— А мне, москалю, доверять можно, что ли? — удивился я.
— Тебе можно. Я тебя в СБУ сдам, если что, — деловито объяснила она мне расклад, кривя толстые губы.