— Порвать!
— Убить!
— Втоптать!
— Вбить в землю!
— Стереть!
— Уничтожить!
— Умертвить!
— Извести!
— Сжечь!
Потом интеллигентов вокруг меня сменили бородатые мужчины в нарядных парчовых платьях. Потрясая огромными золочеными крестами, они сначала спели свои унылые псалмы, а потом вытолкнули на сцену под монументом своего предводителя, имя которого я не смог разобрать из-за поднявшегося одобрительного шума.
— Русские попы веками издевались над украинским народом, настала пора им ответить за все содеянное. Граждане украинцы, кто может, пусть берет в руки автомат и идет воевать, идет убивать русских на Восточном фронте, кто не может убивать — пусть рисует критические надписи на домах тех, кто сегодня ходит в московские церкви. Пусть украинец выгоняет подлых москалей, пусть наказывает их, пусть люстрирует, как сумеет. Нам всем нужно активно бороться с внутренним врагом Украины, нужно изгнать всех внутренних врагов с украинской земли. Нация превыше всего! Один народ, одна земля, один президент! Кто этого не понял, тот враг, а таких врагов нужно убивать! — призвал этот представитель украинской христианской церкви, и его снова поддержали одобрительными криками.
Потом этот же мирный господин в золоченом платье в продолжение своей яркой публичной речи потребовал включить в правительство Украины откровенных националистов, без которых, по его мнению, Украина не сможет выжить. Кандидатов он аккуратно перечислил по списку, сотни копий которого потом раздавали в толпе на Майдане всем журналистам.
— Пошли мочить ватных ублюдков!
— Не прощать! Идем убивать!
— Смерть ворогам! Смерть России!
Внезапно вся эта огромная толпа развернулась и мощным неудержимым потоком, как будто вырвали пробку в переполненной ванне, двинулась по Крещатику. Я последовал за ней, забегая вперед и едва успевая делать видеонарезку движения этой угрюмой и ожесточенной массы. Миновали Крещатик и пошли через Ботанический сад к улице Льва Толстого, когда до меня дошло, что мы направляемся к посольству России, где я уже побывал минувшей ночью.
Тогда я прекратил съемку, потому что ежу было понятно, что все существенные события будут происходить у посольства, а у меня уже разрядился основной аккумулятор. Запасной держит не больше часа, и то, если не на холоде.
Я впервые увидел здание российского посольства в Киеве при свете дня и поразился: очень красивое и даже утонченное, судя по историческим картинкам в Сети, беспечно[8] бежевое трехэтажное здание ощетинилось двойным металлическим забором, мощными металлическими жалюзи в размер оконных проемов и уродливыми, но прочными бетонными блоками напротив главного входа. Так проклинаемый на Западе Русский мир оказался в осаде «демократии».
И она не подкачала. Я едва успел заменить аккумулятор в камере, как десятки организованных озабоченных громадян в прибывшей к посольству толпе дружно развернули незаметные доселе пакетики, из которых как бы внезапно достали куриные яйца самой низкой категории — мелкие, зато дешевые.
— Господа украинцы! Давайте покажем этим русским свиньям, каков на самом деле бесстрашный украинский народ! — призвал басом кто-то авторитетный из толпы.
— Сейчас российские политэмигранты тоже будут кидать яйца в посольство России, — торжественно сообщила в камеры собравшимся журналистам невысокая рыжеволосая женщина. Она сообщила это с какой-то странной, неловкой, извиняющейся улыбкой, потом достала из пакетика бережно замотанное в тряпочку яйцо и неумело кинула его. Яйцо попало в первую решетку фасада, забрызгав саму эту неловкую женщину, и она, побросав на асфальт пакеты и сумку, торопливо начала оттирать желтые пятна на своей модной кожаной курточке.
Прочие активисты встали цепью напротив здания и тоже принялись метать в русское посольство куриные яйца, которые им подносили молодые люди в камуфляже. Кидали и камни, но принесли их с собой мало, а на месте взять было неоткуда. До фасада, впрочем, что яйца, что камни докидывали немногие — мешали два ряда высоких и плотных решеток.
— А теперь давайте сожжем флаг этой подлой страны, — закричал в мегафон все тот же авторитетный голос.
Действительно, на козырьке над входом в посольство бесцеремонно красовался трехцветный флаг Российской Федерации.
По металлическому забору ловко начал карабкаться один из активистов, молодой сноровистый парень в камуфляже. Его лицо от носа до подбородка было закрыто балаклавой, а сверху для верности голова была прикрыта кепкой с эмблемой какого-то добровольческого нацбата. На его рукаве я разглядел шеврон с жёлто-синей вышивкой «Рабовладелец». Шеврон, конечно, был отсылом к массовым обвинениям добробатов в работорговле — жители Донбасса рассказывали в социальных сетях, что тех, кого подозревали в симпатиях к России и сепаратистам, националисты содержали в концентрационных лагерях, заставляя работать бесплатно в шахтах или на фермах. Официальные украинские СМИ эти жалобы опровергали, а боевики высмеивали.
«Рабовладелец» быстро добрался до козырька, сорвал оттуда российский флаг и швырнул его в толпу. Флаг принялись рвать и топтать. Впрочем, полотнище оказалось прочным — не помогли даже крики «Смерть ворогам!». Тогда флаг повесили на решетку посольства и принялись суетиться с зажигалками. Насколько я понял, полотнище оказалось не только прочным, но еще и негорючим.
На помощь «работорговцу» полез еще один боевик в камуфляже. Этот себя не стеснялся, поэтому лица не закрывал ни балаклавой, ни кепкой. Причина подобной смелости была очевидна — он был сильно пьян.
— Ганьба России, волю Надии!
— Наде волю!
— Смерть ворогам!
Под эти крики нетрезвый боевик перелез через первую решетку и оказался на площадке перед главным входом. Площадка была усыпана камнями, не долетевшими до фасада еще с прошлых акций, которые здесь проводились еженедельно, если не чаще.
Боевик с хозяйским видом походил там некоторое время, нашел белый силикатный кирпич и прошел дальше, ко второй решетке перед фасадом. Перед этим вторым препятствием он встал и некоторое время размышлял, пьяно покачиваясь, решая непростую даже для трезвого ума задачу — как кинуть кирпич из клетки, если ячейки клетки меньше, чем кирпич. Народ вокруг орал не переставая и тогда боевик все ж таки кинул свой кирпич — видимо, в надежде, что оно само как-нибудь пролезет.
Оно не пролезло — кирпич упал обратно, прямо к берцам националиста. Толпа откликнулась на эту неудачу разочарованным улюлюканьем.
— Ща, ща, ща, погодите! Ща будет вам погром, как положено! — сообщил боевик, снова поднимая кирпич.
Потом он заметил домофон перед заваренной намертво калиткой и направился туда. Домофон тоже оказался не из простых изделий. Не иначе, как изделие оборонпрома времен СССР, подумалось мне. Во всяком случае, это невзрачное на вид устройство выдержало не меньше десятка ударов кирпичом, прежде чем из него посыпались крошки микросхем и прочий электронный хлам.
— Слава Украине! — завопил боевик, указывая обломком кирпича на разгромленную вражескую технику.
— Смерть ворогам! — согласились демонстранты.
Тем временем первый боевик, из стеснительных, сумел с обезьяньей ловкостью вскарабкаться на металлический козырек и там начал орудовать прутом из арматуры, который, похоже, прихватил с собой заранее. Ну, не отломал же он его голыми руками от посольской решетки.
Над козырьком было окно, по неосмотрительности архитектора это оно оказалось стеклянным, и сейчас боевик ловко крошил его металлическим прутом.
Толпа пришла в восторг, наблюдая за процессом. А я наблюдал за толпой.
Как ни странно, никто из этой толпы не вызывал у меня раздражения своим внешним видом или, к примеру, особенностями анатомии. А ведь такое раздражение — норма, когда ненавидишь объект съемки: однажды в Петербурге я снимал задержание оперативниками маньяка-педофила, и меня взбесило даже наличие у него небольшого животика. «Да пните уже этого мерзкого пузатого урода, как следует!», — мысленно орал тогда я оперативникам и с тех пор с недоверием и неприязнью смотрел на всех пузатых мужчин.
Сейчас мне очень хотелось упрекнуть толпу вокруг себя в каких-то аномалиях, но — нет, вокруг меня на самом деле были симпатичные и даже милые люди, которые, однако, убили бы меня на месте, если бы доподлинно узнали, что я русский, а не болгарский журналист.
У меня, наконец, сел аккумулятор в камере, и я возвращался домой в хостел, старательно размышляя именно об этой коллизии: почему убийство в Киеве болгарского журналиста всколыхнуло бы европейскую общественность, а вот аналогичное жестокое убийство русского журналиста никто бы в Европе не заметил.
Я шел назад пешком больше часа, но так и не придумал толерантного ответа на этот вопрос.
Глава пятнадцатая
Я снова заявился в «Пузатую хату» в популярное обеденное время, чтобы поговорить, на этот раз — о работе. Мне до чертиков надоели сюжеты про неонацистов, гражданскую войну, поганых русских-евреях ев-поляков, коррумпированных чиновников и прочее дерьмо. Мне захотелось позитива.
Олеся пришла на свой обед чуть позже обычного, но совсем не удивилась, увидев меня за ее любимым столиком.
— Привет бойцам невидимого фронта, — крикнула она мне весело уже из-за декоративного плетня, выдвигаясь от кассы с подносом, полным тарелочек, пиал и чашек.
— Я боец видимого фронта, — возразил я, когда она повесила пальто на крючок на стенке и села за стол.
Под ее пальто вдруг оказалось потрясающее платье с открытыми плечами.
— Прекратите пререкания, боец, — строго ответила она мне, по-хозяйски отодвигая мою пустую уже посуду и с комфортом расставляя на столе свои тарелки, пиалы с салатом и чашки.
— Как вы тогда добрались домой? — спросила она, чуть заметно поджав мастерски накрашенные губы.
— Нормально, взял такси и доехал, — пожал плечами я.