Перед входом в администрацию стояла группа скучающих полицейских в темных куртках с капюшонами. Увидев мою камеру, они все дружно накинули капюшоны на головы и повернулись спиной. Впрочем, я успел снять несколько крупных планов полицейских, так что зачем они от меня так демонстративно прятались, я не понял. Возможно, это просто рефлексы, приобретенные силовиками после Майдана, когда некоторое время революционные граждане ходили к полицейским по домам и избивали их там вместе с домочадцами за поддержку кровавого москальского режима Януковича. Сейчас вроде ситуация успокоилась, но наука в сочетании с живительными оплеухами всегда запоминается надежнее, чем без них.
— О, пресса до нас снизошла, дивитесь, люди! — услышал я хриплый голос за спиной.
Позади меня стоял мужик с мегафоном в руках, видимо, лидер этих активистов.
— А что, пресса вас игнорирует? — поддержал его я, снимая сцену с плеча. Он отменно смотрелся на фоне своей толпы — грустный, замерзший, унылый мужичок в драной кепке и с подклеенным синей изолентой мегафоном.
— Кличко дал приказ всем журналюгам: нигде про нас ничего не рассказывать! — пожаловался он мне. — Никто не пришел, видите. Журналисты у нас прислуживают власти, не осталось в Киеве честной прессы.
— Ну что ж, вот вам честная пресса, давайте, рассказывайте, в чем у вас проблема, — обрадовался эксклюзиву я, вставая поудобнее перед ним и выстраивая кадр поудачнее.
— А вы что за пресса, откуда? Больно говор у вас подозрительный. Вы, простите, случайно не москаль? — выдохнул он мне в лицо застарелым перегаром, попутно сканируя меня и мою камеру красными тревожными глазками.
Я мысленно грязно выругался, но вслух выразился аккуратнее:
— Громадянин, твою мать! Ты хочешь, чтобы о ваших проблемах узнали в обществе или нет?! Чего ты боишься, если у тебя вроде и так все уже отняли, что могли?!
— Точно, москаль. Наши так не говорят, — уверенно подытожил он и повернулся к своим.
— Вот этому никаких интервью не давайте! — закричал он в мегафон, указывая на меня пальцем. — Это москаль, он проник к нам из Москвы, не верьте ему!
Толпа возмущенно загудела, а из группы полицейских ко мне смело шагнули сразу двое:
— Документы предъявите, гражданин, — сказали они мне по-русски.
Я опустил камеру и выудил из-за пазухи удостоверение болгарского радио. Мужик с мегафоном стоял рядом, вытягивая шею, чтобы лучше все видеть.
— А, так це ж болгарский журналист. Работайте спокойно, — с видимым облегчением и поэтому громко сообщил всем молоденький сержант, возвращая мне удостоверение.
— Ошибка вышла, громадяне! Можно с этим разговаривать, це болгарский журналист. Не москаль! — снова поднял мегафон мужичок.
Из злобной мстительности я не стал записывать с ним интервью, хоть он и ходил за мной потом по пятам, откровенно напрашиваясь.
Я нашел в толпе милую бабушку, которая так обрадовалась камере и моему вниманию, что стала рассказывать мне всю свою жизнь.
Я узнал, что у нее дочка и внучка живут в Ростове, а сама она «после заварухи» не рискнула уезжать из Киева, потому что ждала от застройщика оплаченную еще 2013 году квартиру. Акция обманутых дольщиков, вот что это было.
— Мне смешно слышать, как вас тут москалем обзывали. Они все запуганы, дурачки, не понимают, что не москали для нас самый страшный враг. Самый страшный враг — это наше правительство, наша бандитская власть, — заявила женщина в камеру.
Я удивился этой смелости, но она спокойно и честно мне все объяснила:
— Я уеду отсюда к лету. Все уже ясно, не будет тут никогда ни порядка, ни спокойствия. И квартиры мне, конечно, не видать, я же не дура, все понимаю…
Потом за мной начал ходить какой-то жуткий зловонный бомж в солдатской шинели и кирзовых сапогах, но в вязаной шапочке вместо аутентичной ушанки.
— Позвольте, я дам вам интервью, пан журналист, — с застенчивой улыбкой предлагал он.
Сначала я брезгливо отмахивался, но потом мне стало интересно, и я спросил его, о чем он хочет рассказать.
— Есть большая проблема в Киеве. Но про нее почти не говорят, власти скрывают, Порошенко лжет.
Заинтригованный, я все-таки поднял камеру на плечо и поставил его в кадре на фоне толпы, как раз начавшей скандировать что-то злобное в адрес властей.
— Я вижу только одну проблему в нашем городе, — сообщил мне этот фрик с абсолютно серьезным выражением на мятом лице. — Мировая популяция кенгуру насчитывает свыше тридцати миллионов особей, так? А в Киеве проживает всего три миллиона человек. Если кенгуру решатся, наконец, напасть на нас, каждому киевлянину придется драться с десятью кенгуру одновременно. Я не уверен, что мы сможем выиграть эту битву. Вы вообще видели, как дерутся кенгуру? Лучше бы вам этого не видеть, это страшное зрелище. Донесите нашу озабоченность по этому поводу до кого следует в Москве, пожалуйста. Пусть Путин пришлет к нам своих вежливых зеленых человечков, и они помогут нам победить этих сраных кенгуру. Иначе мы все погибнем, вы хоть это понимаете?
Я молча снял камеру с плеча и пошел обедать.
Глава пятая
Возле Верховной Рады на грязном заснеженном асфальте клубилась толпа, точнее, две четко различимых толпы: одна — с красными флагами и надписями «5.10», другая — с черно-желтыми флагами, а также украинской и нацистской символикой.
Толпу с красными флагами окормлял со сцены посредством огромных аудиоколонок местный Жириновский — миллионер Геннадий Балашов. Я сразу узнал его, хотя до сих пор только слышал про «украинского жириновского».
Он стоял на скамейке перед толпой соратников в роскошном длинном черном пальто и с видимым отвращением смотрел на запрокинутые к нему лица.
— Украинцы, учитесь работать! Вот подошли ко мне и спрашивают, что делать — денег нет, пенсии нет. Да, надо брать в руки котомку, чемодан с товаром и торговать, не стесняться. Корону снять с головы украинцу надо. Надо перестать орать, что мы тут пассионарная нация. Никто нас в мире не считает пассионариями. Нищетой нас считают. В Польше последние дают вам должности, потому что украинец ничего не может. Вот до чего нас довели. А нам кричат: «Слава Украине!». «Позор Украины» — вот во что мы превратились. Мы с вами позором стали всего человечества, потому что давно ничего не производим, кроме дерьма!..
Я пробился поближе, пытаясь увидеть и зафиксировать гневную реакцию толпы на обидные слова, но вокруг меня никто и не думал обижаться. Люди внимательно слушали и даже аплодировали в коротких паузах своему кумиру.
Впрочем, националисты, конечно, подобных речей не стерпели. Со стороны их митинга к Балашову вдруг направилась группа упитанных боевиков в черных куртках, послышались было звуки ударов, но быстро выяснилось, что миллиардер[4] готов и к такой дискуссии. Из припаркованных рядом машин высыпали крепкие молодые люди в черных шапочках с надписью белым «5.10». Они рванули наперерез нацикам, встретив их возле скамейки, и там, под одобрительные возгласы своего хозяина, принялись профессионально и жестко лупить неповоротливых чубатых неонацистов.
Я только поднял камеру на плечо, как почувствовал толчок в спину.
— Не надо это снимать, хлопчик. Не расстраивай меня.
Позади меня стоял очередной спортсмен в шапочке «5.10» и хмурил страшное, испещренное старыми шрамами лицо, пока я возвращал камеру на место.
Тогда он показал мне большой палец и, ловко ввинчиваясь в толпу, энергично устремился к месту сражения.
Впрочем, там уже все было кончено: националисты, хотя и продолжали выкрикивать что-то злобное и угрожающее, отступали к Мариинскому парку, утаскивая с собой раненных товарищей. Спортсмены их не преследовали, а спокойно стояли, ожидая команды, возле скамейки.
— Молодцы, ребята! Вот так мы будем побеждать всегда! Голосуйте за партию «5.10», будет порядок и закон, — подытожил итоги сражения Балашов, пружинисто спрыгнул со скамейки и в плотном окружении своих бойцов направился к черному лимузину.
— Работать надо, украинцы! Работать, а не митинговать! — донеслось до нас прощальное, прежде чем захлопнулись дверцы машины.
Толпа вокруг меня вдруг закружилась, пришла в движение и буквально понесла к ограждению здания парламента. Я решил было, что это на нас снова напали националисты, воспользовавшись отъездом отряда спортсменов, и мы убегаем от них, но все оказалось проще и циничнее.
— Подходим по одному, предъявляем паспорт.
Меня подтащило прямо к здоровенному мужику с большой папкой в руках. Он заглянул мне в лицо, потом в папку, потом снова мне в лицо и заорал:
— Паспорт же нужен, сказал ведь сто раз!
— Нету паспорта, — пробормотал я виновато.
— Да и черт с ним, — сказал другой тип рядом и четкими быстрыми движениями отсчитал мне из пачки двести гривен новенькими бумажками.
— Отходи, не задерживай, — заорали мне нетерпеливо в уши со всех сторон.
Действительно, в руках у меня оказались двести гривен, и до меня вдруг дошло, за что именно я их получил.
Толпа вокруг быстро рассасывалась, хотя отдельные ее представители никуда не спешили, а с блаженными улыбками распечатывали прямо здесь, перед парламентом, фунфырики с каким-то пахучим спиртосодержащим снадобьем и употребляли его вовнутрь.
— Эй, косорыловку будешь? И ты, это, деньги-то убери в карман, не свети так, — укорил меня строгий голос рядом.
Я обернулся. Рядом допивал жидкость из фунфырика очередной манифестант, пожилой и, судя по необычайно опухшей физиономии, совсем уже спившийся гражданин.
— А что, если не спрятать — вернутся и отнимут, что ли?
— Кто, эти? Нет, эти не отнимут. Есть тут, кому отнять, — вздохнул мой собеседник. Он наклонился ко мне и прошептал:
— Демон тут ходит. Небольшой такой, но ловкий, как черт.
— Охмуряет? — брякнул я наобум в некотором замешательстве.
— Да нет, что он, баба, что ли. Не охмуряет, нет. Черт — он отнимает! Как темнеет, он тут как тут. Держишь в руках деньги — все, считай, нет их у тебя. Подчистую все уносит, сатана.