В сентябре 1852 года доктор Монтгомери представляет меморандум о будущем Рангуна. По скрупулезности написанного можно судить о личности доктора. Берег реки шириной 160 футов как наиболее ценный актив предполагалось оставить пустым: его намечалось разбить на участки и предоставлять для коммерческих целей. А весь город должен был быть спланирован в виде параллельно-перпендикулярных кварталов с улицами шириной 60 футов, отстоящими друг от друга на 200 футов. Места под строительство домов внутри кварталов должны были реализовываться на аукционах.
Обоснование параллельно-перпендикулярной планировки и относительно малого размера кварталов было весьма интересным: в жаркие дни параллельные и перпендикулярные улицы должны иметь теневую сторону, а это значит, что жители домов, большинство которых расположены по углам кварталов, будут всегда иметь возможность уйти в ту комнату, в окно которой не светят палящие лучи солнца.
Ширина улиц обосновывалась необходимостью вентиляции и защиты от распространения пожаров. По центру вдоль каждой улицы должен был проходить подземный водовод, по которому во время высоких приливов ввода из реки поступала бы в накопители типа прудов, расположенные на болотистой местности возле пагоды Суле или там, где уровень земли начинал повышаться по мере приближения к находящемуся на более высоком месте Шведагону. Эти подземные водоводы предполагалось сделать закрытыми, но при этом размер их должен был быть достаточно большим, чтобы люди могли находиться внутри для их очистки. Через каждые 100 футов в водовод должен был вести колодец, причем под ним на дне водовода должно было быть вырыто углубление на 12–15 футов, чтобы обеспечить постоянный запас воды на случай пожара, если воды в самих водоводах по причине отлива не будет.
Главная цель накопителей у пагоды Суле – канализационная. По плану доктора Монтгомери, от центра города вниз к реке следовало проложить узкие дренажные стоки, и за полчаса до достижения водой в реке самой низкой отметки накопители должны были открываться для пуска в эти стоки воды. Вода, несущаяся с высоты под давлением, эффективно чистила бы дренажные стоки от продуктов жизнедеятельности горожан. От общего дренажного стока планировались отводки вглубь каждого квартала, причем несущаяся под напором вода должна была забрасываться и в них, производя их очистку.
Улицы, ведущие с запада на восток, должны были быть шире, чем ведущие с севера на юг. По сути, доктор Монтгомери замыслил сделать из них проспекты с манговыми и тамариновыми деревьями: так создавалась бы тень в жаркие солнечные дни. Каждый дом должен был иметь свой колодец. На возвышенных местах помимо этого должны были находиться общественные колодцы и места для гигиенических процедур, сточные воды от которых направлялись бы также в канализационную систему. В наиболее многолюдных частях города должны были быть сооружены общественные туалеты.
Таковы были планы доктора Уильяма Монтгомери по строительству нового города. Сложно сказать, понимал ли доктор, какой город в конце концов вырастет на этом месте с полусгоревшими и полуразрушенными деревянными зданиями. О чем он думал, сидя среди гнилых болот, отмахиваясь от комаров, слушая громкое пение жаб и сочиняя свой меморандум? Сейчас легко говорить о том, что доктор Монтгомери не сумел увидеть на этом месте будущего большого города; а ведь за пару десятилетий до этого он наблюдал, как рос новый Сингапур! Исследователи пишут, что если бы он был архитектором, то понимал бы, какой доминантой и каким прекрасным центром стала бы древняя пагода Суле; а она у него расположена на задворках, возле северо-восточной окраины. А рядом с ней находятся еще и накопители с водой, чисто технические сооружения, основная цель которых – смыв произведенных горожанами нечистот.
Но мог ли он вообще понять будущее этого города, если лорд Дальхузи высказался о перспективах этого места уже после того, как доктор Монтгомери составил свой меморандум? Доктор Монтгомери – не Петр Первый, думающий о новой столице великой империи. Это человек, которого попросили создать чертеж нескольких модельных кварталов, чтобы они стали основой нового максимально уютного и чистого города, без разрушительных пожаров, эпидемий и фекальных стоков на мостовых. И со своей задачей доктор справился, предусмотрев все до мелочей: даже то, что вода после граждан, моющихся в расположенных на возвышенности местах совершения гигиенических процедур, должна прочищать канализацию. Сегодня специалисты говорят, что доктор, конечно, не изобрел ничего нового, но настолько четко и полно воплотил в своих предложениях самые последние достижения тогдашнего градостроительства, что его проект можно назвать идеальным.
Поэтому можно уверенно сказать, что именно доктор Монтгомери дал первый толчок тому процессу, который привел к появлению современного Янгона со всеми его уникальными зданиями и исторической ролью в жизни страны. Без этого толчка движение вперед, конечно, все равно было бы, но это было бы совсем другое движение и совсем другая история.
Сложно представить, ктоизменил историю Янгона больше, чем доктор Монтгомери с его одним-единственным меморандумом. А между тем, доктора обидели дважды. В первый раз – при жизни, когда, рассмотрев его план, передали его для совершенствования и исполнения прибывшему в город инженер-лейтенанту Александеру Фрезеру, а самому доктору сказали «Спасибо, вы свободны». И второй раз – после смерти, когда улицу Монтгомери в Янгоне, названную так в знак признания его заслуг по решению лорда Дальхузи, переименовали в честь генерала Аун Сана.
У каждого времени – свои герои, пусть даже и не сделавшие для развития Янгона ровным счетом ничего, зато прямо причастные к тем разрушениям и потерям, которые этот город понес во время Второй мировой войны.
Армянская история Рангуна
Странное поселение было на месте нынешнего Янгона в XVII–XVIII веках. На противоположном от него берегу широкой реки располагался Майнгту (небольшой городок «длиной в одну улицу») с резиденцией губернатора провинции Дала. Он и был главным центром цивилизации в этих краях, и даже нес на себе ее пороки: в качестве пикантной подробности обычно сообщают, что целый район этого городка, Мейнма Шве Йва, был населен исключительно проститутками. А через реку, на гнилом болотистом берегу, испещренном заводями и протоками, в это время постепенно возникало совсем новое поселение – будущий Янгон. Это уже была не бирманско-монская рыбацкая деревушка Дагон: тут наряду с местными жителями начали появляться европейские торговцы.
Сюда чаще всего приезжали те, кто имел проблемы у себя на родине. Кого-то тяготили невыплаченные долги, кто-то скрывался от правосудия. Ясно, что среди европейцев преобладали люди авантюристические и темпераментные: кто еще будет селиться в таком непригодном для жизни городе, где земля под ногами мягко и противно хлюпает, а чтобы перейти с места на место, нужно идти не по твердой почве, а по специальным деревянным мосткам, перекинутым через маленькие и большие цветущие заводи?.. Здесь запрещалось строить дома из камня, поскольку в случае перестрелки или антиправительственного выступления такие дома могли бы служить отличной крепостью, увеличивая тем самым число жертв. Холера, малярия и дизентерия были здесь обычными болезнями. Но люди здесь жили и даже находили некоторую радость в этой жизни. По праздникам они устраивали пикники, танцевальные вечера и театральные представления, ходили в церкви, каждый в свою: в 18 веке тут уже были католические храмы, армянская церковь и мечеть. Улицы здесь уже давно носили отнюдь не бирманские и не монские названия.
На фоне европейских авантюристов, волею судьбы осевших в этом малопригодном для жизни месте, очень выделялись представители еще одной пришлой национальности – армяне. Первые ее представители появились на территории нынешней Бирмы в XVII веке. Самый ранний из известных надгробных камней датирован 1725 годом.
Рангунские армяне были в основном выходцами из центральной Персии, например, из Новой Джульфы, куда армяне, в свою очередь, были незадолго до этого переселены с Кавказа, и из Шираза, причем попали они в Бирму через Индию. Большинство из них сюда пригнали не уголовные проблемы, а экономические и политические: в самой Персии в это время армянам жилось отнюдь не всегда комфортно, зато они хорошо умели торговать. А опыт выживания армян в Персии заставил их научиться лояльности к любой власти, которая к ним относилась по-хорошему. Губернаторы провинции Дала быстро оценили лояльность и расторопность армян, и поэтому они часто назначали их на высшие должности из тех, которые могли занимать иностранцы.
Собственно, этих высших должностей было две – акауквун, сборщик таможенных пошлин, и акунвун, сборщик налогов со всей провинции. На первую должность европейцы назначались чаще всего: здесь требовалась широта взглядов, умение принимать нестандартные решения, знание языков и опыт торговли. Например, долгое время акауквуном являлся португалец Хосе Хавьер да Крус, который до этого был канониром на британском корабле, затем убил своего капитана и, чтобы избежать преследования, стал жить в Рангуне, женившись на вдове одного француза и сделавшись добропорядочным прихожанином католической церкви. Именно его усилиями, кстати, Янгон обрел свои первые мощеные улицы. Но в истории Рангуна лучшим акауквуном был отнюдь не он, несмотря на его несомненные заслуги и кипучую энергию. Идеальным акауквуном того времени считался некий Баба Шиин, армянин по отцу и матери, родившийся в Рангуне. При нем были установлены четкие правила сбора таможенных пошлин, назначены ответственные, налажена строгая отчетность, упорядочена документация.
С другой должностью – акунвуна – история была еще интересней. Естественно, сборщик налогов для целой провинции должен был быть исключительно местной национальности. Так оно и было – за одним исключением. Как можно легко догадаться, исключение это было армянским.
К началу XIX века в Рангуне было следующее соотношение различных некоренных (небуддистских) национальностей: около 5000 мусульман, хотя многие считают эту цифру завышенной, около 500 христиан, примерно такое же количество малабаров, то есть, выходцев из прибрежной южной Индии, и 40 армян. При этом под «христианами» понимались отнюдь не только европейские поселенцы, но и довольно многочисленные азиатские последователи этой веры.