В то время как мечтатели, представляющие себе новые технологии, посвящают себя развитию высших форм человеческого интеллекта, дополненного машинами, биологический шепот – бормотание, существующее даже тогда, когда мы к нему не прислушиваемся, уже усиливает и развивает наш интеллект. Иногда посредством игры.
Океанограф Пол Дейтон увлекался дайвингом, часто нырял и питал особую любовь к морским котикам. По его мнению, они намного умнее собак, и котикам нравилось, когда им гладили животы. Иногда он играл с ними, да и с морскими львами тоже.
Однажды, ныряя в море Кортеса в Байе, он натягивал веревку со свинцовым грузиком на конце, отмечающую его путь и позволяющую ему вернуться к тому месту, с которого он начал погружение. Дейтон поднял с морского дна губку и посмотрел на нее. Вдруг откуда-то сверху упала еще одна губка и ударилась о песок прямо перед ним, а следом нырнул морской лев. Он повернул голову, чтобы посмотреть на Дейтона, как бы говоря: «Хочешь губку? Вот тебе губка». Пока Дейтон продолжал работать, перед ним упали еще три губки. Затем последовал свинцовый груз, а за ним – вся веревка. Дейтон убежден, что морской лев сыграл с ним шутку. Подколол его.
Животные учат нас с помощью своего языка и своих историй, а мы учимся, пересказывая их.
В мемуарах H Is for Hawk («Я» – значит «ястреб»), в эссе «Как животные научили меня быть человеком» писательница Хелен Макдональд пишет: «Цель изображения животных в средневековых бестиариях (коллекциях рисунков реальных или воображаемых животных, имеющих символическое значение) состояла в том, чтобы дать нам урок жизни, научить жить». А наши мозги, утверждает она, все еще работают как эти бестиарии. «Мы трепещем при мысли, что можем быть такими же дикими, как ястреб или ласка, обладать внутренней свирепостью, достаточной для того, чтобы добиваться того, что нам хочется. Мы смеемся над видео с животными, которые заставляют нас желать жить радостно, подобно весело прыгающему ягненку. Но она предостерегает: «Никто из нас не может ясно видеть животных за историями, которые мы им рассказывали. И все же мы надеемся. Пытаемся. Что тоже очень хорошо и важно».
Дейтон согласен с предостережением Макдональд о чрезмерно активной интерпретации поведения животных через призму наших собственных историй. Он сказал мне, что когда-то был знаком с техником в Институте океанографии Скриппса, имевшим домашнего осьминога, который ненавидел офисного кота. Кот спал на солнышке рядом с аквариумом, и каждый день техник находил полоску соли, тянущуюся от аквариума до спального места кота. «Осьминог обливал спящего кота из шланга, – предположил техник. – Возможно, это было проявление чувства юмора, но я подозреваю, что этот поступок был скорее оборонительным, чем игривым». Кот, вероятно, пытался вытащить осьминога из аквариума, а осьминог наносил превентивные удары – дело-то серьезное. Как в футболе.
Дейтон предпочитает верить, что в каком-то узле своего множественного мозга этот осьминог получал удовольствие от своего тайного нападения на кота. Дейтон и сам любит подурачиться.
Лабрадор-ретривер от приматов
Заинтересовавшись ролью игры в отношениях между людьми и другими животными, я позвонил Стюарту Брауну – психиатру, клиническому исследователю и основателю Национального института игр. Браун годами наблюдал за играющими животными. Некоторое время он также тесно сотрудничал с Национальным географическим обществом и приматологом Джейн Гудолл. «Два года я гонялся за животными по всему миру», – сказал он. Но его погоня была больше связана с людьми, чем с животными. Пока мы разговаривали, он сидел в своем кабинете: «Мой дом на дереве прямо сейчас у меня над головой. В ней стоит двуспальная кровать, световые люки, витражное окно. Там наверху шумно, потому что каждый раз, когда дует ветер, дерево скрипит».
Как и следовало ожидать, когда внуки Брауна были маленькими, он много времени проводил в доме на дереве: «Мы ходили туда рассказывать истории». Там он репетировал рассказы, которые потом излагал ученикам.
– По своей природе человек – это «лабрадор-ретривер от приматов», – сказал он. Он сказал это в хорошем смысле. Сейчас, когда наше общество все сильнее страдает от стресса, многим из нас необходимо напомнить о том, что нужно больше играть и заново научиться этому. Возможно, именно поэтому можно увидеть так много людей, держащих в доме лабрадоров-ретриверов и гуляющих с ними в парках.
В своей книге «Игра» Браун описывает игру как «досознательную и довербальную деятельность – она возникает на базе древних биологических структур, существовавших до возникновения сознания или способности говорить». Определять понятие игры всегда казалось Брауну так же странно, как и объяснять суть шутки – ее анализ уничтожает в ней все веселье. Тем не менее, отчасти для того, чтобы унять «беспокойных уроженцев Техноландии», которые появляются на его презентациях, он составил схему, описывающую игру как «очевидно бесцельную (созданную ради нее самой)» и добровольную деятельность. Игра также обладает врожденной привлекательностью, поскольку она дарит избавление от давления времени и самосознания, обладает импровизационным потенциалом и способствует «продлению желания» – причудливого (или лаконичного) способа выразить тот факт, что мы хотим продолжать делать это, и когда игра закончится, мы пожелаем делать это снова.
Глядя на схему Брауна, я подумал, что каждое отмеченное качество может быть применено к большинству наших контактов или отношений с другими людьми – хотя, конечно, некоторые из этих контактов не являются добровольными или желанными. Он утверждает, что исследования показывают: с эволюционной точки зрения игра является биологической необходимостью для поддержания здоровья и «силы, которые инициируют игру, исходят из древних центров, отвечающих за выживание мозга – ствола мозга – где также заложены другие сохраненные древние способности к выживанию». Браун предупреждает, что все подобные определения и схемы не отражают ощущения, возникающие во время игры. Выбросить эмоции за пределы научного исследования, по его мнению, – «то же самое, что устроить званый обед и подавать к столу фотографии еды».
Браун – медик-исследователь, профессионально занимающийся эволюционным наследием. «Наше единство с родственниками-животными, наш союз с природой, наша ДНК – все это восходит к растительной жизни, мы взаимосвязаны». И эта взаимосвязь – особенно если к ней применить воображение – продолжает формировать нас, причем не только в далеком будущем, но и прямо сейчас. «Опять же, я не знаю: то, что происходит между вами и животным, является проекцией, или чем-то физическим, или, возможно, духовным. Но неважно, что я этого не знаю. Есть некое явление, которое кажется положительным». Первобытная игра может активировать это формирование.
Игра – это форма магического воздействия, которое выводит нас за пределы собственного «я», дает более глубокое понимание другого существа, более развернутый опыт. А когда мы возвращаемся внутрь себя, возможно, дарует нам даже большую мудрость. Критический антропоморфизм – «влезание в змеиную шкуру», как выразились биологи Хесус Ривас и Гордон Бургхардт, – это форма игры и рассказывания историй.
В этот момент разговора Браун спросил меня, какие рассказы о встречах с другими животными я собрал, общаясь с другими людьми. Я поделился некоторыми из них, включая мою собственную встречу с беркутами на берегу озера. И объяснил, какие темы, по моему мнению, присутствовали в большинстве этих историй, включая «среду обитания сердца».
«Это оставило очень значительный след в моей душе – сказал он. – Мне тоже прислали несколько подобных историй. И у меня имеется личный опыт – история, которая не слишком отличается от тех, что вы описали. В моей жизни бывают моменты, когда животное и его заинтересованность охватившими меня в то время эмоциями изменяли мое внутреннее состояние». Подобное тому, что он называет «игровым состоянием», то есть отдельным видом существования, столь же специфичным, как сновидение. «Это целое измененное пространство, которому мы еще не способны дать полное определение. “Сердечная привязанность” звучит как то, чего мы все жаждем, но что не так часто нам удается испытать. То, что вы описали, – это знание, возникшее тогда, когда еще не было слов. В этих моментах присутствует мудрость, которую невозможно описать словами».
Тем не менее, я попросил его рассказать подробнее.
«Допустим, в вашей жизни возник серьезный конфликт – проблемы с карьерой, супругой или семьей, момент эмоциональной уязвимости – и это происходит в присутствии животного», – сказал он, отметив, что чувствует духовную близость с во́ронами и воро́нами на дереве, растущем у дома, где находится его офис. Браун заметил, что, похоже, когда он переживает один из таких моментов, сопряженных с сильными эмоциями, их поведение в его присутствии меняется. Хотя он не может предложить «прямое концептуальное описание», объясняющее изменение эмоциональной атмосферы между ним и животными, но признает, что человеческое воображение способно влиять на активность нейронных связей коры головного мозга. «Даже если то, что я чувствую рядом с вороном, является проекцией моих переживаний, этот процесс создает новые самонастраиваемые точки соприкосновения, и эти настройки помогают мне эволюционировать как личности». Браун пришел к убеждению, что игра является одной из самых мощных сил в природе: «В конце концов, она в значительной степени ответственна за наше существование как разумных существ».
Что возвращает нас к лабрадору от приматов.
По мнению Брауна, люди и собаки – представители естественно-игривых видов, в хорошем смысле малолетки. Мы встречаемся с ними на одном игровом поле. Но когда Браун впервые столкнулся лицом к лицу с волком, он с ужасом понял, что это не собака. В то время он сотрудничал с одним исследователем в Нью-Мексико, помогая ему проводить работу на докторскую степень по поведению животных. «В отличие от сложного “пения” волков, собаки издают звук в ответ на территориальные приглашения или посягательства, а также звуки, привлекающие внимание или выражающие определенные эмоции. Их игривость и агрессия легко нам передаются, – сказал Браун. – Волкам же мы не нужны для собственного выживания, поэтому их отношение к людям по сравнению с поведением собак кажется “пустым”: ни дружелюбным, ни злым. Их социальная структура сложна и иерархична… Но в детстве щенки волков и собак похожи. В течение короткого периода развития волчата бывают сосредоточенными ретриверами».
На самом деле на стадии щенка морда и уши волчонка похожи на морду и уши взрослого лабрадора-ретривера. С возрастом их морды удлиняются, а уши заостряются. Некоторые породы собак, такие как немецкие овчарки, напоминают волков, но лабрадоры и золотистые ретриверы, по мнению Брауна, «умирают от старости, оставаясь в основном такими же игривыми и любопытными. В то время как волков связывают четкие правила иерархии и по существу они становятся серьезными животными, компульсивными и узкоспециализированными, собаки обычно сохраняют озорство».
Точно так же в раннем возрасте шимпанзе больше похожи на нас, но затем, когда их лица теряют округлость, лбы наклоняются, надбровные дуги становятся тяжелыми, челюсти выступают вперед, их поведение теряет гибкость и становится более узконаправленными. Их умственное развитие достигает плато, а затем обычно замедляется или даже останавливается. Но поскольку человеческий организм посредством игры, постоянного обучения и сильных, пиковых переживаний стремится оставаться вечно молодым, человеческий мозг, по-видимому, в течение всей жизни выращивает новые нейроны, особенно во время «окон неврологических возможностей» – всплесков озарения, которые могут происходить в любое время, вплоть до конца жизни. Благодаря этой способности производить новые нейроны, образующие новые короткие пути вокруг поврежденных областей, люди способны даже восстанавливаться после инсультов. Шимпанзе так не повезло.
Большинство животных взрослеет – но не все. Наш внутренний ребенок (как обычно говорят некоторые люди) не уходит безропотно со сцены. Сколько бы нам ни было лет, какой бы трудной ни была наша жизнь, нам все равно нужен кто-то, с кем можно поиграть. И мы готовы играть с другими.
Как слоны научили Свена всему, что ему нужно было знать о бизнесе
В своей классической книге «Генезис игры животных» биопсихолог Гордон Бургхардт пишет: «Даже выдающиеся ученые разводили руками и считали игру скорее загадкой, чем конкретным феноменом, который можно понять с помощью научного анализа». Другие же утверждают, что игры на самом деле не существует. По мнению Бургхардта: «Игра – это реальность, которой не занимались достаточно эффективно ни наука, ни общество. И все же она может лежать в основе того, кто мы есть и как мы стали такими, какие мы есть». Она также лежит в основе критического антропоморфизма Бургхардта, который использует не только достижения науки, но и воображение. «По моему опыту, целеустремленные герпетологи счастливы только тогда, когда у них есть возможность или причина вернуться на поле и лично собрать хотя бы часть образцов, – пишет он. – Грязь, вода, песок, жара, холод, жажда, клещи, пиявки, осы, укусы, царапины и вонючие фекалии – все это часть драгоценного опыта… Я надеюсь, что любой биолог, работающий в поле, понимает, что я имею в виду».
Можно с уверенностью сказать, что игра – это форма обучения, и что обучение может быть игровым. Зачем еще людям смотреть на птиц или путешествовать по Галапагосским островам?
Свен Линдблад – самый практичный человек на земле (или на море). Будучи основателем «экспедиций Линдблада», он управляет вместе с National Geographic флотом кораблей, которые организовывают поездки на Галапагосы, в Антарктиду и другие экзотические места. Его отцу приписывают изобретение экотуризма, а Свен – один из мировых лидеров этого бизнеса. Он стремится сохранить природу, и я знаю, что он добрый и игривый человек. Несколько лет назад он пригласил в галапагосскую экспедицию группу, занимавшуюся вопросами единения людей с природой. Мы познакомились, когда корабль плыл между островами. Однажды наша группа шла по тропинкам к берегу, стараясь не наступать на лапы голубоногим олушам, игуанам и лавовым ящерицам, которые шныряли по своим делам, почти не замечая нас.
Пока Свен рассказывал об открытиях Дарвина на этих изолированных островах, по склону большой остроконечной скалы пробежала лавовая ящерица. На вершине ящерица замерла и уставилась на нас. Лавовые ящерицы, названные так из-за происхождения скал, на которых они часто сидят, похожи на миниатюрных игуан. У этой была ярко-красная голова и горло. Она казалась достаточно дружелюбной. Я сказал натуралисту, который шел с нами, что лавовый ящер больше всего понравился мне на Галапагосах из-за того, что он кажется очень игривым.
– А знаешь, – сказал он, – лавовые ящерицы – каннибалы.
Я удивился и спросил, какое возможное эволюционное преимущество может быть в поедании родственника.
– Ну, не то чтобы они делали это постоянно. Иногда они просто говорят: «Почему бы и нет?»[20]
Пока мы шли по тропинке среди животных, Свен рассказывал мне о своем детстве и юности в Африке и о существах, которые там его воспитывали. «Слоны научили меня всему, что я должен был знать о бизнесе, – сказал он. – Они дали мне настоящее образование и были лучшими наставниками, которых я только мог получить». В 1970-х годах, будучи уже молодым человеком, он провел полтора года в Восточной Африке, изучая слонов. Сегодня он говорит, что стремится быть похожим на слона. Иногда он говорит себе: «Думай как слон».
Слоны, как и люди, долго играют, уже став взрослыми. Самцы играют палками, камнями и костями, они приглашают друг друга поиграть. Для них игра – это способ проверить надежность потенциальных друзей. Самки слонов используют игру как стратегию, чтобы сохранить свои лидерские роли в семьях и выжить. Свен заметил, что старые слоны лучше распознают надвигающиеся стихийные бедствия и грядущую засуху. Стада слонов, возглавляемые слонихой, как правило, дольше сопротивляются стихийным бедствиям. Вероятно, это связано с тем, в частности, что слонихи-матриархи хранят огромное количество социальных знаний. Они помнят слона, которого встречали десятилетиями раньше, а также пути к воде, обнаруженные во время предыдущих засух.
«Управление у слонов вполне рационально, – сказал Свен. – Я никогда не видел, чтобы один слон плохо обращался с другим слоном. Я видел, как они сражаются, но у них нет намерения обязательно убить. Я видел, как мать-слониха выгнала своего сына-подростка из семьи, потому что она знала, что должна сделать это. И я видел реакцию других молодых слонов на это действие – и тогда, когда она снова начала пускать своего сына в гости. Есть целый список уроков, которые я выучил у них и стараюсь им подражать. Мне никогда не удается добиться идеала, но этот опыт сформировал мою жизнь, мое отношение к общению с другими людьми. А также к ведению бизнеса, – добавил он. – Я хотел бы развить в себе способность во всем быть таким же стратегически мудрым и сострадательным, как они».
Затем он рассказал мне историю о встрече с другим животным в Африке, которое спасло ему жизнь. Он сидел на камне и вдруг почувствовал что-то своей босой ногой – на нее заползла зеленая мамба, одна из самых ядовитых змей в мире. «Одно неверное движение, и я был бы мертв. Но потом я услышал Третий голос, который мне сказал:
– Будь спокоен, просто присутствуй в мире. Стань камнем, на котором, как она думает, она лежит».
Какое-то время Свен и голос «спорили», как он выразился, и выжидали момент, когда взмах ноги отправит змею в полет. Слышал ли он голос рассудительного слона? Была ли это слуховая галлюцинация? Или это говорил здравый смысл?
Он не стал притворяться, что знает ответ. «Но с тех пор всякий раз, когда мне грозит опасность или я испытываю сильный стресс, я вспоминаю ту историю со змеей и слышу голос».
Слышал ли он его в последнее время? Он рассмеялся: «О да».
Этот тихий голос звучит постоянно и везде, это неизменная Песнь Жизни, общающейся сама с собой. Он существует в наших митохондриях, в нашем внутреннем ухе, в нашем внутреннем «я».
Возможно, вы впервые услышали этот шепот, когда были маленьким ребенком и зарывались лицом в шерсть на шее собаки; или когда вам было 12 лет и вы повстречали самца лося на высоком хребте; или, может быть, в середине жизни, когда вы сидели на скамейке в парке и наблюдали за сойкой, в свою очередь наблюдавшей за вами; или в последние дни жизни, испугавшись тени совы, которая, как вы уже знали, приближалась к вам. Вы можете научиться сами шептать, увеличивать громкость и петь в огромной семье животных.
Баннер со своим другом, 1957 г., Миссури