Майк Пелтон, один из ведущих мировых знатоков медведей, много размышлял об исчезновении границ между домашним, диким и искаженным. Он и его жена Тамра Уиллис, профессор университета Мэри Болдуин в Стонтоне, штат Вирджиния, живут на ферме в долине Шенандоа. За неделю до моего приезда Майк и Тамра на пару дней уехали с фермы, а когда вернулись, обнаружили, что их кормушка для птиц исчезла.
«Мы ее еще не нашли. Наверное, медведь», – сказала Тамра, сидевшая за рулем. Она ехала по извилистому горному шоссе к аэропорту Шарлотсвилля. В тот уик-энд я гостил у них на ферме, в комнате над старым родником. Кабинет Майка тоже располагался наверху. Пол, письменный стол и полки были завалены книгами и статьями по биологии, естественной истории, истории человечества и о медведях. Теперь Майк сидел на переднем сиденье и рассказывал о своем бесконечном увлечении медведями, о своем глубоком уважении к ним, о благоговении перед их интеллектом и приспособляемостью к жизни в густонаселенных человеческих поселениях.
«Не забудь рассказать ему о джакузи», – сказала Тамра. Один из бывших студентов Пелтона сообщил о звонке виргинца, жившего в тупике рядом с Национальным парком Шенандоа. «Парень позвонил и сообщил, что в его джакузи сидит медведица. Она сорвала душ и теперь мокла в его горячей ванне». Может быть, душ и не был включен, но вода была еще теплая, и медведица плескалась. Животные тоже стремятся к комфорту. Известно, что енотов привлекает жизнь в гидромассажной ванне; крысы и другие грызуны приходят за теплом и остаются, устраивая гнезда в изоляции и проводке.
Десять лет назад, до своего выхода на пенсию, Майк руководил самым долгим исследованием о жизни медведей. Пятидесятая годовщина этого исследования, проведенного в Национальном парке Грейт-Смоки-Маунтинс, состоялась в 2018 году. Но, как выразилась Тамра, «Майк по-прежнему активен и участвует во всем, что касается медведей». Он специализируется на североамериканских черных медведях, но он и его аспиранты также изучали и бурых медведей, азиатских черных медведей, кроликов, ондатр, речных выдр, енотов, сурков, диких свиней, белохвостых оленей, лосей, опоссумов, скунсов, лис, койотов, красных волков и… людей.
Медведи относятся к числу животных, которых Пелтон и другие биологи дикой природы называют неофилами – любителями всего нового, потому что оно их влечет. «Они реагируют на любой странный или новый предмет или запах. Они похожи на енотов, потому что проверяют все, что видят: что пахнет немного иначе, выглядит немного иначе, – сказал он. – И они быстро улавливают негативные или позитивные свойства».
Например, вороны, сталкиваясь с каким-то новым и незнакомым объектом на своей территории, сначала проявляют осторожность или даже страх. Но затем они испытывают этот объект, бросают ему вызов и, наконец, приспосабливаются к нему. Но вороны не убегают. То же самое можно сказать и о койотах. Смелые животные – те, которые рискуют, те, кого привлекает все новое, – это те животные, которые, подобно койотам, склонны переселяться в города. (Некоторые молодые технофилы в Кремниевой долине и Сиэтле с гордостью называют себя «неофилами», то есть любителями всего нового, потому что они быстро приспосабливаются к изменениям, отвергают рутину или традиции, быстро начинают скучать и демонстрируют потребность создавать что-то новое или возбуждать социальные волнения[25].) Другими словами, это еноты с навыками компьютерного программирования. Все это объясняет интересную возможность того, что высокотехнологичные города могут в равной степени привлекать людей и животных с похожими чертами характера. Вороны с перьями и без слетаются вместе.
Тамра вела машину по крутому спуску, вниз по извилистой горной дороге через леса из дуба, ясеня, гикори и скопления триллиума.
Майк посмотрел на длинную долину и описал постепенно увеличивающуюся здесь медвежью диаспору. В последние годы биологи и сотрудники природоохранных служб Северной Каролины достаточно долго отлавливали медведей, чтобы надеть на них ошейники GPS. Исследователи пытались отследить передвижения этих медведей в местах с высокой плотностью обитания людей. Очень скоро они обнаружили, что по ночам медведи приходят в пригороды Эшвилла на кормежку.
«Когда в 2000 году мы переехали сюда, в Виргинию, комиссия по охоте Вирджинии не делала никаких записей о диких медведях на территории долины Шенандоа от Голубого хребта до Аллегани или наоборот, – сказал Майк. – За исключением того, что в долине уже было несколько надоедливых медведей, которых поймали и перебросили в более отдаленные районы. Эти медведи иногда пробирались обратно домой, – добавил он. – Сейчас же по всей долине постоянно живут медведи-резиденты».
Расслабившись рядом с Тамрой, он заговорил о медвежьей магии – это не тот термин, который он использовал бы в компании ученых, но сейчас он мог себе это позволить. Он описывал медведей как «безмолвные тени», которые путешествуют в человеческом воображении точно так же, как они перемещаются в лесу, по лугам и прериям, а теперь – и на окраинах города.
«Всегда существовали медвежьи кланы. Медвежьи иконы, медвежьи тотемы, медвежьи танцы – все, – сказал он, вторя одному из своих героев, покойному писателю и профессору экологической философии Полу Шепарду, который утверждал, что люди, как древние, так и современные, поклоняются медведям, потому что при этом они поклоняются самим себе. – Их коренные зубы похожи на человеческие. У них огромный мозг. У них есть такая же форма цветового зрения, как у нас, что необычно для плотоядных. Их пищеварительная система похожа на нашу. Ворча и визжа, они общаются на каком-то своем языке, в том числе в качестве предупреждения «щелкая челюстями», что они делают, когда раздражены».
Первая встреча Пелтона с медведем произошла, когда он еще мальчишкой разбил лагерь в Дымных горах. Однажды ночью медведь забрел в лагерь, а затем растворился в темном лесу. Пелтон и его приятель решили спрятаться, дождаться его возвращения и понаблюдать за ним некоторое время, а затем отпугнуть его.
«В старом справочнике бойскаутов рассказывалось, как построить ловушку из валежника, – сказал он, развернувшись. – Нужно подпереть большое бревно парой палок. Мы нашли банку детского питания, засунули в нее арахисовое масло и положили приманку под подпертое бревно, чтобы, когда медведь придет и попытается достать арахисовое масло, это бревно упало и отпугнуло его».
Мальчишки ждали до поздней ночи. Когда появилась тень, они уже почти спали. «Мы видели, как он сунул голову под бревно и ушел. Мы проверили ловушку. Банку никто не сдвигал с места, но она была пуста. Он просто высунул язык и начал слизывать масло». Мальчишки снова положили приманку. Медведь вернулся и повторил свой трюк. А затем еще раз. Так продолжалось до тех пор, пока медведь вдоволь не наелся арахисового масла и не ушел в последний раз.
Именно в этот момент Пелтон впервые ощутил на себе медвежьи чары. Для Пелтона настоящая медвежья магия – это способность адаптироваться и выживать. Во время зимней спячки (наиболее распространенный научный термин – летаргия плотоядных) самки месяцами не едят, не пьют, не испражняются и не мочатся. Они живут за счет своего жира, сжигая от трех до четырех тысяч калорий в день, оставаясь в своем логове. «Вы можете через три месяца посмотреть на их мочевой пузырь, и он будет пуст – они фактически перерабатывают воду через свою почечную систему». У них резко снижается пульс, но они не испытывают никаких проблем, у них не возникают тромбы. «Во время наших полевых исследований мы видели медведей в берлогах с тяжелыми рваными ранами, даже со сломанными костями. Когда же мы ловили медведей на следующий год для повторных меток, даже нельзя было предположить, что они когда-то были ранены. Это удивительно!»
Когда Пелтон впервые начал наблюдать медведей в их берлогах, то заметил, что они дрожат, и предположил, что им либо холодно, либо страшно. «Ты можешь себе представить, как медведь лежит неподвижно три месяца без движения и выходит без потери кальция? Никаких пролежней! Медведи теряют лишь небольшой процент мышечной массы». По его мнению, одной из причин этого может быть дрожь.
НАСА тоже так считает. Ученые, изучавшие приспособление людей к невесомости, выяснили, что астронавты, спавшие на вибрирующих платформах, были здоровее. В настоящее время ученые изучают летаргию плотоядных животных для потенциального использования в анабиозе для дальних космических путешествий и для лечения заболеваний почек, ожирения, остеопороза, нервной анорексии и тяжелых ожогов. Другие способности также помогают медведям выживать и процветать в человеческих поселениях. Обоняние медведя в семь раз лучше, чем у ищейки, и более чем в две тысячи раз лучше, чем у человека. Хотя медведей часто описывают как неуклюжих, Пелтон наблюдал, как они буквально взбегают вертикально по стволу деревьев, как еноты, хотя они в десять-двадцать раз тяжелее. У них ловкие лапы, подвижные губы, округлые уши, которые могут как прижиматься к голове, так и подниматься, и цепкие языки (они отлично подходят для извлечения арахисового масла из банок детского питания). «Одно недавнее исследование показало, насколько быстро разные животные смогут понять, как достать пищу из контейнера. Черные медведи заняли первое место», – сказал Пелтон.
Один из мифов о медведях гласит, что они плохо видят. Но они все равно видят не хуже нас. Как и мы, они обладают бинокулярным зрением. При показе диаграмм на сенсорном мониторе, покрытом точками, медведи-участники одного исследования могли увидеть и показать, если всего лишь несколько точек были перемещены. В этом сложном упражнении медведи, мотивированные потенциальной пищей, сумели «посчитать». Это и другие новые исследования показывают, что интеллект медведя можно поставить на один уровень с интеллектом приматов. «Они особенно хорошо видят предметы вблизи. Это полезно для них, потому что они тратят много времени на сбор ягод: чтобы наесться, медведю требуется много ягод», – сказал Пелтон. Предположение о плохом зрении медведя, добавил он, вероятно, связано с тем, что медведи встают, чтобы сориентироваться, и размахивают головами, как будто сбиты с толку. Но на самом деле в эти моменты они просто используют свои замечательные носы больше, чем глаза. «Они стопоходящие: как и мы, они ходят на подошвах ног. А иногда они встают на две задние ноги, становясь двуногими, и ходят прямо, как люди».
Это наводит на мысль о вирусных любительских видео с жутким черным медведем, которого нередко можно было увидеть прямоходящим в пригородных районах Нью-Джерси. Видео «Двуногого», как его назвали в интернете, были забавными до тех пор, пока люди не выяснили вероятную причину его прямохождения: его передние лапы были сильно обожжены в огне. Он годами скитался, бродил, стал знаменитым, даже любимым. Некоторые люди хотели поймать его и поместить в заповедник дикой природы; другие говорили, что у него и так все в порядке. В 2016 году, как сообщается, этот прямоходячий медведь был убит на первой за последние десятилетия санкционированной охоте с помощью лука и стрел. Но число случаев обнаружения медведей в человеческих кварталах растет.
– В жизни города медведи – это новые еноты?
– Да, – ответил Пелтон. – Никогда бы не подумал. Никогда за все время работы я и подумать не мог, что мы будем иметь дело с таким количеством медведей на наших задних дворах. Я не слышал, чтобы кто-то так много говорил об этом. Но да, я думаю, что именно это и происходит.
Наступление неофилов
По большей части дикие животные, живущие среди нас, держатся особняком, прячутся в потайных местах, своих маленьких параллельных кварталах. Затем появляются неожиданно. Некоторые, как и тот двуногий медведь, поражают наше воображение. Жители Нью-Йорка приходят в восторг и яростно защищают хищников, которые гнездятся на высоких карнизах зданий. Лиса, которая поднялась по лондонской пожарной лестнице на крышу рядом с парком Финсбери, заработала свой собственный хэштег – #rooffox. Были сделаны десятки тысяч репостов фотографии лисы на крыше, что побудило одного британца написать в Твиттере «Принесите ему чаю. Где ваши манеры?»
Еще более драматично один лихой енот из Сент-Пола, штат Миннесота, стал объектом пристального внимания СМИ, когда он взбирался по вертикальной бетонной стене высотой двадцать три этажа, поддерживаемый встревоженными последователями по всему миру, которые также беспокоились о его безопасности. Один зритель даже увидел религиозный смысл в его восхождении, спросив: «Кто-нибудь еще заметил, что на одной фотографии стена и окна имеют форму креста?»
За последнее десятилетие американцы стали больше ценить волков, но они по-прежнему неоднозначно относятся к енотам. Возможно, потому, что те все больше распространяются в городских районах, что делает их более привычными (как белки и голуби), а также потому, что некоторые из них переносят болезни, вторгаются на чердаки и в подвалы и так легко обводят нас вокруг пальца. Первоначально обитатели тропиков, еноты веками следовали по рекам и ручьям на север. В Северной Америке их ареал обитания теперь простирается до Аляски. Благодаря их бесстрашию, доступности человеческой пищи и ограничениям на охоту и отлов в городских районах, гегемония енотов распространилась почти в каждый город Северной Америки.
В 2016 году Вероника Пачини-Кетчабо и Фикиле Нхумало, исследователи из Канады и США, написали увлекательную статью об «общей природе/культуре», возникающей при постоянном контакте енотов и детей, и «сложностях с образованием». Непокорность енотов уже давно стала проблемой для людей, которые колонизировали их территорию. Енотов считают «буйными» отчасти потому, что они сбивают с толку ученых: «В XVIII веке ученые десятилетиями спорили, куда поместить это животное в классификации. Ум енота, его любознательность, отличное осязание и озорство представляли собой большую таксономическую путаницу – считать ли енота диким животным, паразитом или компаньоном». В начале 1900-х годов некоторые люди даже объявили енота идеальным домашним животным «благодаря его очаровательности» и способности жить с людьми. Но комфорт пребывания енота рядом с людьми и постоянное перемещение границ между человеком и нечеловеком (например, способность открывать двери, воровать еду, сбегать из дома и увертываться от ловцов) быстро заставило ученых предупредить общественность, что енотам «никогда не будет предоставлена полная “свобода”, так же как другим домашним животным, например, кошкам и собакам».
«Неуправляемый интеллект енотов, – пишут Пачини-Кетчабо и Нхумало, – был предметом жарких дебатов в американской психологии на рубеже XX века». Они пишут, что некоторые психологи даже утверждали тогда, что, как выразился один из них, «еноты обладают идеями – формой мышления, довольно схожей с людской и присущей другим млекопитающим». Плотность нейронов в их коре головного мозга сравнима с плотностью нейронов у приматов. Они могут слышать движение земляных червей под поверхностью земли. Мозг енотов приспособлен к получению информации от передней лапы – специальные волоски-усики на кончиках пальцев могут распознавать предметы еще до того, как лапа до них доберется. Иногда кажется, что они моют свою еду, но это не так; на самом деле они моют свои лапы, чтобы лучше ощущать, что именно они едят. Они могут разворачивать задние лапы так, чтобы они «смотрели» назад, что позволяет им мчаться вниз по стволам деревьев. Они могут открывать сложные замки, запоминать, как они это сделали, и помнить в течение трех лет. Лица енотов, игра бровями, их игривость, любознательность и чувство собственного достоинства – все это необычайно напоминает людей. Вот что пишут Пачини-Кетчабо и Нхумало:
«Очарованная поведением енотов, похожим на человеческое, группа детей и два преподавателя наблюдают за семьей этих животных через окно класса. Внезапно мама-енот поворачивает голову к окну, как будто давая этим любопытным людям понять, что она знает о них. В ответ на это движение один из детей кладет руку на окно, чтобы поздороваться. Мама-енот оставляет своих детенышей и подходит к окну. Не колеблясь, она поднимает лапу, чтобы положить свою лапу на руку ребенка через стекло. Ребенок и енот молча смотрят друг другу в глаза. Остальные дети и воспитатели смотрят друг на друга с удивлением. Никто не двигается, пока мама-енот не отходит от окна и не присоединяется к своим детенышам».
Это сосуществование детей, енотов и учителей «чревато серьезными последствиями восприятия двойников человека, необходимостью отделить природу от культуры», продолжают Пачини-Кетчабо и Нхумало. «День за днем в этих детских центрах еноты пересекают границы, и день за днем педагоги усердно трудятся, чтобы сохранить границы нетронутыми и научить детей их поддерживать». Это старая история на новый лад: енот появляется в рассказах первобытных народов и индейских детей, а также в рассказах о сотворении мира, где койот играет роль обманщика. Эти истории учат «уважению, сотрудничеству, честности, трудолюбию, а также отношениям между людьми и животными. Вместе с другими учеными, работающими в области экологии и естественных наук, Пачини-Кетчабо и Нхумало призывают нас перестать думать о сообществах животных и людей как об автономных и начать думать в категориях «природных культур» – термин, придуманный Донной Харауэй, профессором истории сознания, для описания того, как в некоторых сообществах природа и культура переплетаются до такой степени, что их уже нельзя разделить на «природу» и «культуру». Некоторые из них являются традиционными культурами, другие – это сообщества, в которых новые сочетания диких и домашних животных, а также домашний скот и люди предпочли – или были вынуждены под влиянием климата или меняющихся моделей развития – жить вместе.
Действительно, успех городских неофилов знаменует собой поворотный момент, когда люди осознают необходимость создания как для диких и домашних животных, так и для самих себя природно-культурных зон, в которых все могут жить вместе в относительном мире.
Какие бы методы контроля за животными ни применялись, конечным определяющим фактором является культурная переносимость – насколько общество хочет или оказывается способным поддерживать связь с дикими животными. Растущее число неофилов в городских регионах потребует более активного просвещения населения и более гибкого управления дикой природой, включая еще не изобретенные методы, поскольку эти животные способны быстро обучаться и приспосабливаться.
Когда я пишу эти слова, то слышу, как кто-то скачет по крыше надо мной. Это прибыли с ночным визитом мама-енот и ее детеныши. Иногда поздним вечером я выхожу на крыльцо и смотрю на угол крыши. Глаза привыкают к темноте, и мне кажется, что я вижу их глаза в масках, выглядывающие из-за края крыши и пристально смотрящие на меня. Затем я слышу тихое «грррр» и отвечаю им тем же: «грррр». Я всегда стараюсь сказать «грррр» последним. Мне кажется, что мы понимаем друг друга.
Позже я проверю задний двор, где Кэти оставляет для них воду. Воду, а не еду. Поскольку засуха в Калифорнии затягивается, это кажется гуманным поступком. Мама-енот замечает, что я наблюдаю за ней. Она встает на задние лапы и подходит к дому, словно бросая мне вызов. Я уверенно стою за стеклом. Через некоторое время она просто устает и ложится. Может быть, она стареет. Распластывается на досках. Похоже, все, чего она хочет, – это спать. Она мне нравится.
Как койоты завоевали Америку
Изучая в конце 1990-х годов в колледже вопросы охраны природы и экологии, Сет Мэгл увлекся чернохвостыми луговыми собачками, живущими в травянистых островках около тротуаров рядом с его домом в Боулдере, штат Колорадо. Он раздумывал, почему эти маленькие социальные млекопитающие так легко приспособились к жизни в городе и как им это удалось.
Сегодня Мэгл – директор Института городской дикой природы в зоопарке Линкольн-Парк в Чикаго, где он начал крупное исследование других животных – городских койотов, которые вызывают у городских жителей как страх, так и восторг. С 2010 года его институт изучает городскую экосистему Чикаго, устанавливая в его окрестностях камеры с датчиками движения и акустические мониторы, чтобы отслеживать поведение и перемещения койотов, птиц, летучих мышей и людей. В настоящее время протоколы мониторинга дикой природы его института используют партнеры по исследованиям в Мэдисоне, Индианаполисе, Остине, Форт-Коллинзе, Денвере, Лос-Анджелесе и Манхэттене, штат Канзас. Мэгл создает общенациональную – а в перспективе всемирную – информационную сеть, содержащую данные о дикой природе в городах, миссия которой заключается в уменьшении числа конфликтов между человеком и дикой природой и защите окружающей городской природы как важного компонента всемирного сохранения биоразнообразия.
Койоты – одни из самых успешных «промежуточных зверей», как я называю тех диких животных, которые объявили городские районы частью своей территории, независимо от того, выбрали ли они ее сами или были вынуждены жить среди людей. Они населяют городские центры от Сан-Диего до Нью-Йорка. В Нью-Йорке их можно увидеть в Стайвесант-Тауне, Бронксе, Квинсе и в Центральном парке от Грейт-Хилла и бассейна до Норт-Энда. В 2013 году койоты обнаружили Хэмптон. Впервые они начали проникать в пригороды Чикаго в 1990-х годах, и вот теперь проект округа Кук по изучению койотов (также называемый Urban Coyote Research Project) постигает койотов в самом городе. Они используют следующий метод: поимка, прикрепление радиоошейника для записи видеоизображений с точки зрения койота, его освобождение и слежение при помощи GPS. Цель этих действий в том, чтобы выяснить, как этот вид взаимодействует с людьми, домашними и дикими животными. «Первоначально койоты были известны как “призраки равнин”, теперь же они стали “призраками городов”. Иногда их можно услышать, но увидеть – гораздо реже, – говорится в онлайн-профиле проекта. – Хотя это относительно недавнее явление, койоты являются главными хищниками во все большем числе мегаполисов Северной Америки». Чикагский проект довольно спорный. Некоторые критики утверждают, что внимание должно быть сосредоточено исключительно на «проблеме койотов». Но, уделяя внимание всем типам городских койотов, проект предлагает концептуальную схему «для решения проблем в случаях конфликтов и для выработки правильного поведения при их отсутствии».
Полученные до настоящего момента выводы являются неожиданными и даже парадоксальными. В 2000 году проект начал отслеживать тринадцать койотов с радиоошейниками (из двух тысяч койотов, которые, по некоторым оценкам, бродят по Чикаго и его пригородам). Сегодня в рамках этого проекта отслеживают уже больше ста койотов в год, и эти животные рассказывают новую историю о жизни в городе. Стэн Герт, главный исследователь проекта «Койоты округа Кук», ожидал, что городские хищники будут менее здоровыми, а их смертность – выше, чем у жителей пригородов. Но это не так. Они прячут свои норы в самых неожиданных местах, в том числе на крыше гаража и рядом со стадионом Солджер филд, а одна самка койота умудрилась вырастить своих детенышей без норы – или, по крайней мере, без такой, которую проект смог обнаружить. Они успешно прятались всего в нескольких футах от того места, где проходят сотни пешеходов-людей. (В Портленде, штат Орегон, был сфотографирован койот, ехавший на сиденье вагона легкорельсовой системы.)
В Чикаго Герта больше всего впечатляет то, как койоты научились пересекать многополосные магистрали. Многие из них могут безопасно пересекать шестиполосные скоростные магистрали в условиях интенсивного движения, проскальзывая в промежутки между автомобилями или ожидая, когда на светофоре включится красный свет. Учитывая их количество, многих из них сбивали машины, но койоты научились смотреть в обе стороны, прежде чем переходить улицы и шоссе. Настоящий городской койот имеет ареал обитания 6,6 квадратных миль, по сравнению с 1,5 квадратными милями пригородного койота – городской койот преодолевает большие расстояния за меньшее время.
Когда Герт и его команда начали свой проект в 2000 году, койоты были еще относительными новичками в городе и, по мнению большинства людей, не являлись полноценными городскими жителями. Если койота видели слишком часто или в неподходящем месте, его убивали, чтобы успокоить страх жителей. «Никто не хотел, чтобы койот появился у него на заднем дворе, – сказал Герт. – Нам приходилось делать свою работу очень скрытно. Люди говорили, что готовы их убить». Сегодня, отчасти благодаря их работе, люди лучше принимают койотов в своих районах. «В первые годы у нас самые серьезные конфликты возникали с владельцами кошек. Теперь мы редко слышим их жалобы. Кошки – почти нулевая часть рациона койота».
Одной из причин изменения отношения может быть то, что люди теперь больше знают о городских койотах и держат своих кошек в домах, хотя Герт предложил более вероятное объяснение: «Мы обнаружили, что кошки тоже не глупы. Особенно дикие. Они знают, где живут койоты, и не ходят туда». Хотя у койотов достаточно гибкое сознание, чтобы преуспевать в городе, они предпочитают традиционный рацион – грызунов, включая полевок и кроликов, что «важно, потому что грызуны переносят больше болезней, чем любая другая группа животных дикой природы». Однако в проекте еще не задокументированы факты о койотах, поедающих городских крыс, которые, как и кошки, умеют хорошо скрываться. Маленькие собаки – более легкая мишень, чем кошки, но и их койоты едят меньше, чем многие думают. Койоты также помогают контролировать городскую популяцию белохвостых оленей.
Ничто из вышесказанного не означает отсутствие конфликтов с домашними животными и людьми или что койоты стали послушными. В 2009 году в национальном парке Кейп-Бретон Хайлендс в Новой Шотландии Тейлор Митчелл, молодой музыкант, была убита койотами во время пешего похода по Скайлайн-Тропе. Она была искалечена и умерла от потери крови.
Если встреча койота с домашним животным происходит, когда человек находится рядом – скажем, ведет свое животное на поводке, – это тоже может кончиться печально. Тем не менее, проект Cook County Coyote отмечает, что в северо-восточном Иллинойсе не было зарегистрировано ни одного укуса койота, ни одного нападения на людей. Сообщения СМИ об укусах койотов (сорокадевятилетний мужчина в Авроре, пригороде Чикаго, и трехлетний ребенок в парке Коламбус на западной стороне города) позже оказались ошибкой – было доказано, согласно отчету проекта Cook County Coyote, что они были укушены домашними собаками. На самом деле укусы домашними питомцами происходят гораздо чаще, чем укусы койотов или любых других диких животных. Чтобы обезопасить все стороны, проект распространяет и публикует в Интернете шестиступенчатое руководство по предотвращению конфликтов с койотами.
Несколько человек, жаждущих установить личную связь с дикими животными, продолжают кормить их. Но когда койоты начинают ожидать, что их обязательно будут кормить, они с большей вероятностью становятся агрессивными с людьми, что обычно не кончается ничем хорошим ни для одной из сторон. Я спросил Герта, развиваются ли у людей отношения с койотами. «Безусловно, есть те, кто ценит и понимает их важность, – сказал он. – Проблема койотов в том, что они ведут очень скрытный образ жизни. Людям трудно смотреть на них так же, как они смотрят на птиц и белок. Впрочем, некоторые из них все же испытывают симпатию к койотам».
Тем не менее, имея выбор, большинство людей предпочитают не иметь в соседях койота. «Но мы привыкаем к ним, – продолжал Герт. – Такая же реакция была зафиксирована и в других случаях в отношении более крупных хищников, таких как волки, медведи, горные львы. В Европе, когда начали восстанавливаться популяции волков, медведей и рысей, отношение сообществ изначально было чрезвычайно устойчивым, но со временем они привыкли жить рядом с этими хищниками так же, как представители дикой природы привыкли к людям».
Большая часть органов по контролю за животными также во многом изменила свой подход. Как и в случае с енотами, убийство или переселение койотов неэффективно до бесполезности, поскольку это создает популяцию более умных, осторожных и выносливых животных. Кроме того, койоты сами регулируют размер своей популяции. Когда их численность сокращается, матери-койоты получают больше пищи и производят более здоровых детенышей. Гормональные изменения, происходящие из-за снижения численности койотов, также стимулируют рождение более крупных пометов. И когда популяция снижается, молодые самки раньше становятся половозрелыми. Некоторые агенты по контролю за животными, увидев цифры, умерили свои усилия и теперь ловят или убивают только тех койотов, которые демонстрируют наиболее агрессивное поведение.
В игру вступает еще один фактор. На Среднем Западе и Востоке у койотов нет хищников-соперников. Традиционный ареал обитания койотов когда-то ограничивался западными равнинами Северной Америки, но по мере того как охотники и скотоводы истребили волков на большей части Запада, койоты переселились во владения своих собратьев-собак. При отсутствии естественных хищников, кроме людей, количество койотов возрастает. Интересный факт: когда волки были вновь завезены в некоторые районы северо-запада страны, они восстановили часть своей бывшей территории. Несколько волков двинулись на восток вдоль американо-канадской границы; не имея потенциальных партнеров-волков, они могут иногда спариваться с койотами, производя гибридных койволков, более крупных, чем стандартные койоты.
Когда я обсудил это с Сетом Мэглом, он оспорил это утверждение, объяснив, что небольшое количество волчьей ДНК, найденной у восточных койотов, «в первую очередь связано с историческим размножением, а не с нынешней ситуацией». Точно так же, как у большинства людей сегодня обнаруживаются следы неандертальских генов, большинство койотов сегодня имеют от двух до десяти процентов древних волчьих генов. Чтобы еще больше усложнить ситуацию, некоторые исследователи утверждают, что восточный койот – это гибрид четырех в одном: смесь койота, западного серого волка, восточного волка и домашней собаки. Добавление собачьих генов, возможно, помогло восточным гибридам приспособиться к условиям обитания рядом с человеком. Ничто из этого не доказывает создание нового вида койволков, но позволяет предположить, что строгая классификация различных хищников, основанная на генетике и поведении, меняется, как и наши отношения. Подобная реакция койотов на уменьшение численности была важным аспектом их выживания пятьсот тысяч лет назад, до плейстоцена. Койоты сталкивались с хищниками, которые были крупнее и страшнее людей. После волн вымирания в плейстоцене появились койоты, подготовленные к длительному выживанию любой ценой.
– Может быть, койоты отлично подготовились как к успеху, так и к поражению, – предположил Мэгл.
– Подготовились?
– Да, как крупные хищники, у которых будет шанс закрепиться благодаря опыту общения с людьми. Вряд ли другие крупные хищники будут столь же успешны в городах.
Но они все равно придут.
Карамельный макиато для меня и эспрессо для медведя
Медведи, еноты и койоты еще не являются завсегдатаями Старбакса, но журнал Wired уже предполагает интригующую возможность: «Если люди смогут достаточно долго сохранять свою цивилизацию нетронутой, станут ли городские популяции животных в конечном итоге самостоятельным отдельным видом – смелым, расслабленным и умным, с запасом усвоенной информации о наших привычках и, возможно, какими-то другими, случайно возникшими свойствами?»
В ответ на расширение городских территорий и перемещение некоторых диких животных в города мозг животных, по-видимому, меняется. Возможно, это происходит не только с неофилами, которых привлекают человеческие поселения, но и с животными, которым нет до нас дела, даже если они, подобно голубям (скалистым голубям), ценят нашу архитектуру. Например, мозг белоногой мыши и луговой полевки, обитающих в городах или пригородах, примерно на шесть процентов больше, чем мозг того же вида, обитающего на фермах или в других сельских районах. Размер мозга не обязательно связан с интеллектом, но такое быстрое изменение размера мозга, когда другие части тела остаются того же размера, предполагает, что перемещение в человеческие поселения требует неврологической, а также поведенческой адаптации.
Как только задача будет решена и колонизация завершена, мозг некоторых потомков поколений первопроходцев может постепенно вернуться к своему первоначальному размеру, предположительно потому, что они освоились в новых условиях. И так – до следующей проблемы, которая, из-за увеличения популяции диких животных в городах, обязательно случится, рано или поздно.
По мере того как взаимодействие человека и животного увеличивается, некоторые животные становятся не только более скрытными и умными. Они физически меняются, становясь более спокойными. Русские биологи разводили лис с более желательным поведением. Через 15–20 поколений некоторая часть лисиц стала более дружелюбной к людям. Химический состав их гормонов стресса изменился, реакция на страх смягчилась. У небольшого процента лисиц появились висячие уши и свернутые в кольцо, более короткие хвосты. Их мех начал окрашиваться в более разнообразные цвета (по-видимому, изменения уровня адреналина лисиц повлияли на выработку меланина, ответственного за пигментацию меха). В каком-то смысле всего за пятьдесят лет они превратились в собак. Кроме того, форма их морды начала меняться.
Это и многое другое было непреднамеренным результатом одомашнивания, умышленного размножения для изменения темперамента или, порой, эволюционных трансформаций. Рассмотрим обезьян бонобо, которые отличались от своих собратьев, обычно капризных и даже воинственных шимпанзе, и эволюционировали, став более общительными и позитивно эмоциональными. В качестве явной стратегии разрядки социальной напряженности они занимаются любовью, а не войной, – буквально и везде, без оглядки на пол. «Обычно вы думаете об одомашнивании как о чем-то, что происходит под руками человека, – говорит Брайан Хэйр, эволюционный антрополог из университета Дьюка и соавтор обзора исследований “самоодомашнивания”, опубликованного в журнале Animal Behavior. – Идея о том, что какой-то вид самоодомашнился, кажется немного безумной, но есть виды, которые обошли в конкурентной борьбе других, став спокойнее и добрее». Другие виды просто становились хитрее и умнее.
Но для некоторых городских новичков жизнь действительно становится темнее. Буквально. Исследователи из Танзании и Калифорнии обнаружили, что дикие млекопитающие, которые обычно охотятся и перемещаются в дневное время, перебравшись в городские районы, становятся ночными – именно потому у них практически не происходит опасных встреч с людьми. В Непале тигры в сельскохозяйственных районах перешли на ночную охоту. И койоты в горах Санта-Крус в Калифорнии. Дневные животные становятся ночными существами не только ради охоты, но и – что удивительно! – из-за туристов и иного вида вторжений, которые подвергают животных новым рискам и атакам других хищников. Таким образом, в краткосрочной перспективе мы будем сосуществовать с ними, и сосуществовать неожиданным образом. Плюс в том, что эти животные могут лучше приспособиться к нам, а это значит, что они будут лучше знать, как избегать нас (пока мы их не кормим), и станут менее агрессивными, когда мы сталкиваемся с ними.
Одно из различий между медведями и, скажем, горными львами (также называемыми кугуарами, пумами или пантерами) заключается в том, что горные львы – интроверты. Они не неофилы и охотятся в основном тогда, когда люди спят. Это их режим по умолчанию, и это хорошо для людей. Однако по мере того как городские олени все больше привыкают к людям, горные львы могут скорректировать свои рабочие часы. Медведи кормятся в любое время суток (когда не впадают в спячку), что делает встречу человека с медведем более вероятной, чем встреча пумы с человеком. Тем не менее, вероятность того, что среднестатистический житель пригорода встретит медведя или любого другого хищника на пути к пище, невелика.
Точно так же, как животные склонны становиться мягче в нашем присутствии, мы тоже обычно становимся при них спокойнее. Когда мы взаимодействуем с животными, повышается уровень нейрохимических веществ и гормонов, связанных с нашими социальными связями. Люди, проводящие время в городах с более естественной средой обитания, склонны развивать более тесные отношения с другими людьми и ценить общность с ними. Широко используемый термин «социальный капитал» характеризует то, насколько хорошо люди заботятся друг о друге, испытывая чувство сопричастности, которое приходит вслед за этим. Таким образом, когда мы рассматриваем социальный капитал сообщества, необходимо включать в него более одного вида. Природа и биоразнообразие помогут нам сохранить ощущение порядка, покоя, места и цели. И кто знает, возможно, мы могли бы эволюционировать вместе в более разумных животных.
Жизнь между двумя мирами окружает нас и несет определенный риск. Но одновременно она приносит в наши города неизведанное нами ранее очарование.
Когда мы с Кэти жили в Сан-Диего, то часто видели койотов, бегущих по улицам и исчезающих при нашем приближении. Однажды днем Кэти позвала меня к окну. Худая, оборванная самка койота стояла на заднем дворе, глядя на вспаханную землю, а потом некоторое время сидела на каменной стене. Самка испытующе посмотрела на нас через стекло, потом уставилась в землю. «Похоже, она проголодалась», – заметила Кэти. Пока Кэти боролась с желанием выставить еду за раздвижную дверь, животное продолжало смотреть на землю, пока наконец не решило идти дальше. Мы оба были тронуты ее визитом.
Я вырос на окраине Канзас-Сити и отдал бы все на свете, чтобы увидеть койота, рысь или медведя. Когда соседке показалось, что из окна своей кухни она увидела рысь, я чуть не взорвался. Мне было тогда двенадцать лет. Эта рысь в моем воображении стала поистине самым фантастическим зверем. А теперь… в той же самой стране мимо нас идут львы. В последние годы горные львы перемещаются с Северо-Запада вниз по реке Миссури и ее притокам, включая реку Канзас – место, где я вырос. Львы следуют в обратном направлении по маршруту Льюиса и Кларка. Преследуя возрождающиеся популяции оленей, они пересекли Канзас и Миссури и добрались до Сент-Луиса и восточнее. Конечно, когда львы проходят мимо, за ними по пятам движется некоторый хаос и немного магии. А порой – хотя и редко – трагедии.
Я никогда не видел горного льва, и шансы, что я когда-нибудь увижу его, невелики. Но с тех пор мне довелось повстречать несколько рысей. Одна такая встреча произошла на озере, расположенном далеко на окраине графства, рядом с мексиканской границей. Это пустынное, но отнюдь не безлюдное место. Иногда, дрейфуя вдоль берега, рыбаки видят цепочку спокойных мужчин, женщин и детей, идущих на север по протоптанной тропинке вдоль кромки воды и несущих кувшины с водой, одеяла и пластиковые мешки, набитые одеждой. Иногда рыбаки направляют свои лодки к берегу и передают этим людям свой улов, а затем эти люди уходят, всегда молча. Однажды вечером в сумерках на том озере мы с моим младшим сыном Мэтью увидели животное, показавшееся нам маленьким оленем; при ближайшем рассмотрении мы поняли, что это был большой самец рыси с удивительно длинными ногами. Мы подплыли к нему, а он следил за нами. Затем он переступил с камня на камень и спустился к воде. Там он протянул лапу и осторожно похлопал по поверхности воды. Потом приподнял лапу на пару дюймов, снова похлопал по воде, едва касаясь поверхности. Затем ударил по чему-то в воде. Рысь ловила рыбу, используя лапу в качестве приманки.
Вернувшись в город, как-то поздно вечером я вышел погулять и решил отправиться к маленькому озеру, расположенному в десяти кварталах от нашего дома. Я не часто ходил туда в темноте в одиночку. На этот раз я прошел через запертые ворота и поднялся на холм к воде. Мне нравилось стоять там и смотреть, как на темной поверхности танцует лунный свет.
Я спустился по лодочному трапу к небольшому причалу, где под тусклым светом прожекторов собираются утки, гуси и лысухи. Не успел я дойти до причала, как из-под него выскочило оранжевое пятно и преградило мне дорогу. У меня сердце подскочило к горлу. Рысь остановилась в нескольких футах. Она повернулась и посмотрела прямо на меня – точно так же, как ягуар Алана Рабиновича изучал его в джунглях, или черная лиса Кадьяка, когда-то не спускавшая с меня пристального взгляда.
Рысь неподвижно смотрела на меня. В ее глазах отражался тусклый свет луны. Я шагнул вперед. Она отступила назад. Так, не спеша, я следовал за рысью вверх по склону холма, пока она не исчезла в проеме живой изгороди, отправившись в свой другой мир, окруженный городом.