— Сейчас еще попробую, — изрек я и начал кидать.
— И самое важное в рыбалке — не хапай! Бери у реки столько, сколько съешь, не жадствуй. Протухнет рыба, какое тебе от этого счастье?
— Так что же, домой? — чуть расстроился я.
— Почему домой? — теперь удивился и ветеран. — Лови себе в удовольствие, но не забирай. Возьмем еще килограмм пять, я тебе завтра такую ушицу сварю, хрен ты когда такую попробуешь в городе! В печи протомим подольше, эх, девчатам своим отвезешь, на лодке-то быстро, не испортится. Пусть хоть попробуют, какая еда-то в деревне!
Вот и вышло, я взял одного, как дядя Коля определил, на шесть кило, и он сам килограмма на четыре с половиной — пять, чуток совсем поменьше был. Главное, это на что он его поймал. Блин, вот мы в будущем изгаляемся, а! На ложку взял судака на пятерку и в ус не дует. Обычная ложка, обточенная, из них не один век уже, наверное, блесны делают. Вот и думай после этого, нужны ли все твои «мандулы» и прочие японские супервоблеры. Как говорит ветеран, если погода правильная, если ты на нужном месте, рыбе похрен, чего ты там кидаешь, важнее как играешь приманкой. Если рыба не захочет клевать, погода дурная, давление, настроения у нее нет, ты ее ничем не вытащишь. А если взяла, значит, все хорошо. В неподходящую погоду, как сказал фронтовик, он бы и глядеть на воду не стал, не то чтобы ехать на рыбалку. На мой дурацкий вопрос о том, что возле мыса я ничего кроме нескольких окуней не поймал, дядя Коля ответил просто:
— Там котел часто кружит, но ты время дурное выбрал, окунь днем не особо двигается, спит, вот ежели сейчас, по зорьке пойти, лодку накидаешь за пару часов.
Век живи — век учись! Баста.
Дядя Коля оказался еще и кулинаром со стажем, пояснил, жена научила готовить, пока жива была. Большого судака он быстро разделал, часть на жарку оставил, унес в подпол, там у него типа ледника что-то, холодильника нет, но хоть свет в деревне есть и то хлеб. Вторую часть запек в углях в печи, это нам на завтра. А вот из того, что был поменьше… Эх, ветеран такой здоровый чугунок ухи заварганил, на роту солдат бы хватило. Но впереди, перед едой, у нас было еще одно дело. Фронтовик заставил меня чистить рыбу и овощи, а сам куда-то вышел. Как позже оказалось, он баню затопил. Когда все было подготовлено к отправке чугунка в печь, дядя Коля в очередной раз сходил проверить баню и заявил:
— Все, ставим ушицу в печь и в баню, бегом, шагом марш!
Армейский юморок меня всегда прикалывал. А вот вынести баню, которую мужик протопил, казалось, докрасна, оказалось нелегко. Рука, совсем недавно зажившая, сначала резко заболела, от температуры, что ли? Тогда дядя Коля разглядел шрам, многозначительно покачал головой и, куда-то сходив, вернулся с каким-то особо пахнущим веником, маленьким совсем, но пушистым. Дальше началась процедура изгнания бесов… Это дядя Коля так выразился, когда начал обхаживать мое плечо новым веником. Результат был просто ошеломляющим. Боль начала уходить мгновенно, появился легкий холодок на месте раны, словно мне укол новокаина вкололи. Чудеса, да и только.
— Где ж ты, сынка, пулю-то словил, вроде в мире сейчас со всеми живем? — опытный фронтовик, ему не скажешь, что рана от гвоздя в заборе.
— С бандитами и ворами, отец, не бывает мирного времени. Эти суки не хотят жить, как люди, и другим не дают.
Дядя Коля попросил рассказать мою историю, ну я и рассказал. Ветеран меня полностью поддержал и ругался, как сапожник, когда узнал о том, что меня едва не посадили в тюрьму. Кстати, хорошо, что вспомнил, отмечаться на следующей неделе надо в УВД. А еще, мне, оказывается, в Москву-то нельзя ездить, хорошо в этом мире еще не нужны документы для покупки билетов на поезд, и в столице на патрули не попадали, а то мне прилетело бы знатно. Позже я узнал у следователя, что выехать-то можно, но предварительно побывав в милиции и получив справку-разрешение. Так и поступлю, когда поеду в следующий раз.
— Эти суки во время войны разгулялись. Народу в милиции мало осталось, все на фронт уехали, вот они и устроили тут вольницу. Правда, с ними тогда никто не церемонился, поймали — шлепнули. Значит, и сейчас головы подняли?
— Еще как, дядь Коль, еще как. Мне срок чуть не дали за то, что сами милиционеры в войну с ними делали.
— Это неправильно, нельзя так. Люди будут бояться постоять за себя, на всех закона не хватит.
После бани, разомлевшие, мы долго, почти полночи болтали обо всем, в том числе и о войне. Ветеран рассказал, как его призвали, как вообще настроение у народа было во время войны, жуть. Как можно забыть такое? Наш многострадальный народ пережил такую войну, а в будущем молодежь и знать не хочет ничего об этом.
Несмотря на ночную болтовню, проснулись рано и, по крайней мере я, прекрасно выспавшимися. У дяди Коли вдруг возникла идея досадить картошку, мало раскопал в прошлый год, хотел больше, но тяжело. Под перекопку мы и зацепились языками о проживании в деревне и покупке дома.
— Ха, бери да заселяйся, никто и слова не скажет!
Я застыл.
— А как же документы, за свет ведь платить надо, за землю…
— Оформишь все в сельсовете, легко. Народа нет, я тебе позже дом покажу, и со мной рядом, и крепкий. Хозяин его, Петька Афанасьев, построился на свадьбу, аккурат, когда Никитку сбросили, а пожить-то и не успел. Женился в шестьдесят третьем, построились, а погиб, и жена уехала куда-то, больше ее никто не видел, почитай уж шесть лет прошло.
Да ну новый дом, шесть лет стоит нежилым, это немало, за домом уход нужен. Так и сказал дяде Коле.
— Еще ведь и материал нужен, мало ли.
— В Погорелке лесопилка, там всегда есть и бревно, и тес. Матвей Ильич мужик хороший, поможет, с трактором там же договоримся. Не ссы, прорвемся!
Настрой дяди Коли заразил меня. Договорились, что в следующий мой приезд будем решать вопрос. Пока же, после работы в огороде и обеда, ветеран потащил меня смотреть дом. Мама дорогая, я влюбился с первой минуты, как увидел. Еще бы, да я этот теремок из той жизни помню, он и в двадцатых годах следующего века будет стоять. Отличная идея. Запомнил я его тогда именно по расположению, участок прямо к воде выходит, ставь гараж, и можно как в эллинг прямо с воды заезжать на лодке. Красота!
— Хреново только, что забора нет, видишь следы? — спросил меня фронтовик, указывая на землю.
— Ага, — кивнул я.
— Лоси и кабаны ходят, как к себе домой.
— Ну, забор-то поставим, думаю, отпугнем. Они ведь поэтому и ходят, что нет здесь никого.
Думаю, я прав. А дом был справный и целый. Даже стекла в рамах все на месте, не воруют сейчас селяне друг у друга, редкость это. Почва здесь песчаная, для огорода не очень хорошо, зато воды в огороде не будет, сухо. Дом стоял на мощных камнях, просто глыбы какие-то, как их сюда с Волги и притащили-то? Там да, весь берег усеян такими, но ты пойди дотащи его, тут не одна тонна весу.
Краска на стенах слегка потускнела, и синий, когда-то очень красивый цвет дома казался немного блеклым, как сквозь дымку на него смотришь. Крыша черепичная, мужик-то со связями был, абы кто так делать не станет, стройматериалы вечный дефицит.
— Участок большой, Петька тогда перед свадьбой пригнал трактор с Погорелки, и ему еще кусок распахали, никто ж не думал, что так выйдет.
— А как он погиб? — заинтересовался я.
— Утонул в Волге. На рыбалке был, на Рыбинке, шторм, и поминай как звали. Слышал о погодке-то на нашем «море»?
— То, что штормы бывают? — В будущем слышал.
— Что бывают, полбеды, налетают мгновенно, только что солнце светило, а тут раз, и волна в метр идет. Откуда? Остается гадать. Мстит земелька, не прощает Мологу и сотни деревень.
— А правда, может, слышали, что там не все уезжали и кто-то себя приковывал к домам цепями? — закинул я удочку, хочется узнать об этом у практически современника.
— Да ты что? Это в городе такие байки ходят? — дядя Коля откровенно заржал. — Тут же не в одну минуту все затопили, вода-то несколько лет поднималась. А энкавэдэшники каждый день объезжали все селения и проверяли, не остался ли кто, нет, брат, тут строго все было. Недовольные были, конечно, трудно семьям сниматься с насиженного места, тем более если жили там поколениями. Но что поделать, надо, значит, надо. И ведь в чистое поле не выгоняли, кто свой дом разбирал и сплавлял вниз по Мологе и Волге, кто без всего, жилье давали, но «море» у нас с характером. Помни, если далеко зайти захочешь. Баржи иногда переворачивает, не то что лодки. А уж рыбаков гибнет…
— Понял, — покивал я серьезно.
Вечер второго дня провели прямо у дома, на берегу ручья, или, в будущем, речки. Сидели с поплавками, я уж и забыл, когда с ним ловил в последний раз, а помню, нравилось мне очень. Но погнался за размером и перешел на донки и фидер, и забросил поплавок. Половили немного карасиков, брать не стали, еще судака полно, да и пошли в дом, беседу продолжать. Блин, я за два вечера с дядь Колей узнал о войне и жизни в сороковых больше, чем за всю жизнь, читая тупые книги по липовой истории. Столько информации в голове не удержать, а терять хоть что-то не хотелось и, спросив разрешения, начал понемногу записывать прямо по ходу беседы. Стенографист, блин.
Утром третьего дня я отчаливал, погода уже с утра хмурилась, солнца не видно, но тучи пока светлые. Дядя Коля переживал, уговаривал подождать, чуял дождь сильный. Но мне нужно домой, и так задержался, Катя с Аленкой будут переживать. Здесь ведь связи нет, не позвонишь после того, как доберешься куда-то: «Дорогая, я на месте, все нормально!»
Нет. Семья не знает даже, добрался я вообще или нет, куда хотел. Надо ехать. Пойду быстро, крыша стоит, дождь и ветер не страшны, поднимется волна, поплюхаю на малом, ничего, доберусь, недалеко ведь.
Уже прицепившись к очередной посудине возле шлюза, теперь со стороны «моря», выдохнул. Было и правда нелегко. На Волге волна сантиметров тридцать всего была, била в левую скулу, но слабо, я даже расслабился. А вот выйдя к мысу и попав на открытую воду… Сначала думал, что у меня сейчас на хрен крышу оторвет. Удары ветра и волн были в корму и теперь уже угрожали серьезно. Мотор иногда пропуски давал, качало прилично. Отошел от берега чуть дальше, и стало легче, смог перевести дух и осмотреться. Могу и под баржу залететь, тут это как не фиг делать. Зажег фонарь, хорошо не забыл аккумулятор из гаража прихватить, да так и шел на малом до самой бухты, за которой уже и шлюз виднелся. Сказать, что испугался… Ну, можно и так сказать. Когда теб