Я не зря закинул удочку насчет снегохода. Его так и так в новом году купят у канадцев, а уже в следующем запустят в серию. Но я сразу хочу прыгнуть на ступень выше, если удастся решить проблемы с надежностью, то не «Bombardier» будет по всему миру свои продавать, а мы. Там ведь такое поле для развития, что только делай. А квадрики и в армию пойдут, и на гражданке будут кстати. Вот еще ниша, тракторов маленьких нет, а тут цепляй к квадрику отвал и вот тебе мини-трактор. Господи, да сколько всего можно перетащить из будущего, ускорив прогресс. Мама дорогая!
Мы с Аленкой нарядили красивую елку прямо у нас за забором. У дяди Коли нашлись старые игрушки, и получилось, как в мультике про Простоквашино, чего мы только на елку ни водрузили. Я еще в начале месяца озаботился большим количеством лампочек, на заводе выпросил литровую емкость с «Цапоном» и спаял длинную гирлянду, нашу деревню, наверное, из космоса видно.
— Папа, а на коньках будем кататься? — подбежала Аленка, когда я занимался разбором вещей.
Как и всегда в таких случаях, помог Дерунов. Мне выдали грузовик на сутки, в нем я и перевез всех в деревню, а также кучу вещей из дома. Разбирая коробки, дочь нашла детские коньки, что также были мной куплены заранее. Белые фигурные новые конёчки выглядели великолепно, вся разница с коньками будущего, в них меньше пластика, удерживающего ногу, а значит, вероятны проблемы. Это наше поколение еще помнит «Гаги», гнущиеся во все стороны, как тряпка, зато, научившись стоять на них, можно больше не думать о коньках, а просто кататься. Коньков я купил три пары, две женские, а себе пресловутые «канадки», черного с красным цвета.
— Будем, дочь, будем, расчистим лед на реке и обязательно будем, только не прямо сейчас, хорошо? — попросил я отсрочку от грядущего действия и продолжил разбор вещей.
В деревне мы провели четыре дня. Что мы только ни делали за это время. Я ни минуты не посвятил себе или жене, все втроем… пардон, вчетвером, дядя Коля повсюду нас сопровождал, мы развлекались как хотели. Расчистив лед на реке, обнаружили, что он идеально гладкий, поэтому устроили каток прямо у дома. Дочь была в шоке от коньков, как и Катерина, но лишь первые полчаса. Дальше начались падения в сугробы по краю площадки, катания «паровозиком», вцепившись друг за друга, смех, радость и чувство наслаждения.
Постройкой крепости и игрой в снежки ребенок так же остался доволен, домой ходили только покушать и в туалет. К сожалению, осенью я только подготовил ямы под септики, полноценного туалета еще нет, но обязательно будет.
Четвертого января мы собрались в город. Ребенку в сад надо, здесь нет десяти дней отдыха, да и последний год сейчас, а он важен, в подготовительной группе действительно готовили детей к будущей учебе в школе. Пропускать мы не хотели, да и на завод нужно было.
Катерина расписалась. Уловив мой настрой на книги о войне, вычленила из рассказов дяди Коли свою нить и повела ее. Жена захотела выделить женскую составляющую на фронте. По этой же причине она навестила совет ветеранов города и договорилась об интервью. Угадайте, с кем? Конечно, с женщинами. Кто-то из них был врачом или медсестрой, а кто-то и техником в авиаполке. Катя начала пропадать на встречах, а стопка напечатанных листов на ее столе росла в прогрессии. Я только поддерживал супругу, видя, как ее «прет». Скорее всего, вместе со второй книгой от меня сразу пойдет и Катина.
Не успев войти в квартиру, услышали телефонный звонок, раздающийся изнутри. Спеша открыть двери, я размышлял, сколько таких звонков было в наше отсутствие? Надо в следующий раз просто выключать телефон, а то соседи начнут бурчать.
— Алло, — сняв трубку, ответил я, пытаясь угадать собеседника.
— Наконец-то! Живо на завод! — голос Дерунова, встревоженный до крайности, никогда еще не слышал, как он кричит.
— Так время семь вечера? — удивился я в ответ.
— Ты не слышал? Бегом!
— Понял, скоро буду, — ответил я и пожал плечами.
— Что случилось? — подошла Катя.
— Понятия не имею, завод, что ли, взорвался? Паша орал, как стадо бизонов. Я побежал, разберете тут сами, хорошо?
— Беги, я поесть приготовлю.
— Я позвоню перед выходом.
Выйдя на улицу, поспешил к остановке автобуса. Ходит он нечасто, но часов до девяти шансы уехать есть всегда. Минут через десять подошел довольно пустой ЛиАЗ, и, сунув монетку в приемник, я оторвал билет, покрутив рукоять. Ехать недалеко так-то, всего-то пяток остановок, просто снегу намело, и идти, да еще после тяжелой дороги из деревни, неохота было.
Первое, на что обратил внимание у проходной, спущенные флаги. Да быть не может! Никогда не видел, чтобы их спускали. Иду на проходную, получая пропуск, замечаю глаза вахтерши, мокрые от слез. Спрашивать не собираюсь, но ясно, что кто-то умер скорее всего. Хорошо, что с Павлом Федоровичем я разговаривал по телефону полчаса назад, иначе подумал бы именно о нем.
У кабинета директора стояла суета, куча народа, начальники цехов и отделов, секретарь бегает как наскипидаренная. Блин, меня-то он зачем вызвал, если так занят?
— Елена Алексеевна, здравствуйте, — поздоровался я с секретарем, — Павел Федорович у себя, я так понимаю?
— Да, здравствуйте, Александр, у себя. Велел пустить, как прибудете. Проходите, — эта не заплаканная, но тревога в глазах явная.
— Весь завод там, что ли? — тихо спросил я. Зачем я там нужен? Я ж не начальник цеха!
— Ой, такое случилось, собрали всех. Идите же скорее.
Открыв обитую дерматином дверь, потянув на себя, толкнул вторую, что была внутри. Охренеть. Небольшой кабинет директора моторного завода был просто набит битком.
— Итак, товарищи, завтра состоится общегородское траурное шествие и небольшой митинг, начало в двенадцать часов, довести до всех работников завода, что завтра должны быть на процессии представители от каждого цеха.
Хрена себе размах, выгнать на какое-то шествие в город несколько тысяч рабочих, у нас что, революция? Да ну, Шелепин бы не успел, да и не станет он устраивать кровавую баню, не тот человек.
— Всем всё понятно? Довести до рабочих, завтра жду плакаты и венки. Можете разойтись. — Павел Федорович поставил задачи, но я никак не мог взять в толк насчет себя, поэтому, толкаясь, выпуская людей из кабинета, я просочился к столу директора.
— Здравствуйте, Павел Федорович, — взглянул я на Дерунова.
— Явился наконец. Тебя тоже касается. Берешь своих…
— Кого? — удивился я.
— Ну, Горина своего подтолкни, чтобы людей оповестил, завтра у нас состоится траурное мероприятие.
Я обернулся посмотреть, все ли вышли, и убедившись, что за последним закрылись двери, спросил наконец:
— По кому, Павел Федорович?
Директор взлетел со своего места и отчитал меня.
— Залез в свою деревню, ничего не знаешь, а должен! Вчера вечером скончался Михаил Андреевич Суслов, не успели отправить соболезнования, как следующая новость, скоропостижно, от тяжелой болезни… Николай Викторович Подгорный.
Я охренел. Больше и сказать нечего. Я всё сразу понял. Что скрывается за скоропостижностью, мне известно лучше кого-либо. Перед праздниками я звонил Железному Шурику и поздравил, тот же в ответной речи пожелал мне встретить Новый год с хорошими новостями. Это типа, я радоваться должен? Не, ну стариков убирать было нужно, и я даже догадывался, что кое-кто из них отправится на покой не совсем от старости или болезни, но чтобы так, да еще сразу двоих! Надо звонить, срочно. Стоп, а что мне скажут по телефону? А ничего. Могут еще и послать куда-нибудь подальше. Ай да комсомольцы, ай да сукины дети. Что же они затеяли? Ведь после первой же встречи меня мучил только один вопрос. Как? Да, я рассказал о будущем нужным людям. Да, они вроде как согласились действовать. Но меня терзал один и тот же вопрос, как они смогут пробиться во власть, когда в ЦК не только их люди? Они же не смогут взять большинство на пленуме, который скорее всего состоится в срочном порядке не сегодня, так завтра, они же не у власти, как они надеются пробиться?
Почти в одиннадцать часов вечера вновь зазвонил телефон.
— Нужен срочный разговор, когда сможешь приехать? — без приветствия спросили меня.
— Завтра вечером выеду, утром буду, — ответил я в трубку.
— Сразу ко мне, адрес знаешь! — трубка запищала.
— Фигасе каша заварилась…
— Точнее, — Катя с легким укором взглянула на меня, — ты заварил.
— Может, и так, может, и так, — пробормотал я.
Все эти панихиды, поминки, митинги, как я все это не люблю, кто бы знал, а? Три часа на морозе, хоть и небольшом, топтались, слушали речи и морщились, тяжело. А люди реально соболезновали. Они ведь не знают, кто есть кто, каким человеком был умерший, что реально сделал для страны, а сколько НЕ ДАВАЛ делать, эх, да и не надо это знать народу.
После всех мероприятий помчался на вокзал за билетом, Катя решила не ездить, поеду один. Были только плацкартные, но не страшно, переживу. Супруга собрала и долго причитала, умоляя не влезать в криминал. Обещал, а сам думал, что поздно пить боржоми, уже залез. Причем этот криминал не идет в сравнение с моими шалостями здесь, в Рыбинске.
Дорога оказалась легкой, в этот раз я тупо спал всю ночь, а утром проснулся под разговоры попутчиков. Оделся, выпил чаю, а спустя полчаса поезд остановился, и я сошел на перрон. Блин, надо было попросить встретить меня, было бы проще, а так добирайся как хочешь! Попробуй поймай такси у вокзала, когда поезд только пришел, желающих много. Все же повезло, ехали втроем, таксисты берут попутных, в одиночку тут редко когда ездят. Москва была в трауре, это ощущалось, едва вылез на Кутузовском проспекте. Флаги спущены, людей, что всегда наполняют улицы столицы, почти нет. Москву еще не засыпают реагентами, как в будущем, поэтому она красивее сейчас, чем была грязной осенью, но все равно мне Рыбинск как-то милее. Здесь, в этом страшном, насквозь пропитанном властью городе буквально пахло какой-то казенщиной.