– После водки, шампанское – плохо. Когда наоборот, нормально.
– Да? Почему?
Ева не стала отвечать. Втолкнула Евгения в подъезд.
– Добрый вечер, – услышала она сиплый голос.
Это из-за стойки консьержа выглянула генеральша Астахова. Она была старожилкой этого дома, единственной уцелевшей из старых, советского времени, жильцов. Вообще-то за порядок в подъезде отвечал ее непутевый внук, но за него обычно сидела Астахова. И охраняла границы так, что и мышь не проскочит. Вот только болела часто. Что поделать – годы брали свое.
– Здравствуйте, драгоценная Амалия Федоровна, – Ева поприветствовала старуху с искренней симпатией. Она уважала эту неугомонную бабку. – Слышала, вы хворали. Как ваше ничего?
– Не дождетесь, – крякнула бабка и скрылась за стойкой.
– А внук ваш где? Забухал, что ли?
– Иди в задницу, проститутка чёртова.
Ева улыбнулась. Ей нравилось подобное «добрососедство». Генеральша Астахова вот уже двадцать лет Еву клеймила, поносила, проклинала порою. Но когда Амалия Федоровна умрет, закончится эпоха…
– У вас красивый дом, – услышала она голос Евгения. Они как раз вошли в лифт. – А привратница злая. И старая. Не соответствует.
– У тебя.
– Что?
– Мы же на «ты» перешли. Значит, не у вас дом красивый, а у тебя.
– Прости, я пока не привык.
На площадке стояли диваны и пальмы. Имелась пара картин. В принципе, на лестничной клетке можно было поселить пару человек. И Ева боялась, что как только генеральша Астахова отдаст богу душу, в подъезд начнут просачиваться всякие сомнительные личности. Нет, ночевать они на диванах не останутся, но жильцов донимать – да. Ева не сказала Евгению о том, что в ее подъезде поселился очень… ну, очень… популярный певец. Молодой, красивый, талантливый, заласканный прессой и поклонницами… Но и усталый, перманентно больной: то от простуды страдающий, то от аллергии и от несварения. Как будто потерявшийся во времени и пространстве. Ева видела, как он поднимается к себе. Улыбается через силу соседям. А, закрыв дверь, падает на кровать, даже не почистив зубы. Да, да, это тоже видела! Певец пригласил ее к себе, но ничего у них так и не случилось. Забрался в койку и тут же отключился. Ева накрыла его одеялом и ушла к себе.
…Они зашли в квартиру Евы. Мало кто удостаивался чести посетить ее, но особам голубых кровей доступ был открыт. Кто еще оценит антикварную мебель? Большая часть досталась Еве от бабки, Элеоноры Георгиевны. Той самой старой ведьмы, что завещала фамильное добро замухрышке Аньке Железновой. Сама квартира также когда-то принадлежала ей. Досталась от одного из мужей, какого по счету, поди, упомни. Запустила жилплощадь старуха изрядно. Когда Ева вытурила бабку и стала полновластной владелицей апартаментов, не знала, за что взяться. Все, от пола до потолка, было в ужасном состоянии. Не говоря уже о проводке и сантехнике. Но Ева смогла превратить запущенную халупу в шикарную квартиру. Убранство, может, и не дворцовое, но не хуже, чем в княжеской усадьбе.
Ева провела гостя в гостиную. Усадила на диван.
– Я на минутку, – бросила она, удалившись в спальню.
Платье-футляр, чулки, боди, все это ей надоело. Хотелось скинуть с себя все и облачиться в домашнее. Если бы Ева осталась одна, натянула бы пижаму. Обычную-преобычную, трикотажную, купленную в Лиссабоне за двенадцать евро. Почему-то именно в Португалии продавали самую комфортную и недорогую спальную одежду. В соседней Испании она оказывалась хуже. Но предстать перед гостем в пижаме, это дурной тон. Поэтому она надела спортивные штаны (дорогущие, от именитой фирмы) и майку. Волосы распустила, расчесала, затем заплела в косу. На все это ушло минуты три.
Когда Ева вернулась в гостиную, Евгений изучал статуэтку, стоящую на изящном столике с гнутыми ножками. Ему – цены нет. Она – хорошая подделка под старину. Изготовитель даже подлинное клеймо скопировал мастерски. Да подтер его, чтоб новодел в глаза не бросался.
– Антиквариат? – спросил он.
– Конец восемнадцатого века.
– Сразу видно.
Ева сдержала улыбку. Как мало тех, кто разбирается в предметах старины. Даже парижских аристократов можно легко обмануть. И это еще раз наталкивает на мысль о том, что пора заняться продажей антиквариата.
– Виски, джин, коньяк? – Ева открыла мини-бар и обозрела бутылки. Держала их для гостей. И чтобы потренировать свою волю. Имея алкогольную зависимость трудно держать в доме спиртное… Но она держала. И умудрялась не разорять бар.
– Ты говорила о водке, – напомнил Евгений.
– Да, но ее, как оказалось, нет.
– Жаль.
– И мне. Икра, главное, есть, а водки нет. Безобразие!
– Я выпью виски.
– Нет, подожди. – Ева решительно направилась в прихожую и по домофону набрала номер консьержа. – Амалия Федоровна, у вас водка есть?
– Кто это?
– Чертова проститутка, посмотрите на огонек. Он горит напротив номера квартиры, откуда вас вызывают.
– Водки нет.
– А за тысячу?
Бабка тут же сменила гнев на милость:
– Только за полторы. Но хорошая.
– Несите.
– Сама спустись. Неужто я, старая, буду тебе таскать?
– Ладно.
Ева быстро сбегала вниз, обменяла водку, действительно хорошую, а еще, что немаловажно, холодную, на деньги и вернулась в квартиру. Евгений продолжал изучать обстановку. На сей раз заинтересовался картинами.
– У вас тут как в художественной галерее, – сказал он.
– А у вас не так?
– О нет, – Евгений рассмеялся. – Картины имеются, но на них по большей части изображены бульдоги моей бабки. Отчим, как все еврейские сыновья, был очень привязан к маман. Поэтому хранил весь хлам, что она годами собирала.
– А своего родного отца знаешь? – задав этот вопрос, Ева отправилась в кухню, чтобы достать икру.
– Видел лишь на фото. – Евгений прошел следом и спросил: – Чем помочь?
– Достань ложки, они в ящике. – Она указала. Сама же потянулась за стопками.
– Матушка моя по настоянию своей сохраняла чистоту крови. Поэтому зачали меня от аристократа. Он был поэтом и алкоголиком. К тому же замшелым дедом… Я правильно выразился? – Ева кивнула и увлекла гостя обратно в гостиную. – Умер через полгода после моего рождения, от старости или вина, кто знает.
– Бронштейну твоя мать не родила, потому что не хотела породу портить?
– Нет, она очень хотела от него забеременеть. У нее уже имелся ребенок-аристократ, еще и мальчик, наследник фамилии (замуж ее поэт-пьяница не взял), а дите от богатого мужа могло обеспечить ей будущее. Отчим меня любил, а своего бы просто обожал. Но не получилось у них.
Они сели. Евгений на диван, Ева на кресло. На стол поставили водку и икру. Банка была большой, в нее хозяйка воткнула две десертные ложки. Пей и закусывай.
Так и сделали – выпили и закусили. Ева икру глотала. Как устриц. Поэтому пока Женя жевал, она задала вопрос:
– А что там про сокровище Анненковых? Ты говорил, что есть нечто, затмевающее «Славу».
– Не так… – Евгений поднял палец вверх, призывая собеседницу к вниманию. – Не уступающее бриллианту. А именно, венчальная корона дома Романовых.
Ева отреагировала не так, как ожидалось. Что-то промычала, затем разлила водку по стопкам.
– Ты в курсе, что для каждой принцессы создавали собственный венец?
– Давай выпьем?
– Ты слушаешь меня?
– Конечно. Ты говоришь о коронах. Они в музеях выставляются. Я видела все, что сохранились до наших дней. Бывала в детстве в Оружейной палате, Алмазном фонде. Мальтийская корона Павла Первого меня особенно впечатлила. Красивая, зараза…
Еве почему-то казалось, что разговор ни о чем.
– Ты когда-нибудь присутствовала на церемонии венчания?
– Да. Одно время это было модно.
– Значит, в курсе того, что есть венчальные короны.
– Да, горшки, которые держат над брачующимися, а потом опускают им на головы.
– Для монархов эти горшки изготавливались персонально. К каждой свадьбе две короны – для жениха и невесты. Но не только наследники престола удостаивались такой чести, но и другие члены императорской фамилии. Потом короны разбирались, и к следующему бракосочетанию знаменитейшие ювелиры изготавливали новые, краше прежних.
– Не знала об этом. Но не много и потеряла, не так ли? Если короны разбирали после каждой свадьбы, то какая разница?
– Традиция прервалась в 1884 году.
– Почему?
– Этого не знаю.
– Плохо подготовился, – усмехнулась Ева. Она захмелела и разговор не воспринимала всерьез. Ей вообще хотелось танцевать!
– Корона, изготовленная к бракосочетанию великого князя Сергея Александровича и будущей великой княгини Елизаветы Федоровны, сохранилась. В ней несколько сот индийских бриллиантов, часть которых была срезана с камзола императора Павла. Сейчас она хранится в музее под Вашингтоном. Пришедшие к власти в 1917 году большевики не посчитали корону высокохудожественной ценностью и продали в двадцать шестом году антиквару Вейсу. Она сменила двух хозяев, потом попала в американский музей.
– А при чем тут Анненковы?
– Ни при чем. Это просто пример.
– Ближе к делу нельзя? А то я хочу танцевать.
– Если тебе не интересно, я могу закрыть тему вообще, – насупился Евгений.
– Нет, любопытство буквально раздирает меня, – соврала Ева. – Поэтому и хочу, чтоб ты перешел к сути.
– Ты слышала когда-нибудь о Наталье Анненковой?
– Нет. Чем она была знаменита?
– Как историческая личность ничем. Она была фрейлиной великой княгини Елизаветы.
– Той самой, что вышла замуж за… как там его? Сергея Алексеевича?
– Александровича. Да, ее. Оказаться в свите именитой особы мечтали многие барышни из знатных семейств, но стать фрейлиной удавалось только единицам. Однако заслуга Натальи была не в этом. Она умела влиять на людей. И женщин, и мужчин. Буквально околдовывала их. Под ее влияние попали многие. В том числе великая княгиня. В то время в моде были спиритические сеансы. Экзальтированные барышни развлекались. Наталья во время сеансов впадала в транс, в нее вселялась Екатерина Великая. Устами фрейлины матушка-императрица давала советы Елизавете, к которым та прислушивалась.