Тихий вздох. Рука Маршалла замерла, но дыхание Вени оставалось ровным, глаза по-прежнему были закрыты. Маршалл встал и сжал кулаки. Ему нельзя быть здесь. Обещание есть обещание, а он человек слова.
– Я скучаю по тебе, – прошептал он, – но я не бросил тебя. Не забывай обо мне, Веня.
У него щипало в глазах. Если он задержится здесь, ему крышка. Подобно занавесу, закрывающему сцену, Маршалл медленно побрел прочь из своей бывшей квартиры и исчез в темноте.
Глава двадцать
Венедикт проснулся утром с ужасной головной болью. Его разбудил яркий солнечный свет, и от этого чересчур яркого света боль в основании его черепа становилась хуже, переходя в позвоночник, как будто чья-то рука щипала его нервы.
– Господи, – пробормотал он, подняв руку, чтобы заслонить глаза от солнца. Почему он не опустил жалюзи в спальне перед тем, как лечь спать?
Он резко сел. А когда он, собственно говоря, вообще лег спать?
Едва он шевельнулся, что-то кольнуло его в плечо и, опустив взгляд, он увидел на своей простыне засохшую лужицу крови, вытекшей из поверхностной раны. Он осторожно повел плечами, проверяя, нет ли у него других ран. У него все ныло, но в остальном он функционировал нормально – так же, как и всегда. Рана на его плече закрылась сама собой, и он понятия не имел, как долго пролежал здесь, пока его тело приходило в норму.
Ошарашенный, Венедикт подтянул колени к груди, оперся на них рукой и прижал ладонь ко лбу, пытаясь отогнать раскалывающую череп боль. Затем он попытался мысленно увидеть последнюю картину, которую помнил – но увидел только выстрелы в темноте и пылающий дом. Он бежал к какому-то Алому с пистолетом в руке, а потом…
Ничего. Он понятия не имел, что случилось потом. Он даже не знал, куда подевался его пистолет.
– Как такое возможно? – спросил он вслух. Дом не ответил, только воздух в нем лениво пошевелился от его голоса, как это порой бывает, когда в комнате тесно.
Внезапно он ощутил едва заметный намек на запах – смесь пороха, перца, мускуса и дыма.
Он вскочил на ноги. Маршалл. Боль пронзила его снова, как в то первое утро, когда он проснулся и вспомнил, что эта квартира пуста, что комната Маршалла пуста, что его тело осталось лежать на полу разгромленной больницы. Он сходит с ума. Он почуял его запах. Как будто Маршалл был здесь. Как будто он не погиб.
Судорожно втянув в себя воздух, Венедикт резко достал из гардероба другой пиджак и натянул его, не обращая внимания на боль в раненом плече. Не все ли равно? Что такое еще один очаг боли, когда у него их так много? Когда он весь состоит из горя и мук?
Он закрыл в квартире все двери, затем прошел короткое расстояние до главной резиденции Монтековых и вошел. Прежде чем на него успел обратить внимание кто-то из собравшихся в общей комнате Белых цветов, Венедикт уже поднимался по лестнице, направляясь на четвертый этаж. Здесь он без стука вошел в комнату Ромы, затворив за собой дверь.
Рома вздрогнул и резко повернулся на своем вращающемся стуле, стоящем перед письменным столом. В одной руке он держал комок ваты, в другой – зеркальце, и на губе у него алела ранка.
– Я искал тебя всю ночь, – рявкнул он, бросив зеркальце на стол. – Черт побери, где ты был? Я думал, что тебя убили, и ты валяешься в какой-нибудь канаве!
Венедикт тяжело опустился на кровать Ромы.
– Я не помню.
– Что-о? – Рома встал и, наклонившись, уперся руками в колени. – Ты не помнишь?
– Думаю, я ударился головой и каким-то образом добрался домой.
– Ты исчез так внезапно, что я ничего не понял! Бой тогда еще даже не закончился. Меня чуть не убили, потому что я продолжал тебя искать…
Венедикт тоже встал и перебил своего кузена.
– Я пришел сюда не затем, чтобы спорить с тобой.
Рома резко вскинул руки, вложив в это движение столько сил, что у него покраснели щеки.
– Я с тобой и не спорю.
Последовала пауза. На лице Ромы досадливое выражение сменилось задумчивым, затем угрюмым – двое Монтековых смотрели друг на друга, ведя разговор без слов и читая все по лицам. Они выросли вместе, и как бы далеко ни разошлись, язык мимики, выученный в детстве, не забылся.
– Ты не можешь продолжать работать вместе с Джульеттой, – сказал наконец Венедикт, разбередив старую рану. – Только не после того, что произошло, только не после того, что они сделали с нами.
Рома отвернулся, заложил руки за спину и принялся ходить взад и вперед. Он тянул время. Он ходил вот так, когда не мог придумать ответ.
– Все это было подстроено, – сказал он наконец вместо прямого ответа. – Шантажист опять нанес удар – он убедил нас, что за всем стоят Алые, а их заставил думать, что за этим стоим мы…
– Я знаю, что это было подстроено. Я и есть тот, кто выяснил, что это подстава, – перебил его Венедикт. У него руки чесались как следует встряхнуть кузена. Что тут непонятного? Что тут можно не увидеть? – Но ее люди устроили этот пожар. Ее люди сожгли детей.
Рома повернулся.
– Джульетта – это не ее люди.
И Венедикт сорвался.
– Джульетта позволила им убить твою мать! Джульетта убила Маршалла!
Его слова прозвучали оглушительно, как выстрел из пушки, опустошающий все. Рома пошатнулся, словно от удара, а сам Венедикт схватился за живот.
Этого – этого они не могли простить. Даже смерть матерей могла быть прощена в этом городе, где кровь текла рекой. Но простить гибель Маршалла Сео было невозможно.
– Я знаю, – со злостью крикнул Рома. Чувствовалось, что ему не хочется кричать, но этот разговор можно было вести только на повышенных тонах. – Я знаю, Веня. Господи, неужели ты думаешь, будто я не знаю?
Венедикт засмеялся невеселым режущим смехом.
– Это у тебя надо спросить. Потому что ты точно ведешь себя так, будто все это можно забыть, шляясь с нею.
– Он был и моим другом. Я знаю, что вы двое были намного ближе друг к другу, но прошу тебя, не веди себя так, будто мне все равно.
– Ты не понимаешь. – Венедикт не мог думать. У него в голове так гудело, что он едва мог дышать из-за кома в горле. – Ты просто не понимаешь.
– Чего, Венедикт? Чего я могу не понимать…
– Я любил его!
Рома сделал короткий резкий выдох, похоже, выдохнув весь свой гнев. Он явно удивился, но это удивление быстро прошло, и теперь он, кажется, злился на себя за него. Между тем Венедикт коснулся рукой горла, будто желая загнать свои слова обратно. Ему не следовало этого говорить, ему не следовало говорить ничего… но он все же сказал это. И теперь не станет брать свои слова назад. Потому что это правда.
– Я любил его, – повторил он, на сей раз тихо, повторил затем, чтобы снова почувствовать на языке вкус этих слов.
Он всегда это знал, не так ли? Просто раньше он не мог этого сказать.
Когда Рома поднял взгляд, его глаза блестели.
– Этот город уничтожил бы тебя за это.
– Он и так меня уничтожил, – ответил Венедикт.
Этот город всегда только и делал, что отнимал, отнимал и отнимал. И на сей раз он отнял у него слишком много.
Рома подошел к нему. Полсекунды Венедикту казалось, что сейчас его кузен набросится на него, но вместо этого Рома крепко обнял его руками – твердыми, как сталь.
Медленно Венедикт тоже обнял его. Это было как возвращение в детство, когда главной тревогой было то, вышибет ли спарринг-партнер из него весь воздух, когда ударит ногой. Но это было неважно. Рома всегда помогал ему встать.
– Я убью ее, – прошептал Рома в тишину комнаты. – Клянусь жизнью.
Глава двадцать один
МАРТ 1927 ГОДА
Джульетта с силой положила трубку на телефонный аппарат и издала досадливый звук, так похожий на свисток чайника, что одна из служанок в вестибюле даже посмотрела в сторону кухни.
Вздохнув, Джульетта отошла от телефона. Надо думать, телефонистка на станции начала узнавать ее голос, так часто она звонит. Но у нее нет выбора. Что еще ей остается? После того как Тайлер сжег тот дом, их сотрудничество с Белыми цветами прекратилось, а когда Джульетта спросила отца, не будет ли полезно встретиться еще хотя бы раз, господин Цай только сжал губы в тонкую линию и отмахнулся от нее. Она не могла понять, почему он то хочет работать с Белыми цветами, то вдруг отказывается – причем именно тогда, когда она наконец что-то разузнала, когда ей необходимы все их ресурсы, чтобы выяснить личность того француза, который превратился в чудовище.
Кто же нашептывает все это ее отцу? В его кабинете бывает слишком много людей, так что у нее не получилось бы составить список. Кто это? Шпион Белых цветов? Гоминьдановцы?
– Привет.
Джульетта дернулась и ударилась локтем о ручку двери своей спальни.
– Господи Иисусе.
– Вообще-то это Кэтлин, но я признательна, что ты приписываешь мне такую святость, – сказала Кэтлин, сидящая на кровати Джульетты, и перевернула страницу своего журнала. – У тебя напряженный вид.
– Да, biâojiê[29], я чертовски напряжена. Ты весьма проницательна. – Джульетта сняла с себя жемчужные сережки, положила их на туалетный столик и помассировала мочки ушей. Оказалось, что часами прижимать трубку к уху, когда в него вдета серьга, не очень-то удобно. – Знай я, что ты дома, я бы попросила тебя, чтобы ты мне помогла.
Кэтлин закрыла свой журнал и быстро выпрямилась.
– А тебе нужна моя помощь?
Джульетта покачала головой.
– Нет, я пошутила. У меня все под контролем.
Поскольку за всю последнюю неделю с тех пор, как сгорел дом Белых цветов, Рома не ответил ни на одно из сообщений, которые она отправила ему, Джульетта обзвонила все французские отели, перечисленные в справочнике, задавая одни и те же вопросы. Не ведет ли кто-то из гостей себя странно? Может, кто-то развел в номере грязь? Или оставил следы, похожие на звериные? Или производит слишком много шума по ночам? Все что угодно –