– Что ты себе думаешь? – Он стер с лица веселье и подался вперед. – Кто просил тебя говорить от имени Ромы Монтекова? Кто просил тебя быть его секундантом?
Руки Джульетты сжались в кулаки, и она опять коснулась своей проволочной удавки – не затем, чтобы пустить ее в ход, а просто чтобы почувствовать под ногами твердую почву, чтобы обвить ее вокруг пальца, дабы боль нейтрализовала лютый гнев, жгущий ее горло.
– Это была просто фигура речи.
Тайлер встал.
– Не лги мне. – В его голосе не было веселости. Он воспринимал все это серьезно, назначив себя блюстителем благонадежности Джульетты. – Ты можешь стать моим секундантом и либо дать мне довести эту игру до конца, либо отдать мне Алую банду уже сейчас.
Джульетта в ярости бросилась на него через стол, но Тайлер перехватил ее кулак и не дал ей расквасить ему нос.
– Ты сошел с ума, – прошипела она. – Не только ты можешь убить его, но и он тебя. Ты не неуязвим.
– Верно, – согласился Тайлер. – Но я Алый. Не то, что ты. – Он резко оттолкнул ее кулак и взял свое пальто, готовясь уйти. Джульетта схватилась за стол, стараясь угомонить мысли, лихорадочно крутящиеся у нее в голове.
– В понедельник утром, tángjiê[36], – добавил Тайлер. – У самой границы Международного квартала на берегу Сучжоу. Не опаздывай.
Глава двадцать девять
– Я не могу его отговорить, – сказал Венедикт Монтеков.
Джульетта взглянула на него. Они стояли на берегу Хуанпу, глядя на воду. До дуэли оставалось два дня, и в воздухе запахло весной – а может быть, дело было в том, что солнце сегодня сияло слишком ярко, отражаясь в мелких волнах.
Как странно, что Венедикт согласился встретиться с ней вот так. Его руки были засунуты в карманы, лицо выражало неустрашимость. Он явно не собирался расслабляться. Хотя он и вел себя любезно, какая-то часть его, наверное, считала, что Джульетта может в любой момент начать стрелять. Но он все-таки пришел. Он пришел и делился с ней информацией, как будто они были старыми друзьями, которых объединяло общее дело.
– Ты уверена, что мы не можем вызволить Алису?
– Я не знаю, где ее держат, – ответила Джульетта. – Этот город слишком велик. Как я могу прятать Маршалла Сео, так и Тайлер может прятать Алису так долго, как он хочет.
– Тогда другого выхода нет, – без обиняков сказал Венедикт. – Тайлер получит дуэль, которой он хочет.
Джульетта сделала глубокий вдох и задержала дыхание.
– Он заявил, что это будет русская дуэль, так что каждый сможет сделать только один выстрел, – хрипло проговорила она. – Но это же Рома и Тайлер. Кто-то из них умрет.
В дуэлях, описанных в художественной литературе, этот единственный выстрел часто не попадал в цель – пуля летела мимо или сбивала головной убор. Но ни Рому, ни Тайлера нельзя было упрекнуть в плохой меткости.
– Хуже того, – продолжал Венедикт. – Если мы действительно станем придерживаться старых правил, то первым должен будет стрелять тот, кто послал вызов. А каковы шансы, что Тайлер промажет?
Джульетта зажмурила глаза, борясь с тревожным шумом в голове. А тут еще этот ветер – он выманивал наружу тот ужас, который она так старалась подавить.
– Их нет, – прошептала она. – Ни малейших.
Она не хотела видеть, как это случится. Алый против Белого цветка. Ее семья против всего ее сердца, красного и омытого кровью.
– Ты можешь отговорить его, Джульетта.
Джульетта вздрогнула, открыла глаза и повернулась к Венедикту Монтекову. Он назвал ее по имени. Возможно, его недоверие к ней все же не так велико, как кажется.
– Я пыталась. Но Тайлер не желает меня слушать.
– Я говорю не о Тайлере.
У нее упало сердце. Правильно ли она поняла Венедикта? Когда ветер обдул ее лицо на этот раз, он был холодным, как лед. По ее щеке быстро стекла слеза и, никем не замеченная, упала на бетон. Они стояли молча, вокруг шумел Бунд. Венедикт смотрел на реку, а Джульетта глядела на него, гадая, что ему известно, а что нет.
Она получила ответ на свой вопрос, когда Венедикт посмотрел ей в глаза и спросил:
– Почему ты не хочешь ему сказать?
– Сказать что? – ответила она. Хотя, конечно, Джульетта понимала, что он имеет в виду. Правду. Скажи ему правду. Венедикт был в той больнице в тот день. Он видел, как Рома не хотел уходить от Джульетты. Так что ему было нетрудно догадаться, кто они друг для друга.
Влюбленные. Лжецы.
– Рома умеет хранить секреты, – сказал Венедикт. – Его мало заботит собственная жизнь, потому что он печется о жизнях всех остальных. Он готов кинуться под пули ради Алисы, потому что она – все, что у него осталось. Но если он будет знать, что у него по-прежнему есть ты, то, возможно, не станет очертя голову бросаться навстречу смерти. Скажи ему, что ты солгала. Скажи ему, что Маршалл жив. Тогда ему придется придумать другой план.
Джульетта покачала головой. Как ни приятно было думать, что все сводится к этому – к ней самой, к любви, – на самом деле это всего лишь очередная трещина на потрескавшемся стекле.
– Это ничего не даст, – тихо проговорила она. – К тому же я боюсь не того, что он откроет всем, что Маршалл жив. Я боюсь, что он простит меня.
У Венедикта сделался ошарашенный вид.
– Чего тут бояться?
– Ты не понимаешь. – Джульетта обхватила себя руками. – Пока он ненавидит меня, мы в безопасности. Если же мы опять станем любить друг друга… тогда город может убить нас обоих за то, что мы посмели надеяться.
Она спасет его от одной смерти лишь для того, чтобы толкнуть навстречу другой.
«В самом деле, – казалось, говорило долгое молчание Венедикта. – Я не понимаю». Джульетта видела, как Венедикт вошел в схрон Маршалла Сео, а до этого чуть не выстрелил ей в лицо, чтобы отомстить за Маршалла. Она знала – Венедикт понимает, что такое страх. Страх перед любовью, перед тем, что она окажется безответной, что она причинит боль. Но он не страшился кровной вражды, и Джульетта была рада, что он избавлен хотя бы от этого.
– Не томи, Венедикт Монтеков, говори уже, – прошептала она, когда молчание затянулось.
– Я думаю, – сказал он наконец так тихо, словно его мысли были где-то далеко, – что ты оказываешь себе медвежью услугу, отказываясь надеяться.
И прежде, чем Джульетта смогла найтись с ответом, Венедикт дружески потрепал ее по плечу и пошел прочь, оставив ее стоять на Бунде – одинокая девушка в плаще, развевающемся на ветру.
Кэтлин просмотрела все письма, всю информацию, которую Розалинда передала Белым цветам. Тут не было места для сомнений, с какой стороны ни посмотри. Сколько раз господин Цай произносил угрозы, говоря, что в ближнем круге Алой банды есть шпион. Сколько раз он обходил дом, беря на заметку тех родственников, чьи комнаты находились достаточно близко от его кабинета, чтобы слышать, о чем там говорят. После этого он выселял их одного за другим, надеясь, что избавился от шпиона. А шпионкой была Розалинда – это все время была она.
И Кэтлин желала получить ответы.
Она поднялась по лестнице, думая только об одном. Ее сестра обещала. Даже когда их разделяли океаны, они были заодно – она, Розалинда и Джульетта, – они поклялись, что будут оберегать друг друга, поклялись, что будут неуязвимы, потому что стоят друг за друга. Что могло быть важнее, чем это?
Кэтлин остановилась перед дверью Розалинды и, не обращая внимания на караулящего ее Алого, постучала так резко, что ощутила боль в костяшках.
– Розалинда, открой.
– Вряд ли она в том состоянии, чтобы ответить вам, – сказал Алый. – Просто войдите.
– Нет, – выдавила из себя Кэтлин. – Нет, я хочу, чтобы она встала и посмотрела мне в глаза.
Кэтлин никогда еще не испытывала такой боли от чьего-то вероломства. Она бы поняла, если бы Розалинда не захотела оставаться верной Алой банде. Она бы поняла, если бы Розалинда сорвалась, решив разрушить дом Цаев после долгих лет, в течение которых ее не допускали в святая святых их семьи. Будь дело в этом, Кэтлин могла бы ее простить, даже если бы это стало плевком в лицо Джульетты.
Но чего она не могла понять, так это того, что Розалинда ни о чем ей не сказала.
– Розалинда! – гаркнула она снова.
Ответом ей было молчание. Слишком глубокое молчание. Когда она наконец попыталась открыть дверь, оказалось, что она заперта.
– Давно ты заглядывал к ней? – спросила Кэтлин.
Алый заморгал, уставившись на ручку двери, которая не поворачивалась.
– Всего час назад.
– Всего час назад?
Что-то было не так – это было ясно. Алый быстро сделал Кэтлин знак отойти, она отступила, и он ногой вышиб дверь, сорвав ее с петель. Дверь ударилась о стену, и стала видна комната – пустая кровать, опрокинутый стул и распахнутое окно с тюлевыми занавесками, развевающимися на ветру.
Кэтлин бросилась к окну. С карниза свисала веревка, свитая из простыней и привязанная к ножке кровати с балдахином. Она доходила до клумбы, где в землю были втоптаны кусты роз.
Кэтлин испустила долгий горестный вздох.
– Она сбежала.
Если бы Рома не наводил глянец на свой пистолет в кладовой первого этажа, до его слуха не донеслось какое-то шуршание из переулка.
Окно было открыто, и послеполуденное солнце освещало пыльные углы, отражалось в латунных лампах. Когда Рома отложил тряпку, которой драил пистолет, до него донесся хлюпающий звук, затем тихая брань. Потом послышались звуки, как будто какая-то девушка скулила от боли, подходя все ближе к окну.
Первой мыслью Ромы было, что это Алиса – что она сумела сбежать и отыскать путь домой. Не раздумывая, он распахнул окно настежь и спрыгнул вниз. Его ботинки глухо ударились о мокрую глину. С северной стороны ничего. Он повернулся и увидел Розалинду Лан, одетую во что-то вроде ночной рубашки и накинутое на плечи теплого пальто.
Может, это галлюцинация и ему надо протереть глаза? Возможно, дело в недостатке сна, ведь странно само присутствие здесь Розалинды, не говоря уже о ее виде.