– Мне тоже следовало бы злиться на тебя, – тихо проговорила она. – Как ты посмел прижать к своему виску пистолет, как будто твоя жизнь ничего не стоит?
Рома со вздохом прижался щекой к ее руке и закрыл глаза. Он казался сейчас таким юным. Таким уязвимым. Это был тот самый парень, в которого она влюбилась, он остался таким же под жесткой личиной, которую ему приходилось носить, чтобы выжить. Перед мысленным взором Джульетты стояла картина, которую она увидела, когда толкнула двери лаборатории. Рома, прижимающий пистолет к своему виску. Рома, готовый выстрелить.
– Я запаниковал, – сказал он. – Я бы не нажал на спусковой крючок. Мне просто надо было, чтобы Веня подумал, что я это сделаю, и отпустил меня.
Но откуда-то же он взял эту угрозу. Раз Венедикт поверил в нее, значит, Рома мог ее осуществить. Убить самого себя, лишь бы быть с ней. Джульетте стало не по себе. Она этого не хотела, но надо думать, просто будучи Джульеттой Цай, она воплощала в себе царящее в этом городе насилие.
– Ты не можешь так поступить. – Она сжала его пальцы. – Ты не можешь выбрать меня и отринуть все остальное. Я этого не приму.
Прошла секунда. Пламя свечи, горящей на столе, колебалось, и на них падали пляшущие тени.
– Хорошо, я не буду, – прошептал Рома. Затем открыл глаза – медленно, чтобы приноровиться к тусклому свету. – Не покидай меня, Джульетта.
Это звучало как мольба. Мольба, обращенная к небу, к звездам, к силам, которые определяли их судьбы.
– Никогда, – торжественно пообещала Джульетта. Она и так уже делала это слишком много раз. – Я никогда не покину тебя.
Рома тихо вздохнул.
– Я знаю. – Он поцеловал внутреннюю часть ее запястья. – Думаю, я просто боялся, что они отняли тебя у меня.
От его слов у нее сдавило горло. Такова была их жизнь. Они всегда жили в страхе, хотя считалось, что у них есть сила и власть. Разве сила и власть не решают все проблемы?
Джульетта высвободила руку и вытянула мизинец.
– Клянусь своим сердцем, если это будет зависеть от меня, ты никогда меня не потеряешь.
Свеча мерцала. Рома перевел взгляд с ее лица на ее руку.
– Это что… такой странный американский обычай?
Джульетта фыркнула и, взяв Рому за руку, сцепила их мизинцы.
– Да, – ответила она. – По этому обычаю, если я нарушу свое обещание, ты можешь отрубить мне мизинец.
– Это японское толкование. Юбикири.
– То есть ты все-таки знаешь, что это значит?
Рома не хотел, чтобы она подумала, что поймала его на мелком вранье. Придав своему лицу нарочито серьезное выражение, он повернул ее руку ладонью к себе и растопырил ее пальцы.
– А что, если я хочу не этот палец? – спросил он, постучав по ее мизинцу, и провел ногтем по безымянному пальцу. – Что если я хочу вот этот?
Сердце Джульетты забилось часто и гулко.
– Какое нездоровое желание, – заметила она.
– Хм-м. – Рома начертил вокруг ее пальца круг, не оставив никаких сомнений в том, что он имеет в виду. – Думаю, в моем желании нет ничего нездорового.
– Тогда о чем ты? – Джульетта хотела это услышать. – О чем ты говоришь?
Рома чуть слышно рассмеялся.
– Я прошу тебя выйти за меня замуж.
Кровь бросилась ей в голову. Она почувствовала, как у нее вспыхнули щеки – нет, не от смущения, а от того, что бушующие в ней эмоции не могли найти иного выхода.
– А что, мое обещание с мизинцем для тебя недостаточно хорошо? – поддела его она. – Тебя на это подговорила Алиса?
Рома прижал ладони к ее щекам. Она думала, что из-за темноты он не заметит ее румянца, но он заметил, и его губы дрогнули в улыбке.
– Это ей не под силу, – сказал он. – Выходи за меня, Джульетта. Выходи за меня, чтобы мы смогли стереть кровную вражду между нами и начать все сначала.
Джульетта подалась вперед. Ладони Ромы легли на ее шею, отвели распущенные волосы с плеч. Похоже, он думал, что она хочет его поцеловать, но она потянулась куда-то ему за спину, и он вздрогнул, увидев у нее в руках один из многочисленных экземпляров Библии Лауренса.
– Я не знал, что ты религиозна.
– Я не религиозна, – ответила Джульетта. – Просто мне казалось, что в этом городе для того, чтобы пожениться, нужна Библия.
Рома моргнул.
– Значит, ты согласна?
– Shâ guā. – Джульетта подняла Библию и сделала вид, будто бьет его ею. – Ты что, думаешь, я собираюсь использовать ее как оружие? Конечно, я согласна.
Рома тут же обнял ее и повалил на диван. Библия со стуком упала на пол. К горлу Джульетты подступил смех, но поцелуй Ромы заглушил его. Несколько мгновение только это и имело значение – Рома, Рома, Рома.
Затем послышались далекие звуки стрельбы, и они оба, ахнув, отстранились друг от друга и прислушались. Окна были затемнены, они в безопасности. Но это не могло изменить того факта, что снаружи занимался день и в городе лилась кровь.
Началась бойня. Слышались едва различимые звуки горнов – сигналы к атаке.
Джульетта села и подобрала Библию. Вряд ли Лауренсу бы понравилось, если бы они поцарапали ее.
– Мне следовало предупредить больше людей, – прошептала она.
Рома покачал головой.
– Это же твоя собственная банда. Что ты могла сделать?
Да, в этом всегда и заключалась проблема. Члены Алой банды или Белые цветы. Коммунисты или гоминьдановцы. И в конце концов от всех этих междоусобиц выигрывали только иностранцы, хорошо устроившиеся под защитой границ своих кварталов.
– Я презираю ее, – прошептала она. – Если мои люди могут стрелять в народ только потому, что он сочувствует коммунистам, то я презираю их.
Рома ничего не сказал. Он только заправил ей за ухо волосы, не мешая трепетать от гнева.
– Я избавлюсь от своей фамилии. – Джульетта подняла глаза. – Я возьму твою.
Последовало молчание, во время которого Рома смотрел на нее так, будто пытался навеки запечатлеть в памяти ее черты. Затем заговорил снова.
– Джульетта, – выдохнул он. – Нельзя сказать, что мое имя чем-то лучше твоего. На нем столько же крови, как и на твоем. Можно назвать розу как-то иначе, но она все равно останется розой.
Джульетта вздрогнула, услышав донесшийся снаружи крик.
– Значит, мы никогда не изменимся? – спросила она. – Значит, мы так навсегда и останемся розами, с которых капает кровь?
Рома взял ее за руку и поцеловал костяшки ее пальцев.
– Роза останется розой, хоть розой назови ее, хоть нет[44], – прошептал он. – Но мы можем сделать выбор – ведь именно от нас зависит, предъявим мы миру ее красоту или будем колоть его нашими шипами.
Они могли сделать выбор. Любовь или кровь. Надежда или ненависть.
– Я люблю тебя, – с жаром прошептала Джульетта. – И мне необходимо, чтобы ты это знал. Я люблю тебя так сильно, что мне кажется, эта любовь поглотит меня.
Прежде чем он успел ответить, она вдруг схватила со стола клубок шерстяной пряжи. Рома смотрел, недоуменно наморщив лоб, как она отматывает нитку и достает из кармана нож, чтобы отрезать ее.
Его недоумение уменьшилось, когда Джульетта начала наматывать нитку на его палец – на палец правой руки, как было заведено у русских. Она помнила, о чем они разговаривали шепотом пять лет назад – о будущем, в котором они сбегут и смогут быть вместе.
– Я беру тебя, Рома Монтеков, – тихо произнесла она, – в свои законные мужья, дабы с этого дня и впредь обладать тобою, пока смерть не разлучит нас. – Она завязала маленький крепкий узелок. – Думаю, какие-то обеты я пропустила.
– А еще ты забыла про священника и свидетелей… – Рома протянул руку к ее ножу и еще одной части нитки. – Но у нас хотя бы есть Библия.
Он взял ее за левую руку и принялся наматывать нитку на ее безымянный палец, так нежно и осторожно, что Джульетта не дышала, боясь, что это отвлечет его.
– Я беру тебя, Джульетта Цай, – сосредоточенно прошептал Рома, – в свои законные жены, дабы с этого дня и впредь обладать тобою, пока… – Он поднял глаза, заканчивая завязывать узел. Когда он заговорил опять, то не стал отводить глаза. – Нет, не так. Дабы обладать тобою там, где даже смерть не сможет нас разлучить. В этой жизни и в следующей, ибо пока будут существовать наши души, моя душа всегда сможет найти твою. Вот каковы обеты, которые я даю тебе.
Джульетта сжала руку в кулак. Нитка и впрямь была похожа на кольцо – тяжелая, как металлический ободок. Эти обеты были так же крепки, как и любые клятвы, данные перед священником или другими людьми. Им все это было не нужно. Они дополняли друг друга, были единственными, кто понимал друг друга в этом городе, который хотел пожрать своих детей. Теперь они вместе, сильные как никогда.
– Даже смерть не сможет нас разлучить, – с жаром повторила он.
Это было великое обещание. В этой жизни они были заклятыми врагами. В этой жизни между ними бежала кровь, поток крови – широкий, как река, и такой глубокий, что вокруг него образовалась долина. В следующей жизни их, возможно, ждут мир и покой.
Снаружи металл снова и снова ударялся о металл. Здесь, в четырех стенах, они могли делать только одно – обнимать друг друга, ожидая, когда наступит полдень, когда они обретут свободу.
Глава сорок один
Селия, словно став воином, разглядывала поле битвы сверху. Она всегда хотела только одного – чтобы вокруг царили мир и покой. И теперь закрывала уши руками, надеясь, что тишина в ее голове будет означать и тишину снаружи.
Но больше так не будет. В мире стало слишком шумно. В городе звучало крещендо.
– С севера приближаются трое Алых, и, скорее всего, они приведут с собой больше людей, – доложила Селия, и девушка, стоявшая под балконом, ожидая ее слов, сразу же убежала, чтобы передать их дальше.
– Ваша записка доставлена, – крикнула следующая девушка, кивнув Селии. – Мы связались с Да Нао.
Селия тоже кивнула, затем снова сосредоточила свое внимание на улицах. Она никогда не думала, что станет солдатом, и… наверное, она им не была. Не то что те, кто собирался внизу с кирпичами, дубинками и оружием в ожидании гангстеров и солдат Гоминьдана. Когда завяжется бой, рабочим надо будет сопротивляться только до тех пор, пока город не пробудится, пока рабочие не начнут делать то, что получается у них лучше всего: сеять хаос, выходить на улицы и крушить все вокруг.