аю. Но зачем бежать мне?
– Маршалл…
– Нет! – воскликнул Маршалл, его глаза горели, и он явно считал, что не договорил. – Я серьезно. С какой стати мне бежать? Если учесть, что мне обещано, то с какой стати мне бежать, если только я не трус? С какой стати мне упускать такие возможности…
– Потому что я люблю тебя! – закричал Венедикт. В его сердце словно прорвало плотину, снесло все баррикады, которые он возвел. – Я люблю тебя, Марш. И если тебя убьют из-за того, что ты решил сражаться в чужой войне, то я никогда не прощу этот город. Я разнесу его на куски, и виноват в этом будешь ты!
В комнате повисло гробовое молчание. Маршалл смотрел на Венедикта, округлив глаза, и Венедикту стало не по себе. Слова были сказаны, и он уже не мог взять их назад. Возможно, это были единственные когда-либо произнесенные им слова, которые ему не хотелось взять назад.
– Ну и ну, – наконец произнес Маршалл, и голос его прозвучал хрипло. – У тебя было десять лет, чтобы это сказать, и ты выбрал именно этот момент?
Как бы нелепо это ни было, Венедикт издал что-то вроде смешка.
– Я что, неудачно выбрал время?
– Чертовски неудачно. – Маршалл сделал три шага и остановился перед ним. – Мало того, признаваясь мне в любви, ты умудряешься одновременно обвинять меня. Разве тебя не учили хорошим манерам? Боже…
Маршалл обхватил ладонями шею Венедикта и поцеловал его.
Едва их губы встретились, Венедикта охватило нечто похожее на возбуждение от перестрелки с врагом или от головокружительной погони, на трепет, который он испытывал, прячась в переулке, когда преследование подходило к концу. Он никогда прежде не придавал большого значения поцелуям, они не интересовали его, кого бы он ни целовал. Он никогда не жаждал их, думал о них только как о чем-то абстрактном, но теперь, когда Маршалл прильнул к нему, его жилы словно наполнил огонь, и он понял, что дело не в том, что ему было все равно. Просто ему нужен был Маршалл, ему всегда был нужен только Маршалл. Когда Венедикт погрузил руки в волосы Маршалла и тот издал гортанный звук, Венедикт мог думать только об одном – о том, что именно это люди имеют в виду, когда говорят, что что-то свято.
– Пожалуйста, – прошептал Венедикт, на мгновение отстранившись. – Пожалуйста, пойдем со мной.
Выдох одного из них становился вдохом другого. Руки Маршалл гладили плечи Венедикта, его грудь, талию, затем сжали ткань его рубашки.
– Хорошо, – дрожащим голосом произнес он, словно принося жертву. Он сделал выбор – он отвернулся от семейных уз, чтобы последовать за Венедиктом. – Но с одним условием.
Венедикт поднял взгляд. Маршалл смотрел на него, и его глаза были полностью черными, с расширенными зрачками, выражение лица стало задумчивым и серьезным.
– Все что угодно.
Маршалл улыбнулся.
– Скажи это еще раз. Я не затем томился столько лет, чтобы услышать это признание всего один раз.
Венедикт толкнул его – просто в силу привычки, и Маршалл покачнулся, смеясь.
– Идиот, – обозвал его Венедикт. – Почему за все эти годы ты сам ничего мне не сказал?
– Потому, – просто ответил Маршалл, – что ты был не готов.
«Идиот», – опять подумал Венедикт, но подумал с такой любовью, что она обожгла его целиком.
– Я буду говорить это тебе столько раз, сколько ты захочешь. Я буду ухаживать за тобой, пока тебе это не надоест. Я очень люблю твое ужасное лицо, и нам нужно бежать прямо сейчас.
Маршалл расплылся в сияющей улыбке, такой широкой, что казалось, ее не могут сдержать пределы этой комнаты, пределы этого дома.
– Я люблю тебя так же сильно, – ответил он. – И мы можем идти, но у меня есть одна идея. Насколько ты уверен в том, что мой отец лжет?
Венедикт не был уверен, что в вопросе нет подвоха, ведь Маршалл так внезапно сменил тему.
– Я полностью в этом уверен. Я собственными ушами слышал, как он сказал, что приказ о казнях отдал именно он.
Маршалл закатал рукава до локтей, шаря глазами по письменному столу отца.
– Если этот приказ все еще в силе, то в случае поимки нас непременно убьют, – сказал он и, взяв чистый лист бумаги и ручку, начал писать. – Если только мы не отменим его.
– Каким образом? – оторопело спросил Венедикт и прищурился, глядя на то, что писал Маршалл. – Это что, пропуск на тот случай, если нас остановят?
– Да, пропуск, выданный генералом Шу. – Маршалл закончил писать. – Его печать должна быть в зале заседаний. Пошли.
Маршалл вышел из комнаты до того, как Венедикт успел понять, какой именно у них план. Лодыжка Венедикта заболела еще сильнее, когда он ускорил шаг и догнал Маршалла в длинном коридоре, ведущем в вестибюль.
Вдруг он остановился как вкопанный.
– Марш.
– Она там. Надо просто подняться на второй этаж. – Маршалл показал на лестницу, не замечая ужаса на лице Венедикта. – Мы…
– Марш.
Маршалл вздрогнул, повернулся и посмотрел туда, куда смотрел Венедикт. За изящной аркой вестибюля их взорам предстала гостиная – камин, в котором не горел огонь, разрисованные цветами вазы и генерал Шу, читающий газету на кожаном диване.
– О, – тихо произнес Маршалл.
Генерал Шу отложил газету. В одной руке он держал нацеленный на них пистолет. На другой его руке была надета перчатка, к тому же он не снял верхнюю одежду.
– Неужели ты думал, что я не замечу, что мое окно широко открыто? – медленно проговорил он.
– Что ж, ты нас поймал. – Хотя Маршалл и был ошарашен при виде своего отца, он быстро взял себя в руки и говорил любезно. Он, не дрогнув, подошел к нему, когда его отец встал. – Ты пообещал, что поможешь мне, что поможешь Монтековым. И вот мы здесь.
Генерал Шу смотрел на Венедикта, изучая его.
– Ты должен помогать им по официальным каналам, – бесстрастно заметил генерал Шу.
– Это и есть официальный канал. Если только, – голос Маршалла стал ледяным, – ты не обманул меня.
Последовала пауза. Было слышно, как тикают напольные часы, и видно, как качается их маятник. Генерал Шу медленно положил пистолет на стоящий рядом стол.
– Мы должны действовать в соответствии с заведенным порядком, – ответил он и снова посмотрел на Венедикта с раздражением. – Мы не можем поступать по принципу «что хочу, то и ворочу». Это тирания.
Как быстро Венедикт смог бы выхватить оружие? Пистолет на столе лежал достаточно близко от генерала Шу, чтобы тот мог схватить его, но в то же время недостаточно далеко, чтобы можно было надеяться, что это не угроза.
– Баба, это простой вопрос, – сказал Маршалл. – Если я прошу тебя помочь, чтобы спасти моих друзей, то ты со мной или против меня?
Генерал Шу небрежно хмыкнул.
– В этом-то и состоит твоя проблема. Ты мнишь, будто все бывает только хорошим или плохим, героическим или дурным. Я взял тебя в дом, чтобы научить управлять людьми, а ты даже не можешь сдержать свое слово.
– Мое слово…
Генерал Шу не унимался.
– Мы следуем правилам. Мы выкорчевываем тех, кто угрожает мирному образу жизни. Ты мой сын и будешь поступать так же. Это единственный достойный выбор.
Глухо барабанил дождь. Венедикт почти испугался, что Маршалл послушает своего отца, что притяжение уз крови окажется слишком сильным.
Затем Маршалл сказал:
– Ты забыл. Я не получил достойного воспитания – меня воспитали как гангстера.
И прежде, чем генерал Шу успел его остановить, Маршалл схватил со стола пистолет и с силой ударил его в висок.
Венедикт бросился вперед с округлившимися глазами, Маршалл тем временем подхватил своего отца и уложил его на диван. Глаза генерала Шу были закрыты, его грудь, кажется, оставалась неподвижна.
– Пожалуйста, скажи мне, что ты только что не совершил отцеубийство.
Маршалл закатил глаза и, сунув палец под нос своего отца, убедился, что генерал Шу все еще дышит.
– Ты же не думаешь, что за столько лет я не сумел в совершенстве овладеть искусством оглушать людей?
– Я просто говорю, что удар пистолетом – это немного слишком…
– Боже, ты невыносим. – Маршалл изобразил в пантомиме, будто застегивает губы на молнию, как бы запрещая Венедикту продолжать спор. – Время уходит. Давай отыщем эту печать.
Глава сорок три
– Ты их видишь?
– Нет, – ответил Рома, сжав зубы. – Нам не повезло – на этой набережной слишком много народа.
– Если бы я знала, какая здесь будет толчея, то выбрала бы другое место встречи, – пробормотала Джульетта и вздохнула, пытаясь держать руки над головой Алисы, чтобы защитить ее от дождя. Почему бы ей не поработать зонтом, пока Рома ходит по дощатому тротуару, ведя рекогносцировку?
Нет, так дело не пойдет. За пеленой дождя ничего нельзя было разобрать. Джульетта видела движущиеся толпы протестующих, но не могла различить лица дальше, чем на расстоянии нескольких футов. Рома и Джульетта были сейчас одеты просто, что позволяло им слиться с толпой, но Венедикт и Маршалл не смогут их отыскать, даже если они уже здесь, на Бунде. Они привыкли искать глазами выглаженные белые рубашки Ромы и отделанные бисером платья Джульетты, но сейчас здесь не было ни того, ни другого.
– Рома, уже почти полдень.
– Они придут, – ответил Рома. – Я знаю, они придут.
Джульетта посмотрела на реку, прикусив губу. У каждого причала теснились джонки, освобождая места для иностранных военных кораблей с красно-бело-синими флагами. Иностранцы призвали их сюда, чтобы пригрозить шанхайцам. Чтобы напомнить, что один раз они уже победили здесь в войне и могут сделать это снова. Чтобы напомнить, что, хотя жители Шанхая могут устроить массовые беспорядки, им лучше угомониться до того, как иностранцы разозлятся слишком сильно и задействуют эти корабли.
Джульетта попыталась стереть воду со лба, но это было бесполезно, потому что дождь продолжал лить.
– Я попытаюсь отыскать своего знакомца и уговорить его подождать с отплытием. Как только тут появится твой кузен, мы отправимся в путь.