— Никогда больше и не будешь бояться, мой другъ, — сказалъ мистеръ Боффинъ. — Успокойся: это отъ думъ и отъ того, что ты долго жила въ этомъ мрачномъ домѣ.
— Да отчего же прежде-то не бывало? — спросила мистрисъ Боффинъ.
Такое нападеніе на философію мистера Боффина могло быть отражено лишь весьма резоннымъ замѣчаніемъ со стороны этого джентльмена, что всякая вещь должна же когда-нибудь начаться. Послѣ этого, взявъ жену подъ руку, чтобы не оставлять ее наединѣ съ ея страхомъ, онъ сошелъ внизъ, чтобъ отпустить Вегга. Что касается мистера Вегга, то, будучи отягощенъ сытной закуской и отличаясь отчасти плутоватымъ нравомъ, сей джентльменъ былъ даже радъ удалиться, не исполнивъ того, зачѣмъ приходилъ, и все-таки получивъ свою плату. Проводивъ его, мистеръ Боффинъ надѣлъ шляпу, а мистрисъ Боффинъ шаль, и парочка, вооружившись связкою ключей и зажженнымъ фонаремъ, обошла заколдованный домъ, — заколдованный повсюду, кромѣ ихъ двухъ комнатъ, — отъ погреба до черлака. Не удовольствовавшись этой провѣркой фантастическихъ видѣній мистрисъ Боффинъ, они продолжали свое шествіе черезъ весь дворъ; прошли вокругъ надворныхъ построекъ и между мусорными кучами. Когда обходъ былъ оконченъ, они поставили фонарь у подошвы одной изъ кучъ, и стали совершать свою обычную вечернюю прогулку, чтобъ окончательно стряхнуть съ души мистрисъ Боффинъ насѣвшую на нее паутину.
— Вотъ видишь, дружокъ, — сказалъ мистеръ Боффинъ, когда они пришли ужинать. — Вотъ ты и вылѣчилась. Вѣдь все прошло, не правда ли?
— Да, Нодди, нервы поуспокоились, — отвѣтила мистрисъ Боффинъ, снявъ шаль. — Теперь я ни чуточки не боюсь. Я пойду, куда хочешь, по всему дому, какъ прежде. Но…
— Что такое? — спросилъ мистеръ Боффинъ.
— Но стоитъ вотъ закрыть глаза…
— Ну?
— Ну вотъ, — продолжала мистрисъ Боффинъ, закрывая глаза и задумчиво поднося ко лбу лѣвую руку, — вотъ они тутъ какъ тутъ. Вотъ лицо старика, и вотъ оно молодѣетъ… Вотъ и дѣтскія личики. Вотъ теперь они старѣются… Вотъ незнакомое лицо… А вотъ и всѣ вмѣстѣ.
Открывъ глаза и увидѣвъ черезъ столъ лицо мужа, она потянулась потрепать его по щекѣ, послѣ чего спокойно принялась за ужинъ, объявивъ, что лучшаго лица, чѣмъ у него, нѣтъ въ цѣломъ мірѣ.
XVIПитомцы
Новый служащій мистера Боффина не терялъ даромъ времени: его аккуратность и сметливость скоро наложили свою печать на дѣла золотого мусорщика. Живой интересъ, съ какимъ онъ вникалъ въ каждое поручаемое ему дѣло, составлялъ такое же неотъемлемое его свойство, какъ и быстрота въ исполненіи. Онъ не довольствовался никакими справками и разъясненіями изъ вторыхъ рукъ, а старался самъ овладѣть каждымъ изъ бывшихъ въ его вѣдѣніи дѣлъ.
Была, однако, въ поведеніи секретаря одна особенность, примѣшивавшаяся ко всему остальному, и эта особенность могла бы возбудить недовѣріе въ человѣкѣ, лучше знавшемъ людей, чѣмъ зналъ ихъ золотой мусорщикъ. Секретарь былъ далекъ отъ излишней любознательности или навязчивости, какъ только можетъ быть далекъ секретарь, но при всемъ томъ только полное пониманіе всѣхъ дѣлъ довѣрителя могло его удовлетворить. Скоро стало ясно (по тому знанію дѣла, которое онъ обнаружилъ), что онъ заходилъ въ ту контору, гдѣ писалось завѣщаніе Гармона, и прочелъ его. Онъ предупреждалъ соображенія мистера Боффина насчетъ того, надо ли познакомить его съ тѣмъ или другимъ обстоятельствомъ, показывая, что онъ уже знаетъ это обстоятельство и понимаетъ его суть. Онъ нимало не пытался это скрывать и былъ, видимо, очень доволенъ, что существенная часть его обязанностей состояла именно въ томъ, чтобы быть всегда и по всѣмъ пунктамъ наготовѣ для наилучшаго отправленія этихъ обязанностей.
Это могло бы, повторяемъ, возбудить нѣкоторое смутное недовѣріе въ человѣкѣ, знающемъ свѣтъ. Но съ другой стороны секретарь былъ остороженъ, скроменъ и молчаливъ, хотя хозяйскими дѣлами занимался съ такимъ рвеніемъ, какъ будто они были его собственными. Онъ не выказывалъ никакихъ поползновеній вмѣшиваться въ финансовыя распоряженія мистера Боффина, такъ же, какъ и въ выборъ имъ людей; онъ видимо предпочиталъ то и другое предоставлять на его усмотрѣніе. Если онъ и добивался какой-нибудь власти въ своей ограниченной сферѣ, такъ развѣ только власти знанія, естественно вытекавшей изъ его добросовѣстнаго отношенія къ дѣлу.
Но странная вещь: на лицѣ секретаря всегда лежало какое-то темное облачко. И не только на лицѣ, но и въ манерѣ держать себя, въ каждомъ его движеніи чувствовалась какая-то непонятная грусть. Не то, чтобъ онъ конфузился, какъ въ тотъ вечеръ, когда онъ впервые очутился въ нѣдрахъ семейства Вильферовъ: теперь онъ, говоря вообще, не конфузился; однако что-то странное въ немъ все-таки оставалось. Не то чтобъ онъ какъ-нибудь неловко держался, какъ было тогда: теперь онъ держалъ себя очень хорошо, — скромно, учтиво, спокойно; однако что-то оставалось. Не разъ писали о людяхъ, которые подвергались долгому заточенію, или пережили какую-нибудь страшную катастрофу, или, побуждаемые чувствомъ самосохраненія, убили безоружное, подобное себѣ существо, что отпечатокъ этого никогда не сглаживался въ ихъ внѣшности до самой ихъ смерти. Не было ли и здѣсь такого отпечатка?
Онъ устроилъ себѣ временную контору въ новомъ домѣ, и все шло какъ нельзя лучше въ его рукахъ. Было только одно странное исключеніе: онъ явно уклонялся отъ сношеній со стряпчимъ мистера Боффина. Раза два или три, когда это оказывалось необходимымъ, онъ, подъ какимъ-нибудь благовиднымъ предлогомъ предоставлялъ вести переговоры со стряпчимъ самому мистеру Боффину. Вскорѣ эта странность стала такъ рѣзко бросаться въ глаза, что мистеръ Боффинъ въ одномъ разговорѣ съ нимъ поднялъ этотъ вопросъ.
— Вы угадали, — отвѣчалъ ему секретарь, — я предпочелъ бы не входить въ сношенія съ вашимъ стряпчимъ.
Нѣтъ ли у него личнаго нерасположенія къ мистеру Ляйтвуду?
— Я съ нимъ незнакомъ.
Не терпѣлъ ли онъ въ своей жизни какихъ-нибудь непріятностей отъ судебныхъ процессовъ?
— Не болѣе другихъ, — былъ краткій отвѣтъ.
Не предубѣжденъ ли онъ противъ всей вообще породы судейскихъ крючковъ?
— Нѣтъ. Но пока я служу у васъ, сэръ, мнѣ кажется, лучше будетъ уволить меня отъ посредничества между вашимъ стряпчимъ и вами, его кліентомъ. Впрочемъ, если вы этого требуете, я готовъ уступить. Но я былъ бы очень вамъ благодаренъ, если бы вы не требовали этого отъ меня безъ крайней надобности.
Нельзя сказать, чтобы въ этомъ была крайняя надобность, ибо на рукахъ у Ляйтвуда не было никакихъ дѣлъ мистера Боффина, если не считать безконечно тянувшагося дѣла о неоткрытомъ преступникѣ и еще другого по покупкѣ дома. Всѣ прочія дѣла, которыя могли бы перейти къ нему, теперь заканчивались секретаремъ, подъ верховнымъ надзоромъ котораго они подвигались гораздо скорѣе и успѣшнѣе, чѣмъ подвигались бы, попавъ во владѣнія юнаго Блейта. Золотой мусорщикъ хорошо это понималъ. И даже дѣло, бывшее на ближайшей очереди, дѣло по розыскамъ убійцы, почти не требовало личныхъ сношеній кліента со стряпчимъ, ибо суть его сводилась къ слѣдующему: такъ какъ смерть Гексама лишила барышей «честнаго человѣка», трудившагося въ потѣ лица, то честный человѣкъ плутовски уклонился отъ проливанія напраснаго пота, сопряженнаго съ тѣмъ, что на языкѣ юристовъ зовется: «прошибать стѣну лбомъ»; онъ отказался принести присягу. Итакъ, этотъ новый свѣтъ мелькнулъ было и тотчасъ погасъ. Но пересмотръ уже извѣстныхъ прежде фактовъ привелъ кого-то изъ заинтересованныхъ въ дѣлѣ людей къ той мысли, что не дурно было бы, прежде чѣмъ сдать эти факты въ архивъ, — вѣроятно, уже навѣки, — недурно было бы убѣдить или принудить силой нѣкоего Юлія Гандфорда явиться къ допросу. А такъ какъ всякій слѣдъ Юлія Гандфорда былъ потерянъ, то Ляйтвудъ и обратился къ своему кліенту за полномочіемъ разыскивать его черезъ газетныя объявленія.
— Письмецо бы надо написать Ляйтвуду, Роксмитъ. Или и это вамъ не по нутру?
— Ничуть, сэръ.
— Такъ, можетъ, вы ему черкнете строчки двѣ и скажете, чтобъ онъ помѣстилъ объявленіе, если хочетъ. Не думаю, впрочемъ, чтобъ изъ этого что-нибудь вышло.
— Не думаю, чтобъ изъ этого что-нибудь вышло, — повторилъ секретарь.
— Ну все равно, пусть дѣлаетъ, какъ хочетъ.
— Я сейчасъ ему напишу. Позвольте поблагодарить васъ, сэръ, за ваше любезное снисхожденіе къ моему нежеланію вступать въ сношенія съ вашимъ стряпчимъ. Можетъ быть, оно покажется вамъ менѣе страннымъ, когда я вамъ признаюсь, что хоть я и не знакомъ съ мистеромъ Ляйтвудомъ, но тѣмъ не менѣе онъ мнѣ непріятенъ: у меня связано съ его именемъ одно тяжелое воспоминаніе. Это не его вина; онъ тутъ не при чемъ и даже не знаетъ моего имени.
Мистеръ Боффинъ поспѣшилъ покончить съ этимъ вопросомъ, кивнувъ раза два головой. Письмо было написано, и на другой же день въ газетахъ появилось объявленіе о мистерѣ Юліи Гандфордѣ. Его просили войти въ сношенія съ мистеромъ Мортимеромъ Ляйтвудомъ въ видахъ содѣйствія правосудію, и назначалась денежная награда тому, кто сообщить объ его мѣстопребываніи вышереченному Ляйтвуду въ его контору въ Темплѣ. Каждый день въ теченіе шести недѣль объявленіе это печаталось въ заголовкѣ всѣхъ газетъ, и каждый день въ теченіе шести недѣль секретарь мистера Боффина, читая его, говорилъ себѣ тѣмъ же тономъ, какимъ онъ сказалъ своему принципалу: «Не думаю, чтобъ изъ этого что-нибудь вышло».
Въ его служебныхъ занятіяхъ видное мѣсто занимали розыски сироты, котораго желала взять на воспитаніе мистрисъ Боффинъ. Съ самыхъ первыхъ дней своей службы у Боффиновъ, онъ обнаруживалъ особенное стараніе угодить мистрисъ Боффинъ и, зная, какъ близко къ сердцу она принимаетъ этотъ вопросъ, вложилъ въ него, можно сказать, всю свою душу.
Розыски сироты, какъ въ этомъ убѣдились супруги Мильвей, оказывались дѣломъ не легкимъ. Иной сирота подходилъ бы по всему, да былъ не того пола; другой былъ слишкомъ великовозрастенъ или черезчуръ малъ, или смотрѣлъ болѣзненнымъ, или былъ до невозможности грязенъ, или ужъ настолько привыкъ къ улицѣ, что былъ положительно ненадеженъ и нельзя было поручиться, что онъ не убѣжитъ. А то оказывалось такъ, что нельзя было совершить эту филантропическую сдѣлку иначе какъ путемъ покупки сироты. Ибо, какъ только становилось извѣстно, что нѣкто ищетъ сиротку, какъ тотчасъ же откуда-то брался преданный другъ и покровитель сиротки и оцѣнивалъ его голову.