ера Фледжби.
— А я — на вкусъ Джорджіаны, — сказалъ мистеръ Ламль.
— Джорджи, душечка, надѣюсь, вы не перейдете въ оппозицію, — шепнула мистрисъ Ламль своей дорогой Джорджіанѣ. — Ну, мистеръ Фледжби, говорите: хорошъ по вашему этотъ цвѣтъ?
Обаятельный желалъ знать, не розовымъ ли онъ называется?
— Да, — сказала мистрисъ Ламль.
Ахъ да, онъ это, кажется, зналъ: цвѣтъ платья дѣйствительно розовый. Въ такомъ случаѣ… въ такомъ случаѣ Обаятельный полагалъ, что розовый цвѣтъ значитъ цвѣтъ розъ (въ этомъ мистеръ и мистрисъ Ламль горячо его поддержали). Обаятельный слыхалъ также, что выраженіе «царица цвѣтовъ», примѣняется къ розѣ. На основаніи этого можно было, вѣроятно, сказать, что и это платье — царственное платье. («Очень удачно, Фледжби!» — со стороны мистера Ламля.) Но тѣмъ не менѣе Обаятельный былъ того мнѣнія, что у всякаго свой вкусъ, или по крайней мѣрѣ у большинства, и что онъ… что онъ… и… и… и… Дальнѣйшая часть его мнѣнія заключалась въ нѣсколькихъ «и», за которыми ничего не послѣдовало.
— О, мистеръ Фледжби! Измѣнить мнѣ такъ предательски! — воскликнула мистрисъ Ламль. — Такъ вѣроломно измѣнить моему обиженному розовому платью и объявить себя за голубое!
— Побѣда, побѣда! — подхватилъ мистеръ Ламль. — Ваше платье осуждено, моя милая.
— Но мы еще посмотримъ, что намъ скажетъ Джорджи, — проговорила мистрисъ Ламль, протягивая руку помощи своей юной подругѣ. — Ну-съ, что она скажетъ?
— Она говоритъ, — сейчасъ же подхватилъ мистеръ Ламль, помогая союзнику, — что въ ея глазахъ вы хороши во всякомъ цвѣтѣ, Софронія, и что если бъ она знала, что ее приведутъ въ смущеніе такимъ тонкимъ комплиментомъ, она надѣла бы платье какого-нибудь другого цвѣта, только не голубое. А я скажу ей въ отвѣтъ, что это не спасло бы ее, потому что въ какой бы цвѣтъ она ни одѣлась, цвѣтъ этотъ будетъ цвѣтомъ Фледжби… Ну, а теперь — что говоритъ вашъ Фледжби?
— Онъ говоритъ, — отвѣчала съ готовностью мистрисъ Ламль, похлопывая по рукѣ своей душечки такъ, будто это дѣлала не она, а Фледжби, — онъ говоритъ, что это былъ совсѣмъ не комплиментъ, а естественный порывъ, отъ котораго онъ не могъ удержаться. И разумѣется, — прибавила она съ особеннымъ выраженіемъ, какъ будто говорила за Фледжби, — чѣмъ же онъ виноватъ? Чѣмъ онъ виноватъ?
Но даже и теперь они не рѣшались взглянуть другъ на друга. Почти что скрежеща своими блестящими зубами, запонками, глазами и пуговицами, мистеръ Ламль проклиналъ въ душѣ ихъ обоихъ и испытывалъ сильное желаніе стукнуть ихъ головами.
— Знаете вы оперу, которую даютъ сегодня, Фледжби? — спросилъ онъ отрывисто, какъ будто затѣмъ, чтобы съ языка у него не сорвалось: «Чортъ бы васъ побралъ!»
— Не очень хорошо, — отвѣчалъ Фледжби. — По правдѣ вамъ сказать, я не знаю изъ нея ни одной ноты.
— А вы, Джорджи? — спросила мистрисъ Ламль.
— Я тоже, — чуть слышно отвѣтила Джорджіана.
— 'Такъ значитъ ни одинъ изъ васъ не знаетъ этой оперы? Ахъ, какъ это хорошо!
Тутъ даже самъ трусливый Фледжби почувствовалъ, что наступило время нанести ударъ, и онъ нанесъ ударъ, сказавъ, частью въ сторону мистрисъ Ламль, частью въ окружающій воздухъ:
— Я считаю себя очень счастливымъ, что мнѣ предоставлено…
Такъ какъ онъ тутъ же замолкъ, то мистеръ Ламль, собравъ свои инбирныя бакенбарды кустомъ и мрачно выглядывая изъ него, подсказалъ ему искомое слово: — Провидѣніемъ.
— Нѣтъ, я не то хотѣлъ сказать, — возразилъ Фледжби. — Я хотѣлъ сказать — судьбою. Я считаю себя очень счастливымъ, что судьба начертала въ книгѣ… въ книгѣ, которая… которая составляетъ ея собственность, что я долженъ впервые отправиться въ эту оперу при столь достопамятныхъ обстоятельствахъ, какъ… какъ общество миссъ Подснапъ.
На это Джорджіана отвѣтила, сцѣпивъ мизинчики обѣихъ своихъ рукъ и обращаясь къ скатерти:
— Благодарю васъ, но я вообще ни съ кѣмъ не бываю въ театрѣ, кромѣ Софроніи, и очень этому рада.
Поневолѣ удовольствовавшись на время этимъ скромнымъ успѣхомъ, мистеръ Ламль выпустилъ миссъ Подснапъ изъ столовой такъ, какъ будто отворилъ передъ ней дверцы клѣтки. За ней послѣдовала и мистрисъ Ламль. Когда, вслѣдъ затѣмъ, наверху подали кофе, мистеръ Ламль караулилъ, пока миссъ Подснапъ не кончила пить, и потомъ указалъ пальцемъ мистеру Фледжби (какъ будто этотъ молодой джентльменъ былъ лягавой собакой), чтобъ онъ подошелъ принять отъ нея чашку. Фледжби совершилъ этотъ подвигъ не только успѣшно, но даже съ оригинальнымъ добавленіемъ отъ себя, состоявшимъ въ обращенномъ къ миссъ Подснапъ глубокомысленномъ замѣчаніи на ту тему, что зеленый чай считается вреднымъ для нервовъ. Но миссъ Подснаггь совершенно неумышленно заставила его мгновенно ретироваться, спросивъ:
— Неужели? Какъ же онъ дѣйствуетъ?
Этого мистеръ Фледжби уже никакъ не могъ объяснить.
Когда доложили, что карета готова, мистрисъ Ламль сказала:
— Обо мнѣ не заботьтесь, мистеръ Фледжби: мое платье и мантилья заняли обѣ мои руки. Возьмите миссъ Подснапъ.
И Фледжби повелъ миссъ Подснапъ. За ними пошла мистрисъ Ламль, а мистеръ Ламль шелъ въ хвостѣ, свирѣпо слѣдуя за своимъ маленькимъ стадомъ, точно погонщикъ.
Но зато въ театрѣ онъ былъ весь блескъ и сіянье. Сидя въ ложѣ, они съ супругой завели разговоръ между Фледжби и Джорджіаной слѣдующимъ замысловатымъ и ловкимъ манеромъ. Сидѣли они въ такомъ порядкѣ: мистрисъ Ламль, обаятельный Фледжби, Джорджіана и мистеръ Ламль. Мистрисъ Ламль задавала мистеру Фледжби руководящіе вопросы, требовавшіе лишь односложныхъ отвѣтовъ. Мистеръ Ламль дѣлалъ то же по отношенію къ Джорджіанѣ. Затѣмъ мистрисъ Ламль наклонялась впередъ и заговаривала съ мистеромъ Ламлемъ:
— Альфредъ, мой другъ, мистеръ Фледжби по поводу послѣдней сцены находитъ — вполнѣ справедливо, — что истинное постоянство не нуждается въ такихъ приманкахъ, о какихъ идетъ рѣчь въ этой сценѣ.
На это мистеръ Ламль отвѣчалъ:
— Согласенъ, Софронія. Но вотъ Джорджіана возражаетъ, что вѣдь героиня оперы не имѣла возможности узнать о состояніи чувствъ героя.
На это мистрисъ Ламль замѣчала:
— Совершенно вѣрно, Альфредъ, но мистеръ Фледжби говоритъ… то-то и то-то.
На это Альфредъ возражалъ:
— Конечно, Софронія, онъ правъ; но Джорджіана остроумно замѣчаетъ… то-то и то-то.
При помощи этого искуснаго маневра молодые люди разговаривали между собой очень долго и испытали многое множество тончайшихъ ощущеній, ни разу не раскрывъ рта, если не считать тѣхъ еле внятныхъ «да» и «нѣтъ», которые они изрѣдка произносили, не обращаясь другъ къ другу.
Фледжби простился съ миссъ Подснапъ у дверцы кареты, а мистрисъ Ламль завезла ее домой и по дорогѣ лукаво подшучивала надъ нею ласково-покровительственнымъ тономъ, приговаривая: «Ахъ, Джорджіана! Ай да простушка моя!» Это было не много, но зато тонъ голоса добавлялъ: «Вы покорили нашего Фледжби».
Наконецъ, Ламли воротились домой. Супруга опустилась въ кресло, пасмурная и угрюмая, и молча глядѣла на своего угрюмаго мужа, поглощеннаго важнымъ дѣломъ — откупориваньемъ бутылки съ содовой водой: онъ какъ будто отвертывалъ голову какой-нибудь злосчастной твари и кровь ея лилъ себѣ въ ротъ. Обтеревъ мокрыя бакенбарды, онъ, взглянулъ на жену, помолчалъ и потомъ сказалъ не слишкомъ нѣжнымъ голосомъ:
— Ну, что вы хотите мнѣ сказать?
— Неужели этотъ непроходимый олухъ необходимъ для вашей цѣли?
— Я знаю, что дѣлаю. Онъ не такъ глупъ, какъ вы думаете.
— Онъ, можетъ быть, геній?
— Вы можете глумиться, сколько вашей душѣ угодно, можете принимать какой угодно высокомѣрный тонъ, но я вамъ вотъ что скажу: гдѣ замѣшалась выгода этого молодого негодяя, тамъ онъ присасывается, какъ пьявка. Гдѣ у этого негодяя вопросъ коснется денегъ, тамъ онъ чорту пара.
— А вамъ пара?
— Пара. Почти такая же хорошая, какою вы считали меня для себя. Въ немъ нѣтъ преимуществъ молодости, кромѣ тѣхъ, образчикъ которыхъ вы видѣли сегодня, но поговорите съ нимъ о деньгахъ, и вы увидите, что онъ не олухъ. Во всемъ другомъ онъ, какъ и мнѣ кажется, дѣйствительно дуракъ, но это не мѣшаетъ его главной цѣли.
— А у нея есть деньги, слѣдуемыя ей по праву?
— Да. У нея есть деньги, слѣдуемыя ей по праву. Вы сегодня вели дѣло хорошо, Софронія, потому я и отвѣчаю вамъ на вопросъ, хотя, какъ вамъ извѣстно, я не люблю отвѣчать на подобные вопросы. Вы сегодня вели дѣло хорошо и потому устали. Отправляйтесь спать.
1864