— Такъ, можетъ быть, считаетъ себя ниже? Если такъ, то ему лучше знать.
— Нѣтъ, моя милая, и это не то. Нѣтъ, — повторилъ мистеръ Боффинъ, покачавъ головой и опять немного подумавъ. — Роксмитъ — человѣкъ скромный, но не считаетъ себя ниже другихъ.
— Такъ что же онъ думаетъ въ такомъ случаѣ? — спросила Белла.
— Прахъ меня возьми, если я знаю! — сказалъ мистеръ Боффинъ. — Сначала мнѣ казалось, что онъ не желаетъ встрѣчаться только съ Ляйтвудомъ. А теперь я вижу, что онъ не желаетъ встрѣчаться ни съ кѣмъ, кромѣ васъ.
«Ого!» — подумала миссъ Белла. — «Вотъ какъ!» (Мистеръ Мортимеръ Ляйтвудъ раза два или три обѣдалъ у Боффиновъ; кромѣ того, они встрѣчались съ Беллой и въ другихъ домахъ, и онъ оказывалъ ей нѣкоторое вниманіе.) «Довольно смѣло со стороны какого-то секретаря, жильца папа, дѣлать меня предметомъ своей ревности».
То, что папашина дочка могла такъ презрительно отзываться о папашиномъ жильцѣ, было, можетъ быть, странно. Но и не такія еще странности водились за этой испорченной дѣвушкой, — испорченной вдвойнѣ: сначала бѣдностью, а потомъ богатствомъ. Пусть, однако, всѣ ея странности выяснятся изъ хода нашего разсказа.
«Со стороны этого господина по меньшей мѣрѣ самонадѣянно (разсуждала про себя миссъ Белла) простирать на меня какіе-то виды и устранить съ моей дороги всѣхъ, кто кажется ему опаснымъ. Нѣтъ, положительно, это будетъ уже черезчуръ, если какой-то тамъ секретаришка, нашъ жилецъ, вздумаетъ присваивать себѣ тѣ шансы на хорошую партію, которые представляютъ мнѣ Боффины по своей добротѣ».
А какъ еще недавно миссъ Белла взволновалась открытіемъ, что этотъ самый секретаришка, ихъ жилецъ, по всѣмъ признакамъ любитъ ее. Увы! въ то время еще не выдвигались на сцену ни высоко-аристократическій домъ, ни модистка мистрисъ Боффинъ.
«Пренавязчивый человѣкъ этотъ секретарь, несмотря на свой скрытный характеръ», думала миссъ Белла. «Въ конторѣ у него всегда огонь, когда мы возвращаемся домой изъ театра, и онъ непремѣнно всякій разъ вырастетъ у дверцы кареты, чтобы помочь намъ выйти. А на лицѣ мистрисъ Боффинъ всегда при этомъ какая-то досадная, возмутительно-радостная улыбка, какъ будто есть возможность серьезно поощрять то, что на умѣ у этого господина».
— Вы никогда не даете мнѣ, миссъ Вильферъ, никакихъ порученій домой, — сказалъ какъ-то разъ секретарь, заставъ ее случайно одну въ гостиной. — Я былъ бы счастливъ исполнить всякое порученіе, которое вамъ вздумалось бы дать мнѣ туда.
— То есть куда? Я не понимаю. Пожалуйста объясните, мистеръ Роксмитъ, — проговорила Белла, лѣниво опуская рѣсницы.
— Я разумѣю домъ вашего отца въ Галловеѣ.
Она покраснѣла при этомъ упрекѣ, хотя онъ былъ выраженъ въ такой деликатной формѣ, что казался лишь простымъ, естественнымъ отвѣтомъ на ея слова, и рѣзко, съ повышеніемъ въ голосѣ, спросила:
— О какихъ порученіяхъ вы говорите? Я все-таки не понимаю.
— Да просто о тѣхъ словахъ привѣта или… не знаю, какъ выразиться… о тѣхъ изъявленіяхъ вашей памяти и дочерней любви, которыя, я полагаю, вы посылаете туда такъ или иначе, — отвѣчалъ секретарь тѣмъ же тономъ. — Мнѣ было бы очень пріятно служить такимъ посломъ. Вы вѣдь знаете, что я хожу туда каждый день.
— Мнѣ кажется, не ваше дѣло, сэръ, напоминать мнѣ о моихъ дочернихъ обязанностяхъ.
Она черезчуръ поспѣшила съ этой грубой выходкой противъ «жильца» и вполнѣ это почувствовала, когда встрѣтила его спокойный взглядъ.
— Они и сами не слишкомъ балуютъ меня… Какъ это вы сказали?.. изъявленіями памяти обо мнѣ,- сказала она, спѣша покрыть одну грубость другой.
— Они часто спрашиваютъ про васъ, и я разсказываю, что могу.
— Надѣюсь, правду?
— Надѣюсь, вы не можете въ этомъ сомнѣваться. Это было бы несправедливо съ вашей стороны.
— Я и не сомнѣваюсь. Я заслужила упрекъ. Извините меня, мистеръ Роксмитъ.
— Я попросилъ бы васъ не извиняться, если бъ это не поднимало васъ въ моихъ глазахъ, — отвѣтилъ онъ съ чувствомъ. — Простите, я не могъ удержаться, чтобъ не сказать этого… А теперь вернемся къ тому, о чемъ я говорилъ. Я хотѣлъ только прибавить: они, можетъ быть, думаютъ, что я говорю вамъ о нихъ, передаю ихъ привѣты. Но я не дѣлаю этого просто потому, что боюсь обезпокоить васъ, такъ какъ вы сами никогда меня не спрашиваете.
— Я какъ разъ собиралась съѣздить къ нимъ завтра, — сказала Белла, глядя на него такими глазами, какъ будто онъ сдѣлалъ ей выговоръ.
— Это вы мнѣ говорите или имъ? — спросилъ онъ, недоумѣвая.
— И вамъ, и имъ, — кому угодно.
— И мнѣ и имъ? Считать ли мнѣ это порученіемъ?
— Можете, если хотите. Во всякомъ случаѣ я рѣшила побывать у нихъ завтра.
— Такъ, такъ я имъ и скажу.
Онъ съ секунду помедлилъ, какъ будто затѣмъ, чтобы дать ей возможность продлить разговоръ, если она пожелаетъ. Но она не прибавила больше ни слова, и онъ ушелъ.
Два факта изъ этого недолгаго свиданія поразили своею странностью миссъ Беллу, когда она осталась одна. Во-первыхъ то, что когда мистеръ Роксмитъ ушелъ, она несомнѣнно имѣла покаянный видъ и чувство раскаянія въ сердцѣ. Во-вторыхъ то, что у нея и въ помышленіи не было побывать въ родительскомъ домѣ, пока она не сказала ему, что рѣшила съѣздить туда.
«Что бы это значило? Что творится со мной?», спрашивала себя мысленно эта молодая дѣвица. «Онъ не имѣетъ никакихъ правъ на власть надо мной. Какъ же это случилось, что я его слушаюсь, когда ни капли не интересуюсь имъ?»
На другой день мистрисъ Боффинъ настояла, чтобы Белла совершила свою поѣздку въ каретѣ, и она выѣхала съ большою торжественностью.
Мистрисъ Вильферъ съ миссъ Лавиніей много передумали о вѣроятностяхъ за и противъ пріѣзда миссъ Беллы въ каретѣ, и когда онѣ увидѣли ее изъ окна, у котораго, притаившись за занавѣской, сидѣли на караулѣ, онѣ единодушно рѣшили, что необходимо какъ можно дольше задержать ее у калитки къ смущенію и зависти сосѣдей. Выполнивъ это похвальное рѣшеніе съ вожделѣннымъ успѣхомъ, обѣ дамы направились въ семейную гостиную, дабы встрѣтить миссъ Вильферъ съ подобающимъ равнодушіемъ.
Какою маленькой и бѣдной показалась Беллѣ эта гостиная! По какой узенькой, кривой лѣсенкѣ приходилось подниматься наверхъ! Какой жалкій контрастъ составляли этотъ небольшой домишка и вся его обстановка съ великолѣпныхъ аристократическимъ домомъ, гдѣ она теперь жила!
«Просто не вѣрится, что я могла когда-то жить, въ такой лачугѣ», думала Белла, входя.
Зловѣщая величавость мистрисъ Вильферъ и дерзкая бойкость миссъ Лавиніи не улучшали дѣла. Въ эту минуту Белла, можно сказать, нуждалась въ поддержкѣ, но поддержки не было.
— Это большая для насъ честь, — сказала мистрисъ Вильферъ, подставляя для родственнаго поцѣлуя правую щеку, не болѣе теплую (въ смыслѣ родственныхъ чувствъ), чѣмъ выпуклая сторона столовой ложки. — Не находишь ли ты, Белла, что сестра твоя Лавинія очень выросла?
— Мама, — перебила ее миссъ Лавинія строгимъ тономъ, — вамъ никто не мѣшаетъ говорить оскорбительно съ Беллой, такъ какъ Белла это вполнѣ заслужила, но я попросила бы васъ не говорить нелѣпостей въ родѣ того, что я будто бы выросла. Я уже вышла изъ того возраста, когда люди растутъ.
— Я сама выросла уже по выходѣ замужъ, — сурово провозгласила мистрисъ Вильферъ.
— Это очень пріятно, мама, но еще пріятнѣе будетъ, если вы оставите эту тему, — замѣтила на это миссъ Лавви.
Уничтожающій взглядъ, которымъ величественная леди отвѣтила на эти слова, могъ бы сразить менѣе смѣлаго противника, но онъ не произвелъ ни малѣйшаго дѣйствія на Лавинію. Она предоставила своей родительницѣ услаждаться такими взглядами, сколько ея душѣ угодно, и, нимало не смутившись, приступила къ сестрѣ:
— Надѣюсь, ты не оскорбишься, Белла, если я тебя поцѣлую?.. Хорошо. Теперь разскажи, какъ ты тамъ поживаешь. Что твои Боффины?
— Замолчи! — прикрикнула на нее мистрисъ Вильферъ. — Я не допускаю такого фамильярнаго тона.
— Ахъ, батюшки!.. Въ такомъ случаѣ, Белла, что твои Споффины? — такъ какъ мама не позволяетъ называть ихъ Боффинами, — сказала миссъ Лавви.
— Дерзкая дѣвченка! Дерзкая! — произнесла съ грозной строгостью мистрисъ Вильферъ.
— Мнѣ все равно, дерзкая я или мерзкая, рѣшительно все равно, — хладнокровно отвѣтила Лавинія, упрямо тряхнувъ головой. — Я готова быть той и другой. Но я знаю одно — что я не вырасту, выйдя замужъ.
— Не вырастешь? Не вырастешь? — торжественно переспросила мистрисъ Вильферъ.
— Нѣтъ, мама, не вырасту. Ничто меня къ этому не принудитъ.
Мистрисъ Вильферъ взмахнула перчатками и впала въ патетическій тонъ.
— Такъ и слѣдовало ожидать, — проговорила она слезливо. — Одна покидаетъ меня для надменныхъ богачей, другая презираетъ. Утѣшительно!
— Мама, — заговорила Белла, — Боффины богаты — это такъ; но вы не имѣете права называть ихъ надменными: вы очень хорошо знаете, что они не надменны.
— Короче, мама, — вмѣшалась миссъ Лавви, перебѣгая къ непріятелю безъ малѣйшаго о томъ предувѣдомленія, — вы должны знать, — а если не знаете, тѣмъ стыднѣе для васъ, — что Боффины — совершенства во всѣхъ отношеніяхъ.
— Правда твоя, отъ насъ, кажется, требуютъ, чтобы мы раздѣляли это мнѣніе, — отозвалась мистрисъ Вильферъ, благосклонно принимая дезертира. — Вотъ почему, Лавинія, я не допускаю фамильярнаго тона. Мистрисъ Боффинъ (о физіономіи которой я никогда не могу говорить съ тѣмъ спокойствіемъ, какое желала бы сохранить) и мать твоя далеко не въ короткихъ отношеніяхъ и нельзя ни на минуту допустить, чтобы эта дама или ея супругъ позволили себѣ называть нашу семью просто Вильферами. Поэтому и я не согласна называть ихъ просто Боффинами. Нѣтъ! Такой тонъ — зовите его фамильярностью, близостью, равенствомъ — какъ угодно, — давалъ бы поводъ заключить о такихъ взаимныхъ отношеніяхъ между нами, какихъ на дѣлѣ не существуетъ… Понятно ли я высказалась?
Не обративъ ни малѣйшаго вниманія на этотъ вопросъ, хотя онъ былъ предложенъ офиціальнымъ тономъ судьи, миссъ Лавви напомнила сестрѣ: