ть это для меня?
— Нѣтъ, нѣтъ, мы все устроимъ, не безпокойтесь, — сказалъ мистеръ Боффинъ.
— О, благодарю васъ, благодарю! Какъ только понадобится, вы пришлите ко мнѣ горничную съ запиской: ужъ я какъ-нибудь вырвусь изъ дому и подпишу — хоть гдѣ-нибудь въ кондитерской или на скверѣ, если мнѣ принесутъ туда чернила и бумагу… Однако что жъ это я! Мнѣ надо бѣжать, а то папа и мама догадаются… Милая, дорогая Софронія, прощайте, прощайте!
Бѣдная простодушная дѣвушка нѣжно обняла мистрисъ Ламль, а потомъ протянула руку мистеру Ламлю.
— Прощайте, дорогой мистеръ Ламль… то есть, Альфредъ, я хотѣла сказать. Надѣюсь, послѣ сегодняшняго дня вы больше не будете думать, что я отвернулась отъ васъ и Софроніи изъ-за того, что вы лишились своего положенія въ свѣтѣ… Ахъ, Господи! я такъ наплакала себѣ глаза, что мама навѣрное спроситъ, что со мной… Охъ, кто-нибудь, сведите меня внизъ ради Бога!
Мистеръ Боффинъ свелъ ее внизъ, усадилъ въ экипажъ, и видѣлъ, какъ ее повезли, такую худенькую и безпомощную, совсѣмъ исчезавшую подъ широкимъ фартукомъ желтаго фаэтона, изъ-за котораго выглядывали только ея бѣдные заплаканные глазки, точно глазки наказаннаго ребенка, который въ припадкѣ горя и раскаянія, жалобно выглядываетъ изъ своего угла, куда его поставили за какой-нибудь дѣтскій проступокъ.
Вернувшись въ столовую, мистеръ Боффинъ увидѣлъ, что мистрисъ Ламль все еще стоитъ по одну сторону стола, а мистеръ Ламль по другую.
— Я позабочусь, — сказалъ онъ, показывая имъ билеты и ожерелье, — чтобъ все это было возвращено по принадлежности.
Мистрисъ Ламль взяла съ углового столика свой зонтикъ и теперь обводила имъ узоръ на скатерти обѣденнаго стола, какъ незадолго передъ тѣмъ обводила на обояхъ стѣны въ квартирѣ мистера Твемло.
— Надѣюсь, вы не скажете ей правды, мистеръ Боффинъ? — проговорила она, поворачивая къ нему голову, но не подымая глазъ.
— Нѣтъ, не скажу, — отвѣчалъ мистеръ Боффинъ.
— Я разумѣю насчетъ того, чего стоитъ ея другъ, — пояснила она ровнымъ голосомъ, упирая на послѣднее слово.
— Нѣтъ, — повторилъ онъ. — Я только намекну ея родителямъ, что за ней слѣдуетъ немножко присматривать, но больше ничего имъ не скажу.
— Мистеръ Боффинъ! Мистеръ Боффинъ! — заговорила Софронія, продолжая чертить съ особенной старательностью. — Мнѣ кажется, на свѣтѣ не много людей, которые на вашемъ мѣстѣ отнеслись бы ко мнѣ такъ бережно, съ такимъ вниманіемъ, какъ вы. Желаете вы принять мою благодарность?
— Благодарность всегда можно принять, — сказала съ обычнымъ своимъ добродушіемъ мистриссъ Боффинъ.
— Въ такомъ случаѣ благодарю васъ обоихъ.
— Софронія, вы, кажется, расчувствовались, моя милая? — спросилъ насмѣшливо ея супругъ.
— Полноте, сэръ! — перебилъ его мистеръ Боффинъ. — Хорошо думать о другомъ — вещь совсѣмъ не плохая. Не плохо и то, когда другой хорошо думаетъ о тебѣ. Мистрисъ Ламль ничего не потеряетъ, заслуживъ чье-нибудь доброе мнѣніе.
— Премного обязанъ. Но я обращался съ вопросомъ къ мистрисъ Ламль.
Она все чертила по скатерти съ мрачнымъ, неподвижнымъ лицомъ, и не отвѣтила ему.
— А спросилъ я потому, — продолжалъ Альфредъ, — что я и самъ склоненъ расчувствоваться, видя, какъ вы присваиваете чужія деньги и вещи, мистеръ Боффинъ. Наша Джорджіаночка вѣрно сказала, что три пятифунтовые билеты лучше, чѣмъ ничего, и если продать ожерелье, то на вырученныя деньги можно купить кое что.
— Да, если продать, — добавилъ мистеръ Боффинъ, пряча ожерелье въ карманъ.
Альфредъ слѣдилъ за нимъ глазами и такимъ же жаднымъ взглядомъ проводилъ билеты, которые тоже исчезли въ жилетномъ карманѣ мистера Боффина. Потомъ онъ, не то съ раздраженіемъ, не то съ насмѣшкой, посмотрѣлъ на свою супругу. Она все чертила на столѣ, но пока она чертила, въ ней совершалась борьба, и эта борьба нашла себѣ выраженіе: кончикъ ея зонтика привелъ по скатерти нѣсколько глубокихъ послѣднихъ штриховъ, и изъ глазъ ея упало нѣсколько слезинокъ.
— Чортъ бы побралъ эту женщину! Она и въ самомъ дѣлѣ расчувствовалась! — вскрикнулъ Ламль.
Она отошла къ окну, ежась подъ его гнѣвнымъ взглядомъ, съ минуту постояла тамъ, глядя на улицу, и повернулась къ нему совершенно спокойная.
— До сихъ поръ вы не имѣли причинъ жаловаться на мою сентиментальность, Альфредъ; не будете имѣть ихъ и въ будущемъ. Не обращайте на меня вниманія… Мы, вѣроятно, скоро уѣдемъ заграницу на заработанныя деньги?
— Да, скоро уѣдемъ, вы это сами знаете. Вы знаете, что намъ надо уѣхать.
— Я не возьму съ собой своей сентиментальности, будьте покойны. Впрочемъ меня, все равно, скоро отучили бы отъ нея. Но вся она цѣликомъ останется здѣсь… Да уже и осталась… Вы готовы, Альфредъ?
— Какого же черта я ждалъ, Софронія, какъ не васъ?
— Ну такъ идемъ. Я очень жалѣю, что изъ-за меня задержалось наше великолѣпное отбытіе изъ этого дома.
Она вышла, и онъ послѣдовалъ за ней. Мистеръ и мистрисъ Боффинъ были настолько любопытны, что, тихонько приподнявъ штору, смотрѣли, какъ они пошли по длинной улицѣ, удаляясь отъ дома. Они шли подъ руку дружной, солидной четой, но повидимому не разговаривали другъ съ другомъ. Было бы, можетъ быть, слишкомъ смѣло предположить, что подъ этимъ солиднымъ семейственнымъ видомъ скрывается нѣчто въ родѣ стыда двухъ мошенниковъ, скованныхъ вмѣстѣ невидимыми кандалами; но ничуть не слишкомъ смѣло утверждать, что они до смерти надоѣли другъ другу, что они были противны сами себѣ и что имъ опротивѣло все на свѣтѣ.
Завернувъ за уголъ, супруги Ламль все равно что выбыли изъ здѣшняго міра, по крайней мѣрѣ для Боффиновъ, ибо съ этой минуты ни мистеръ, ни мистрисъ Боффинъ никогда больше ихъ не встрѣчали.
IIIЗолотой мусорщикъ снова падаетъ во прахъ
Вечеръ только что описаннаго дня былъ однимъ изъ литературныхъ вечеровъ мистера Боффина, и потому мистеръ Боффинъ, поцѣловавъ послѣ обѣда мистрисъ Боффинъ, отправился въ Павильонъ, держа въ обѣихъ рукахъ свою толстую палку въ такомъ положеніи, точно она нашептывала ему что-то на ухо, какъ въ былые дни. На лицѣ его было такое напряженное выраженіе, что, казалось, конфиденціальныя сообщенія толстой палки требовали самаго глубокаго вниманія съ его стороны. Лицо мистера Боффина въ эту минуту было положительно лицомъ человѣка, который внимательно прислушивается къ какому-то очень запутанному разсказу, и, сѣменя по троттуару своими коротенькими ножками, онъ не разъ взглядывалъ на свою спутницу такими глазами, какъ будто говорилъ: «Ну что вы тамъ разсказываете! Не можетъ быть!»
Мистеръ Боффинъ и его палка шли вдвоемъ, пока не дошли до одного перекрестка, гдѣ они, вѣроятно, разсчитывали встрѣтиться съ кѣмъ-то, кто долженъ былъ идти къ Павильону отъ Клеркенвелла. Здѣсь они остановились, и мистеръ Боффинъ посмотрѣлъ на часы.
— Еще пять минуть ждать Винаса: я немного поторопился, — сказалъ онъ.
Но Винасъ былъ человѣкъ пунктуальный и показался на горизонтѣ въ тотъ самый моментъ, когда мистеръ Боффинъ опускалъ въ карманъ часы. Увидѣвъ, что его уже ждутъ, онъ прибавилъ шагу и скоро подошелъ.
— Благодарю, Винасъ, — сказалъ ему мистеръ Боффинъ. — Благодарю, благодарю!
Было бы несовсѣмъ ясно, за что мистеръ Боффинъ благодаритъ анатома, если бъ онъ не далъ на это объясненія въ своихъ дальнѣйшихъ словахъ.
— Теперь все устроилось, Винасъ. Послѣ того, какъ вы побывали у меня и согласились скрыть пока отъ Вегга, что вы измѣнили ему, я чувствую нѣкоторую поддержку за собой. Отлично, Винасъ! Благодарю, Винасъ, благодарю, благодарю!
Мистеръ Винасъ съ скромнымъ видомъ пожалъ протянутую руку, и они направились къ Павильону.
— Какъ вы думаете, Винасъ, Веггъ сегодня накинется на меня? — спросилъ съ безпокойствомъ мистеръ Боффинъ, пока они шли.
— Я думаю, сэръ, что сегодня.
— Имѣете вы какое-нибудь основаніе такъ думать, Винасъ?
— Видите ли, сэръ, — отвѣчалъ этотъ джентльменъ, — дѣло въ томъ, что онъ еще разъ заходилъ ко мнѣ, чтобы удостовѣриться въ сохранности нашего «общаго капитальца», какъ онъ выражается. Вотъ тутъ-то онъ и сказалъ мнѣ, что не намѣренъ больше ждать и заговоритъ съ вами въ слѣдующій же разъ, какъ вы явитесь въ Павильонъ. А такъ какъ слѣдующій разъ приходится именно на сегодня, — деликатно намекнулъ мистеръ Винасъ, — то вы сами понимаете, сэръ…
Мистеръ Боффинъ задумчиво потеръ себѣ затылокъ.
— Веггъ страшный негодяй, Винасъ, — проговорилъ онъ. — Ужасный человѣкъ! Просто не знаю, какъ я выпутаюсь изъ этой исторіи. Поддержите меня, Винасъ, какъ добрый человѣкъ и какъ другъ. Вы вѣдь поддержите меня, насколько это въ вашей власти? Да?
Мистеръ Винасъ сказалъ, что поддержитъ, послѣ чего мистеръ Боффинъ, съ озабоченнымъ, грустнымъ лицомъ продолжалъ путь въ полномъ молчаніи, пока они не позвонили у калитки Павильона. Вскорѣ во дворѣ раздались ковыляющіе шаги, калитка повернулась на своихъ петляхъ, и передъ ними предсталъ мистеръ Веггъ собственной персоной.
— Ахъ, это вы, мистеръ Боффинъ! — сказалъ онъ. — Вы меня совсѣмъ забыли, сэръ.
— Да. Я былъ занятъ другими дѣлами, Веггъ.
— Въ самомъ дѣлѣ, сэръ? — проговорилъ ученый джентльменъ съ саркастичёской усмѣшкой. — А я, признаться, поджидалъ васъ съ особеннымъ нетерпѣніемъ.
— Не можетъ быть, Веггъ!
— И очень даже можетъ быть, сэръ. Такъ что если бъ вы не зашли ко мнѣ сегодня, будь я анаѳема, если бъ я завтра не зашелъ къ вамъ самъ. Такъ-то, сэръ.
— Надѣюсь, ничего дурного, Веггъ?
— О, нѣтъ, мистеръ Боффинъ, ничего дурного, — былъ ироническій отвѣтъ. — Что же можетъ быть дурного въ Боффиновомъ Павильонѣ?.. Входите, сэръ.
«Въ бесѣдку ли, что для тебя я разукрасилъ, ты войдешь,
„Ты ложе не изъ розъ росистыхъ тамъ найдешь.
„Войдешь ли ты, войдешь ли ты въ мою бесѣдку?
«Нѣтъ, не войдешь ты, не войдешь ты, не войдеаіь въ нее!»
Недобрый огонекъ горѣлъ въ глазахъ мистера Вегга, когда онъ поворачивалъ ключъ за свомъ принципаломъ, выпустивъ его во дворъ съ этимъ припѣвомъ. У мистера Боффина былъ удрученный и покорный видъ. Когда они проходили черезъ дворъ, Веггъ шепнулъ Винасу за спиной мистера Боффина: «Взгляните на баловня фортуны: онъ уже заранѣе поджалъ хвостъ». И въ отвѣтъ на это Винасъ шепнулъ Веггу: «Это оттого, что я ему все сказалъ: я подготовилъ вамъ путь».