Закончивъ такимъ образомъ свой спичъ, добродушный херувимчикъ расцѣловалъ свою дочку и побѣжалъ на пароходъ, который стоялъ уже у пловучей пристани, дѣлая все отъ него зависящее, чтобы разнести ее на куски. Но счастливая парочка не захотѣла такъ скоро разстаться съ папа, и не пробылъ онъ на палубѣ и двухъ минутъ, какъ оба они появились на набережной.
— Папочка! Папа! — закричала Белла, махая ему зонтикомъ, чтобъ онъ подошелъ къ борту, и нагибаясь впередъ.
— Что тебѣ, душенька?
— Очень я васъ колотила своей противной шляпкой, папа?
— Не очень, голубушка, не стоитъ и говорить.
— А за ноги крѣпко щипала?
— Ничего, моя крошечка, мнѣ было даже пріятно.
— Вы меня простили, папа? Совсѣмъ простили? Пожалуйста, пожалуйста простите совсѣмъ!
Она говорила это не то смѣясь, не то плача, и у нея выходило такъ плѣнительно, такъ мило и естественно, что все лицо херувимчика расплылось въ нѣжную улыбку, и онъ сказалъ ублажающимъ тономъ, точно она все еще была маленькая:
— Ну что за глупая мышка!
— А все-таки вы прощаете меня — за это и за все? Прощаете, папа?
— Прощаю, моя дорогая.
— И не чувствуете себя одинокимъ и покинутымъ сейчасъ, оттого, что мы разстаемся?
— Христосъ съ тобой. Нѣтъ, моя радость.
— Ну прощайте, милый. Прощайте!
— Прощай, моя золотая… Уведите ее, Джонъ! Уведите ее домой.
Она оперлась на руку мужа, и они пошли домой по розовой тропинкѣ, которую заходящее солнце, въ своей добротѣ, проложило на прощанье нарочно для нихъ. Да, есть дни въ этой жизни, ради которыхъ стоить жить и стоить умереть. Какъ хороша старинная пѣсня, въ которой поется. «Любовь, любовь, любовь! Любовь вертитъ всѣмъ міромъ!»
VЖена нищаго
Внушительная мрачность, съ какою мистрисъ Вильферъ встрѣтила мужа, когда онъ вернулся со свадьбы, такъ чувствительно задѣла его херувимскую совѣсть и такъ замѣтно ослабила твердость его ногъ, что шаткое состояніе души и тѣла преступника могло бы возбудить подозрѣнія не только въ его героической супругѣ, но и въ миссъ Лавиніи и даже въ почтенномъ другѣ дома мистерѣ Джорджѣ Сампсонѣ, если бы всѣ ихъ помыслы не были заняты другимъ. Но такъ какъ вниманіе всѣхъ троихъ было всецѣло поглощено самымъ фактомъ возмутительнаго брака, то они уже не могли удѣлить его преступному заговорщику, на его счастье. Такимъ образомъ своимъ спасеніемъ онъ былъ обязанъ единственно этому счастливому обстоятельству, но ужъ никакъ не себѣ.
— Р. Вильферъ, вы не спрашиваете о вашей дочери Беллѣ,- обратилась къ ему мистрисъ Вильферъ изъ своего параднаго угла.
— Ахъ, правда, я и забылъ, — проговорилъ онъ съ явно притворнымъ спокойствіемъ невѣдѣнія. — Какъ… то есть вѣрнѣе, гдѣ Белла?
— Не здѣсь! — провозгласила мистрисъ Вильферъ, скрещивая руки.
Херувимчикъ пролепеталъ слабымъ голосомъ что-то такое въ родѣ неудачнаго: «Въ самомъ дѣлѣ, мой другъ?»
— Не здѣсь! — повторила мистрисъ Вильферъ суровымъ, звучнымъ тономъ. — Короче сказать, Р. Вильферъ, у васъ больше нѣтъ дочери Беллы.
— Нѣтъ дочери Беллы, мой ангелъ?
— Нѣтъ! Ваша дочь Белла! — произнесла мистрисъ Вильферъ съ такимъ высокомѣрнымъ видомъ, точно она не принимала никакого участія въ появленіи на свѣтъ этой молодой леди, и съ такой укоризной, точно это былъ какой-то предметъ роскоши, которымъ мужъ ея обзавелся исключительно за свой счетъ и даже вопреки ея совѣту, — ваша дочь Белла отдала себя нищему.
— Милосердый Боже!
— Лавинія, покажи твоему отцу письмо его дочери Беллы, — сказала мистрисъ Вильферъ своимъ монотоннымъ голосомъ чтеца парламентскаго акта и взмахнула перчаткой. — Вѣроятно, отецъ твой признаетъ его за документальное доказательство того, что я говорю. Я полагаю, отецъ твой знакомъ съ почеркомъ своей дочери Веллы. Впрочемъ, не знаю. Онъ, можетъ быть, скажетъ, что незнакомъ. Теперь я ничему не удивлюсь.
— Отправлено изъ Гринвича и помѣчено сегодняшнимъ числомъ, — объявила Лавинія, подавая отцу «документальное доказательство» и въ свою очередь накидываясь на него. — Выражаетъ надежду, что мама не разсердится. Благополучно вышла замужъ за мистера Джона Роксмита. Никому не говорила заранѣе во избѣжаніе непріятныхъ домашнихъ разговоровъ. Проситъ сообщить милому папа, поцѣловать Лавви, и такъ далѣе. Хотѣла бы я знать, что бы вы сказали, если бы это сдѣлалъ кто-нибудь другой изъ незамужнихъ членовъ семьи!
Херувимчикъ прочелъ письмо и слабо вскрикнулъ:
— Вотъ такъ сюрпризъ!
— Дѣйствительно сюрпризъ, это вы правду сказали, — отозвалась мистрисъ Вильферъ замогильнымъ голосомъ.
Получивъ такое поощреніе, херувимчикъ повторилъ свою фразу, но далеко не съ тѣмъ успѣхомъ, какого ожидалъ, ибо на этотъ разъ разгнѣванная матрона замѣтила ему съ крайней горечью:
— Я уже слышала это отъ васъ.
— Удивительно, конечно. Но мнѣ кажется, моя милая, — робко заговорилъ, складывая письмо, херувимчикъ постѣ нѣсколькихъ секундъ удручающаго молчанія, — мнѣ кажется, намъ надо примириться съ этимъ. Надѣюсь, ты позволишь мнѣ замѣтить, мой другъ, что мистеръ Джонъ Роксмитъ… то есть насколько я его знаю, разумѣется… строго говоря, не нищій.
— Въ самомъ дѣлѣ? — сказала мистрисъ Вильферъ съ зловѣщей учтивостью. — Это новость. Я не знала, что мистеръ Джонъ Роксмитъ богатый помѣщикъ, и очень рада это слышать.
— Я, кажется, не говорилъ этого, мой другъ, — пролепеталъ херувимчикъ.
— Благодарю васъ! Я, стало быть, лгу? Пусть такъ. Ужъ если моя дочь бросаетъ мнѣ въ лицо оскорбленія, чего же ждать мнѣ отъ мужа? Одно вытекаетъ изъ другого. Похоже даже на то, что тутъ не обошлось безъ соглашенія. Очень похоже на то, — закончила мистрисъ Вильферъ съ гробовою веселостью и съ трепетной покорностью судьбѣ.
Но тутъ въ схватку вмѣшалась Неукротимая, волоча за собой упирающагося Джорджа Сампсона.
— Мама! — заговорила эта молодая леди. — Я нахожу, что было бы гораздо лучше, если бъ вы не уклонялись отъ сути дѣла и не говорили о какихъ-то тамъ оскорбленіяхъ, которыя кому-то бросаютъ въ лицо, потому что это просто безсмыслица.
— Какъ? — воскликнула мистрисъ Вильферъ, сдвигая свои темныя брови.
— Безсмыслица, и больше ничего. И Джорджъ Сампсонъ понимаетъ это такъ же хорошо, какъ и я, — отрѣзала Лавви.
Мистрисъ Вильферъ, внезапно окаменѣвъ, устремила негодующій взоръ на несчастнаго Джорджа, который, въ своемъ колебаніи, кому онъ долженъ оказать поддержку — невѣстѣ или мамашѣ невѣсты, — не поддержалъ никого, даже себя.
— А суть дѣла въ томъ, — продолжала Лавви, — что Белла дурно поступила со мной, совсѣмъ не по-сестрински. Она можетъ серьезно скомпрометировать меня и Джорджа, и семью Джорджа тѣмъ, что убѣжала и обвѣнчалась такимъ неприличнымъ образомъ. Кто былъ у нея дружкой, хотѣла бы я знать? Какая-нибудь сторожиха? А между тѣмъ стоило ей довѣриться мнѣ и сказать: «Лавви, если ты считаешь совмѣстимымъ съ твоимъ достоинствомъ невѣсты Джорджа присутствовать на моей свадьбѣ, то я прошу тебя — будь моей дружкой и скрой это отъ папа и отъ мама», — и я, конечно, сдѣлала бы это.
— И ты, конечно, сдѣлала бы это?! — воскликнула мистрисъ Вильферъ. — Неблагодарная! Змѣя!
— Сударыня! Позвольте! Нехорошо такъ говорить, клянусь честью! — вступился мистеръ Сампсонъ, серьезно качая головой. — При всемъ моемъ уваженіи къ вамъ, я долженъ вамъ сказать: не говорите такъ! Право, не хорошо. Когда человѣкъ съ чувствами джентльмена становится женихомъ молодой леди и когда дѣло при этомъ доходитъ до змѣи (хотя бы со стороны одного изъ членовъ семейства), то знаете, это… это… Сошлюсь на ваши собственныя добрыя чувства, мэмъ! — закончилъ онъ довольно неуклюже.
Признательный взглядъ, которымъ подарила молодого джентльмена мистрисъ Вильферъ за его любезное вмѣшательство, былъ такого свойства, что миссъ Лавинія залилась слезами и обхватила его руками за шею, желая защитить.
— Моя противоестественная мать хочетъ уничтожить Джорджа! — вскрикнула она. — Но я не дамъ уничтожить моего Джорджа! Прежде умру!
Мистеръ Сампсонъ барахтался въ объятіяхъ своей милой, все еще силясь укоризненно качать головой по адресу ея мама и бормоча:
— Нѣтъ, знаете, мэмъ, такія слова, какъ «змѣя», не дѣлаютъ вамъ чести, при всемъ моемъ уваженіи къ вамъ.
— Я не дамъ уничтожить тебя, Джорджъ! — кричала миссъ Лавинія. — Пусть мама прежде меня уничтожитъ и успокоится на этомъ. А-а-а!.. Для того ли я вырвала Джорджа изъ его счастливой семьи, чтобы подвергать его такимъ ужасамъ? Джорджъ, дорогой мой, ты свободенъ! Предоставь меня, мой милый, моей мама и судьбѣ. Передай мой любящій привѣтъ твоей тетушкѣ и упроси ее не проклинать змѣю, которая переползла твою дорогу и отравила тебѣ жизнь. А-а-а!..
Молодая дѣвица только что достигла совершеннолѣтія и потому была еще неопытна по части истерическихъ припадковъ, но тутъ она упала въ обморокъ чрезвычайно удачно, если принять во вниманіе, что это былъ ея первый дебютъ. Мистеръ Сампсонъ наклонился надъ ея безчувственнымъ тѣломъ. Смятеніе его было такъ велико, что онъ обратился къ мистрисъ Вильферъ съ совершенно несообразной фразой:
— О демонъ! Смотрите, что вы надѣлали, при всемъ моемъ уваженіи къ вамъ!
Херувимчикъ безпомощно потиралъ себѣ подбородокъ, глядя на эту сцену, но, говоря вообще, былъ скорѣе радъ такой диверсіи, ибо, въ силу всепоглощающихъ свойствъ всякой истерики, она могла, пожалуй, поглотить и поднятый вопросъ.
Такъ оно и случилось. Придя мало-по-малу въ себя, Неукротимая спросила съ дикимъ порывомъ: «Джорджъ, мой безцѣнный, ты цѣлъ?» и потомъ: «Джорджъ, моя радость, что случилось? Гдѣ мама?» Тогда мистеръ Сампсонъ, съ подобающими случаю словами ободренія, приподнялъ ея распростертое тѣло и передалъ его съ рукъ на руки ея мама, точно молодая леди была чѣмъ-то въ родѣ прохладительнаго. Мистрисъ Вильферъ съ достоинствомъ отвѣдала прохладительнаго, поцѣловавъ ее въ лобъ (такъ, какъ будто проглотила устрицу), послѣ чего миссъ Лавви, шатаясь, возвратилась подъ защиту мистера Сампсона, сказавъ ему: «Милый мой, я, кажется, вела себя немножко сумасбродно. Я все еще слаба, у меня кружится голова, не выпускай моей руки, Джорджъ!» И потомъ она еще нѣсколько разъ пугала его до полусмерти, испуская въ самые неожиданные моменты какіе-то странные звуки — что-то среднее между рыданьемъ и шипѣньемъ только что откупоренной бутылки съ содовой водой.