Она плакала дольше, чѣмъ можно было ожидать. Но, въ концѣ концовъ, ея слезы изсякли. Она вышла изъ своего темнаго уголка, куда забилась-было, умыла лицо и заварила чай.
— Вамъ ничего, крестная, если я сдѣлаю одну выкройку, пока мы сидимъ съ вами за чаемъ? — спросила она своего друга — стараго еврея.
— Сандрильона, дорогая моя, когда же вы отдохнете? — попробовалъ возразить ей старикъ.
— Ну, какая же это работа — вырѣзать выкройку! — проговорила миссъ Дженни, уже кромсая бумагу своими проворными маленькими ножницами. — Дѣло въ томъ, крестная, что мнѣ хочется сдѣлать выкройку, пока я еще помню фасонъ.
— Вы, стало быть, сегодня видѣли его? — спросилъ Райя.
— Да, крестная. Вотъ сейчасъ только видѣла. Это ряса, — знаете, то, что носятъ наши священники, — пояснила миссъ Дженни во вниманіе къ тому, что онъ исповѣдывалъ другую вѣру.
— Зачѣмъ же вамъ эта ряса, Дженни?
— Какъ зачѣмъ? Надо вамъ сказать, что мы, профессора, живущіе своимъ вкусомъ и изобрѣтательностью, должны всегда глядѣть въ оба. А мнѣ теперь, какъ вамъ извѣстно, предстоитъ много сверхсмѣтныхъ расходовъ. Ну вотъ, пока я плакала тамъ надъ могилой моего бѣдного мальчика, мнѣ и пришло въ голову, что можно извлечь кое-что и изъ священника въ моемъ ремеслѣ.
— Что же можно изъ него извлечь? — спросилъ старикъ.
— Не похоронную процессію, не бойтесь, — отвѣчала миссъ Дженни, предупреждая кивкомъ его возраженія. — Публика не любитъ грустныхъ вещей, я это знаю. Мнѣ рѣдко заказываютъ трауръ для моихъ маленькихъ друзей, то есть настоящій трауръ. А придворнымъ трауромъ щеголяютъ. Но кукла-священникъ, съ лоснящимися темными кудрями и баками, соединяющій двухъ моихъ юныхъ друзей узами брака, — дѣло другое. (Тутъ миссъ Дженни выразительно подняла свой указательный пальчикъ.) Назовите меня дурой, если на-дняхъ не увидите эту тройку на выставкѣ игрушечнаго магазина въ Бодъ-Стритѣ.
Быстро перебирая своими искусными пальчиками, она нарядила одну изъ куколъ въ облаченіе изъ коричневой бумаги, прежде чѣмъ они отпили чай, и вертѣла ее передъ глазами стараго еврея въ назиданіе его еврейскому уму, когда послышался стукъ въ наружную дверь. Райя пошелъ отворить и тотчасъ же возвратился, вводя за собой съ своей важной и учтивой манерой, которая такъ шла къ нему, какого-то джентльмена.
Хозяйкѣ этотъ джентльменъ быль незнакомъ, но въ тотъ моментъ, когда его взглядъ обратился на нее, въ его манерѣ промелькнуло что-то, напоминавшее ей мистера Юджина Рейборна.
— Извините, — сказалъ онъ. — Не вы ли шьете на куколъ?
— Я, сэръ.
— Вы другъ Лиззи Гексамъ?
— Да, сэръ, — отвѣчала миссъ Дженни, мгновенно принимая оборонительное положеніе. — Да, я другъ Лиззи Рексамъ.
— Вотъ отъ нея записка, въ которой она очень просить васъ исполнить просьбу мистера Мортимера Ляйтвуда, подателя. Мистеръ Райя знаетъ, что я Мортимеръ Ляйтвудъ, и подтвердитъ вамъ это.
Райя наклонилъ голову въ подтвержденіе.
— Будьте любезны, прочтите записку.
— Тутъ всего нѣсколько словъ, — сказала Дженни съ удивленнымъ взглядомъ, когда прочла ее.
— Не было времени много писать. Время дорого. Мой другъ Юджинъ Рейборнъ умираетъ.
Дѣвочка всплеснула руками и вскрикнула жалобнымъ голосомъ.
— Умираетъ неподалеку отсюда, — прибавилъ съ волненіемъ Ляйтвудъ. — Онъ умираетъ отъ руки злодѣя, который напалъ на него въ темнотѣ и изувѣчилъ его. Я прямо отъ его постели. Онъ почти все время въ безпамятствѣ. Въ тѣ короткіе, тревожные промежуки, когда къ нему возвращается сознаніе, и то не вполнѣ, я могъ уловить изъ его безсвязнаго бормотанья, что онъ хочетъ, чтобы вы пріѣхали и посидѣли при немъ. Не полагаясь на мое собственное толкованіе того, что онъ говорилъ, я попросилъ Лиззи послушать. И оба мы пришли къ убѣжденію, что онъ требуетъ васъ.
Маленькая швея, сжимая руки, испуганно переводила глаза съ одного на другого изъ своихъ собесѣдниковъ.
— Если вы промѣшкаете, онъ можетъ умереть, и его просьба, его послѣднее желаніе, ввѣренное мнѣ,- мы много лѣтъ были больше, чѣмъ братья, — останется неисполненнымъ… Я не въ силахъ говорить.
Черезъ нѣсколько секундъ черная шляпка и костыль были уже при исполненіи своихъ обязанностей, старику еврею поручили караулить домъ, и маленькая швея, сидя въ каретѣ рядомъ съ Мортимеромъ Ляйтвудомъ, выѣхала на почтовыхъ изъ города.
Глава XМиссъ Дженни подсказываетъ нужное слово
Темная отъ спущенныхъ шторъ, тихая комната. Подъ окнами рѣка, текущая въ безбрежный океанъ. На постели человѣческая фигура, спеленатая, забинтованная, безпомощно лежащая на спинѣ, съ двумя безполезными руками въ лубкахъ, вытянутыми по бокамъ. Два дня, всего два дня пребыванія въ затемненной шторами комнатѣ такъ пріучили маленькую швею къ этой картинѣ, что она вытѣснила въ ея душѣ воспоминанія многихъ лѣтъ.
Онъ почти не шевелился съ минуты ея пріѣзда. Иногда глаза его были открыты, иногда закрыты. Когда они были открыты, въ ихъ немигающемъ взглядѣ, прикованномъ къ одной точкѣ прямо передъ нимъ, не мелькало никакой мысли, только лобъ минутами хмурился, и тогда на лицѣ появлялось что-то похожее на выраженіе не то удивленія, не то гнѣва. Тогда Мортимеръ заговаривалъ съ нимъ, и порой онъ настолько приходилъ въ себя, что пытался произнести имя друга. Но черезъ мигъ сознаніе уходило, и не было больше духа Юджина въ разбитой оболочкѣ Юджина.
Маленькую швею снабдили всѣми необходимыми для ея работы матеріалами и поставили для нея столикъ въ ногахъ кровати. Надѣялись, что, сидя такъ, подлѣ него, съ своей роскошной волной бѣлокурыхъ волосъ, падавшей на спинку стула, она, можетъ быть, привлечетъ его вниманіе на себя. Съ тою же цѣлью она принималась напѣвать вполголоса, когда онъ открывалъ глаза, или когда она видѣла, что онъ хмуритъ лобъ и на лицѣ его мелькаетъ слабое выраженіе, мимолетное, какъ тѣнь, скользящая по водѣ. Но до сихъ поръ онъ не замѣчалъ ея. Тѣ, кто надѣялся на присутствіе Дженни, были: докторъ, наблюдавшій за больнымъ, Лиззи, приходившая послѣ каждой своей смѣны, и Ляйтвудъ, ни на минуту не отходившій отъ него.
Прошло уже не два, а три дня. Прошло и четыре. Наконецъ, совершенно неожиданно, онъ сказалъ что-то шепотомъ.
— Что ты, мой дорогой?
— Ты сдѣлаешь, Мортимеръ?..
— Что?
— Пошлешь за ней?
— Юджинъ, она уже здѣсь.
Совершенно не сознавая, сколько времени прошло послѣ ихъ разговора, онъ думалъ, что они говорятъ все о томъ же.
Миссъ Дженни поднялась въ ногахъ кровати, мурлыча свою пѣсенку и весело кивая ему.
— Я не могу пожать вамъ руку, Дженни, — сказалъ Юджинъ съ чѣмъ-то похожимъ на его прежнее выраженіе въ глазахъ, — но я очень радъ, что вижу васъ.
Все это ей повторилъ Мортимеръ, потому что слова можно было разобрать, только близко наклонившись къ больному и внимательно слѣдя за его усиліями выговорить ихъ. Немного погодя онъ продолжалъ:
— Спроси ее, видѣла ли она опять своихъ дѣтей.
Мортимеръ не могъ этого понять, и даже Дженни не понимала, пока онъ не прибавилъ:
— Спроси ее, нюхала ли она опять свои цвѣты.
— Ахъ, знаю! Понимаю теперь! — воскликнула Дженни.
Она быстро подошла къ изголовью кровати. Мортимеръ уступилъ ей свое мѣсто, и, наклонившись надъ больнымъ, она сказала съ сіяющимъ взглядомъ:
— Это вы про тѣхъ дѣтей, что, бывало, спускались ко мнѣ съ неба длинными лучезарными рядами и приносили мнѣ облегченіе и покой? Про тѣхъ дѣтей, что уносили меня съ собой къ небу и доставляли мнѣ счастье и радость?
Юджинъ улыбнулся.
— Да.
— Я больше не видала ихъ съ тѣхъ поръ. Теперь я никогда ихъ не вижу; но вѣдь я почти и не страдаю теперь.
— Какая это была прелестная греза! — сказалъ онъ.
— Но зато я опять слышала пѣніе моихъ птичекъ и нюхала мои цвѣты. Да, правда! — подхватила дѣвочка съ восторгомъ. — И, Боже! — что это было за прекрасное, божественное пѣніе, и какъ удивительно сладко пахли цвѣты!
— Останьтесь здѣсь, помогите ходить за мной, — проговорилъ онъ спокойно. — Мнѣ бы хотѣлось, чтобы ваши видѣнья посѣтили васъ здѣсь прежде, чѣмъ я умру.
Она прикоснулась рукой къ его губамъ, потомъ тою же рукой прикрыла себѣ глаза и воротилась къ своей работѣ, тихонько напѣвая пѣсенку. Онъ съ видимымъ удовольствіемъ слушалъ пѣсенку, пока она не затихла.
— Мортимеръ!
— Я здѣсь, мой дорогой.
— Дай мнѣ чего-нибудь… удержи меня здѣсь еще на нѣсколько мгновеній…
— Удержать тебя здѣсь, Юджинъ?
— Да. Не дай мнѣ опять уйти туда… въ ту неизвѣстную страну, гдѣ я постоянно блуждаю… Я чувствую, что я только что воротился оттуда и что сейчасъ опять начну странствовать тамъ… Удержи меня, мой другъ!
Мортимеръ далъ ему изъ возбуждающихъ средствъ того, что можно было дать съ безопасностью (всѣ они были тутъ же, подъ рукой) и наклонился надъ нимъ, собираясь предостеречь его, чтобъ онъ не говорилъ слишкомъ много, какъ вдругъ онъ сказалъ:
— Не запрещай мнѣ говорить. Я долженъ говорить. Если бъ ты зналъ, какая это мука сознавать, что уходишь куда-то… И какъ невыносимо тяжело блуждать въ тѣхъ невѣдомыхъ странахъ… Гдѣ онѣ, Мортимеръ, — эти безконечныя страны? Вѣрно, на неизмѣримомъ разстояніи отъ насъ?
По лицу друга онъ понялъ, должно быть, что теряетъ сознаніе, потому что черезъ секунду прибавилъ:
— Не бойся, я еще не ушелъ… О чемъ бишь я говорилъ?
— Ты хотѣлъ что-то сказать мнѣ, Юджинъ. Мой добрый, бѣдный другъ! Ты хотѣлъ что-то сказать своему старому другу, — тому, кто всегда любилъ тебя, восхищался тобой, подражалъ тебѣ во всемъ, кто былъ ничто безъ тебя и теперь — видитъ Богъ! — съ радостью легъ бы на твое мѣсто, если бъ могъ.
И Мортимеръ закрылъ лицо руками.
— Молчи, молчи! — сказалъ ему Юджинъ съ нѣжнымъ взглядомъ. — Я этого не стою. Мнѣ радостно это слышать, старина, но я не стою этого. Это нападеніе, Мортимеръ, это звѣрское убійство…
Мортимеръ наклонился надъ нимъ съ удвоеннымъ вниманіемъ и сказалъ:
— Мы съ тобой подозрѣваемъ кое-кого.
— Больше чѣмъ подозрѣваемъ. Но, Мортимеръ, пока я здѣсь лежу, и потомъ, когда я буду лежать уже не здѣсь, я не хочу, чтобы преступникъ былъ п