— Я чувствовалъ, что это составить вопросъ, и потому распорядился такимъ образомъ, чтобъ ты могла съѣздить со мной завтра утромъ и осмотрѣть его, — сказалъ Джонъ.
Было рѣшено, что завтра же утромъ Белла ѣдетъ въ Лондонъ. Джонъ поцѣловалъ ее, и она была въ восторгѣ.
Пріѣхавъ въ Лондонъ на другой день согласно съ намѣченнымъ планомъ, они наняли карету и поѣхали въ западную часть города. И не только въ западную часть города, но въ ту именно его часть, которую Белла въ послѣдній разъ видѣла въ тотъ день, когда отрясла прахъ отъ ногъ своихъ, разставшись съ домомъ мистера Боффина. И не только въ эту самую часть города пріѣхали они, но даже въѣхали въ ту самую улицу. И не только въѣхали въ ту самую улицу, но и остановились, наконецъ, у того самаго дома.
— Джонъ, милый, — вскрикнула Белла въ неописанномъ волненіи, высовываясь въ окно. — Ты видишь, гдѣ мы?
— Вижу, мой другъ. Кучеръ не ошибся.
Дверь подъѣзда отворилась безъ звонка, и Джонъ высадилъ Беллу. Стоявшая въ дверяхъ служанка ничего не спросила у Джона, не пошла впередъ, не пошла и за ними, когда они стали подниматься наверхъ. Только поддерживавшая и подталкивавшая ее рука мужа помѣшала Беллѣ остановиться на первой же ступенькѣ лѣстницы. Пока они подымались, она замѣтила, что вся лѣстница уставлена роскошными цвѣтами.
— О Джонъ! Что все это значитъ? — пролепетала она слабымъ голосомъ.
— Ничего, моя дорогая, ровно ничего. Идемъ!
Поднявшись выше, они увидѣли огромную клѣтку, въ которой порхали прелестныя тропическія птички самыхъ яркихъ цвѣтовъ. И тутъ же были въ акваріумѣ серебряныя и золотыя рыбки, и водяныя лиліи, и мхи, и фонтанъ, и всевозможныя чудеса.
— О, Джонъ! Что это значитъ?
— Ничего, мой другъ, ничего. Идемъ дальше.
Они пошли дальше и, наконецъ, остановились у двери. Джонъ протянулъ руку, чтобъ отворить ее, но Белла уцѣпилась за него.
— Я не знаю, что все это значитъ, Джонъ. Но я не могу больше… Поддержи меня!
Джонъ обхватилъ ее рукой и быстро вошелъ вмѣстѣ съ ней.
Взгляните, какъ сіяютъ мистеръ и мистрисъ Боффинъ! Взгляните, какъ мистриссъ Боффинъ, всплеснувъ руками отъ восторга, бѣжитъ къ Беллѣ, и слезы радости текутъ по ея милому лицу! Взгляните, какъ она прижимаетъ Беллу къ своему сердцу со словами: «Моя милая, милая, милая дѣвочка! Мы съ Нодди видѣли, какъ тебя вѣнчали, и не могли даже поздравить тебя. Моя милая, дорогая! Жена нашего Джона и мать его крошки! Моя милая, любимая, красавица моя! Добро пожаловать въ этотъ домъ — твой домъ, моя радость!»
XIIIКакъ золотой мусорщикъ расчистилъ мусоръ
Въ первыя минуты ошеломляющаго изумленія, овладѣвшаго Беллой, самой изумительной, самой ошеломляющей для нея вещью было сіяющее лицо мистера Боффина. Что старушка его казалась радостной, чистосердечной и простой и что ея лицо выражало самыя чистыя, самыя широкія человѣческія чувства и ничего мелкаго или низкаго, — это вполнѣ согласовалось съ тѣмъ, что знала о ней Белла. Но что онъ стоялъ здѣсь и такъ радостно-благодушно смотрѣлъ на нее и на Джона, точно ликующій добрый геній съ пухлымъ, румянымъ лицомъ, — этого она не постигала. Развѣ такимъ онъ былъ когда она въ послѣдній разъ видѣла его въ этой комнатѣ (той самой комнатѣ, гдѣ она показала ему, что думаетъ о немъ). Куда дѣвались эти отвратительныя морщины — морщины скупости, подозрительности и злобы, искажавшія тогда его лицо?
Мистрисъ Боффинъ усадила Беллу на широкую оттоманку и сѣла рядомъ съ ней. Джонъ, ея мужъ, сѣлъ по другую ея сторону, а мистеръ Боффинъ сталъ напротивъ, сіяя на всѣхъ и на вся бившими черезъ край радостью и весельемъ. Тутъ съ мистрисъ Боффинъ вдругъ сдѣлался припадокъ смѣха: она захлопала въ ладоши, захлопала себя по колѣнямъ и принялась качаться съ боку на бокъ. Потомъ, съ новымъ приступомъ смѣха, неожиданно обняла Беллу и закачалась вмѣстѣ съ ней. Оба припадка продолжались довольно долго.
— Старуха, старуха! — сказалъ ей, наконецъ, мистеръ Боффинъ. — Если ты не начнешь, такъ надо же начать кому-нибудь!
— Я сейчасъ начну, Нодди, — отвѣчала она. — Только, когда человѣкъ такъ счастливъ, ему трудно придумать, съ чего начать… Белла, радость моя, скажи — кто это?
— Кто это? — повторила съ удивленіемъ Белла. — Мой мужъ.
— Ну, да! Но ты скажи мнѣ, какъ его зовутъ, дорогая! — воскликнула мистрисъ Боффинъ.
— Роксмитъ.
— Нѣтъ, не такъ! — снова закричала мистрисъ Боффинъ, хлопая въ ладоши и качая головой. — Ничего похожаго?
— Ну, такъ Гандфордъ, — сказала Белла.
— И не Гандфордъ. — И мистрисъ Боффинъ опять захлопала въ ладоши и замотала головой. — Совсѣмъ не Гандфордъ!
— Но имя-то его все-таки Джонъ, я надѣюсь? — спросила Белла.
— Еще бы! Надѣюсь, что такъ! — подхватила мистрисъ Боффинъ въ восторгѣ. — Надѣюсь, что такъ. Много, много разъ звала я его этимъ именемъ — Джономъ. Но фамиліи его? Какъ его фамилія — настоящая? Ну-ка, отгадай, моя красавица!
— Я не могу отгадать, — проговорила Белла, обращая свое блѣдное лицо то къ одной, то къ другому.
— А я такъ отгадала! — вскрикнула мистрисъ Боффинъ. — Меня точно свѣтомъ озарило разъ вечеромъ, и я узнала его! Я отгадала, кто онъ!.. Не отгадала развѣ, Нодди?
— Правда. Старуха моя отгадала, — съ гордостью подтвердилъ мистеръ Боффинъ.
— Слушай, моя милая, — продолжала мистрисъ Боффинъ, захвативъ обѣ руки Беллы въ свои и легонько похлопывая по нимъ. — Это случилось на другой вечеръ послѣ того памятнаго дня, когда Джонъ обманулся, какъ онъ думалъ тогда, въ своихъ надеждахъ. Послѣ того случилось, какъ Джонъ посватался за одну молодую дѣвицу и эта молодая дѣвица отказала ему. Въ тотъ вечеръ случилось, когда онъ чувствовалъ себя никому не нужнымъ, одинокимъ и думалъ уже ѣхать въ чужіе края искать счастья. Вотъ какъ это вышло. Нодди понадобилась какая-то бумага. Она была въ комнатѣ секретаря. Вотъ я и говорю Нодди: «Мнѣ все равно мимо идти, такъ я спрошу у него». Я постучалась къ нему; онъ не слыхалъ. Я заглянула въ дверь и вижу — сидитъ онъ одинъ у огня и о чемъ-то крѣпко задумался. Вдругъ онъ поднялъ глаза, увидѣлъ меня и такъ хорошо улыбнулся… И тутъ-то, какъ увидала я эту улыбку, — тутъ меня и озарило. Точно фейерверкъ какой разомъ вспыхнулъ въ моей головѣ и освѣтилъ мнѣ все. Часто, охъ, какъ часто, доводилось мнѣ видѣть его въ былые дни, какъ онъ сидѣлъ одинъ-одинешенекъ, бѣдный ребенокъ, и некому, кромѣ меня, было пожалѣть его. Часто, охъ, какъ часто, онъ нуждался въ ласкѣ, въ добромъ словѣ, и такъ рѣдко слышалъ его… Нѣтъ, я не могла ошибиться. Я вскрикнула: «Я узнала тебя! Ты Джонъ!» И я не устояла бы на ногахъ, если бъ онъ не подхватилъ меня… Ну, такъ какъ же, — продолжала мистрисъ Боффинъ, прерывая потокъ своихъ словъ и расцвѣтая лучезарной улыбкой, — какъ же, думаешь ты теперь, зовутъ твоего мужа, моя дорогая?
— Не можетъ быть, — пролепетала Белла дрожащими губами, — не можетъ быть, чтобы Гармонъ?..
— Не дрожи такъ. Отчего не можетъ быть, голубушка? Все можетъ быть, — проговорила мистрисъ Боффинъ успокоительнымъ тономъ.
— Вѣдь онъ убитъ, — еле выговорила Белла.
— Его считали убитымъ, — поправила мистрисъ Боффинъ. — Но если когда-нибудь Джонъ Гармонъ жилъ на землѣ, то ужъ, конечно, рука Джона Гармона, и ничья больше, обнимаетъ тебя въ эту минуту, моя красавица. И если когда-нибудь у Джона Гармона была жена, то жена эта — ты, и никто больше. И если у Джона Гармона и у жены его была когда-нибудь дочка, такъ вотъ она здѣсь эта дочка.
Помощью какой-то тайной, необычайно искусной махинаціи неистощимый ребенокъ какъ разъ въ этотъ моментъ появился въ дверяхъ, поддерживаемый въ воздухѣ невидимой силой. Мистрисъ Боффинъ бросилась къ нему, подхватила его и положила на колѣни къ Беллѣ, гдѣ его засыпали цѣлымъ градомъ поцѣлуевъ и сама мистрисъ Боффинъ и ея старикъ. Только своевременное появленіе этой малютки спасло Беллу отъ обморока. Это, да еще, пожалуй, то, что мужъ ея сталъ разсказывать ей, какъ случилось, что его сочли убитымъ, а потомъ даже заподозрили въ убійствѣ себя самого, и какъ онъ рѣшилъ скрыть отъ нея на время свое настоящее имя, и какъ боялся, что она не одобритъ цѣли, ради которой былъ задуманъ этотъ маленькій обманъ, приведенный въ исполненіе съ такимъ блестящимъ успѣхомъ.
— Ахъ Боже мой! — воскликнула мистрисъ Боффинъ, перебивая его на этомъ мѣстѣ и принимаясь снова хлопать въ ладоши. — Да вѣдь не одинъ Джонъ участвовалъ въ обманѣ. Всѣ мы приложили руку.
— Я все-таки не понимаю… — начала было Белла, въ недоумѣніи переводя глаза съ одного на другого.
— Конечно, не понимаешь, мой дружокъ, — перебила ее мистрисъ Боффинъ. — Гдѣ жъ тебѣ понять, пока не скажутъ? Постой, я тебѣ все разскажу. Давай опять сюда твои ручки (тутъ эта добрѣйшая женщина поцѣловала ее). Пусть этотъ гвой милый маленькій портретикъ лежитъ у тебя на колѣняхъ, а я пока все по порядку тебѣ разскажу… Ну, я начинаю. Разъ, два, три! Ну, поѣхали!.. Когда я закричала въ тотъ вечеръ: «Джонъ! Я узнала тебя!», — этими самыми словами, правда, Джонъ?
— Этими самыми словами, — подтвердилъ Джонъ и положилъ руку на ея руку.
— Вотъ такъ! Чудесно! — воскликнула она. — Не отнимай ее. Джонъ. И такъ какъ всѣ мы приложили здѣсь руку, такъ и ты, Нодди, положи теперь свою руку на его, и мы не будемъ разстраивать этой кучи, пока я не доскажу всей сказки до конца.
Мистеръ Боффинъ подъѣхалъ къ нимъ вмѣстѣ со стуломъ и присоединилъ свою широкую коричневую руку къ общей кучѣ.
— Великолѣпно! — сказала мистрисъ Боффинъ, цѣлуя эту руку. — Совсѣмъ семейная картина… Но, однако, я и забыла про сказку. Ну, хорошо. Когда въ тотъ вечеръ я закричала: «Джонъ! Я узнала тебя!», онъ подхватилъ меня, это правда. Но я, вѣдь, тяжесть не маленькая, и онъ не могъ меня удержать. Я упала на полъ. Нодди услыхалъ шумъ и прибѣжалъ. А я, какъ только очнулась немножко, и говорю ему: «Нодди, вотъ когда я могу сказать: „Благодарю тебя, Боже! Ты знаешь, вѣдь это нашъ Джонъ!“ Онъ глубоко такъ вздохнулъ, когда услышалъ это, да какъ грохнется на полъ головой прямо подъ письменный столъ. Ну, потомъ мы съ нимъ понемножку оправились, а потомъ и я, и онъ, и Джонъ — всѣ трое стали плакать отъ радости.