Врачи везут Сашину каталку по коридору. Я с Валерой иду за ними.
– Когда ты узнал?
– Да сразу и узнал, поймал ее, когда твою карту изучала.
– Зачем? – поворачиваюсь к нему.
– Группа крови нужна была твоя и другие анализы. Чтобы ей лишнего не сдавать, дал ей все.
Правильно.
– За Еву мне ответочка?
– В точку, – Вал усмехается, но тут же становится серьезным. – Шучу, ты спас Еву. Сам знаешь, чем могло бы все закончиться. Она простила тебя, – выдыхаю, увожу взгляд. – Саша мне рассказала, что у вас произошло, – продолжает Валера, сворачиваем на переход, – в общих чертах знаю. Чего мне лезть было? Это ваше дело. Никого не осуждаю.
– Спасибо, Валер. – Он смотрит, не понимает, за что. – Что помогал ей, пока меня не было.
– На операции хочешь быть?
– Не скажу, что фанат этого всего, но мне надо там быть.
– Не боишься?
– Я-то не меньше твоего видел. Я же не чувствительная ромашка. – Вал усмехается, понимает, что я не о цветах сейчас.
– Будет эпидуральная анестезия. Она будет в сознании, просто не будет чувствовать ничего ниже пояса. Будешь ее поддерживать. Пусть видит, что ты переживаешь. Может, быстрее простит.
Я усмехаюсь Валу. Он как чувствует, что нам с Сашей сейчас надо.
– Что она вообще говорила, пока меня не было?
– А у тебя что, уши не горели по средам?
– Нет, – Вал умеет разрядить обстановку, когда это касается не его. – Почему по средам?
– У нее по средам прием был.
– По лестнице поднимитесь на третий этаж, – просит отец. Они же заходят в лифт, мы с Валерой и медсестрой поднимаемся по лестнице.
– Если тут твой отец, то мне можно было и не приезжать. У него опыта побольше моего.
– Все равно, спасибо, что приехал.
– Не волнуйся, для них рядовая операция.
– А что за обвитие? О чем они говорили?
– Патология, одна или нескольких петель пуповины располагается вокруг шеи или тела плода. Клинически это никак не проявляется.
– Это опасно. Почему возникает?
– Причины разные и большая длина, и повышенная активность плода, может, какое-то заболевание матери, плода, патология плаценты, стрессы, даже занятия спортом. – А я встретил ее у Егора на тренировках. Допрыгались. – Вообще обвития пуповиной шеи плода опасны, могут спровоцировать травмы и повреждения при естественных родах, поэтому делают кесарево сечение. Вовремя выявили. За пару дней могло ничего не произойти, а могло и плохое случится.
Мы поднимаемся на третий этаж, заходим в предоперационную. Валера переодевается.
– Юр, – зовет отец, – Ты можешь тут побыть, посмотри через окно. Не мешай.
– А с ней нельзя?
– Отвлекать будешь.
– До операции зайду хотя бы.
– На минуту.
В операционной уже стоит три детских кувеза, три молодых девушки медсестры, несколько врачей, которые не были с нами на осмотре. Вероятно, детские. Я сын врача, но на операции первый раз.
Саша сидит на операционном столе. Врачи стоят рядом, что-то рассматривают на ее спине.
Я останавливаюсь.
Саша с закрытыми глазами. Меня не видит. Да и я весь в маске, шапочке, не узнать.
– Саша, не двигайся. Вводим лекарство.
Она жмурится, замирает. Я с ней задерживаю дыхание.
Только, когда врач говорит, что все, открывает глаза. Смотрит на меня. Узнает сразу. Хмурится, не рада видеть, но и не выгоняет.
Сашу кладут на стол, ставят ширму. Чтобы она не видела ничего.
– Ты как? – присаживаюсь возле нее. Все готовятся к операции, на нас не обращают внимания.
– Я боюсь.
– У тебя все получится, ты умница. Ты выносила трех тыквочек, осталось чуть-чуть.
– Моемся, – командует врач, все уходят, медсестры готовят операционную. У нас есть время. Я не знаю сколько, но ловлю каждый момент.
– Ты будешь тут?
– Да, там за стеклом. – Киваю на стену. Саша смотрит, проверяет.
– Александра, как себя чувствуете? – подходит анестезиолог.
– Нормально.
– Хорошо. Аллергия на лекарства есть?
– Нет.
Врач нас оставляет.
– Что твой отец сказал?
– Ремень меня дома ждет, – отшучиваюсь. Хочу, чтобы тоже улыбнулась.
Саша невольно, но улыбается. Это ей нравится. Хотя и понимает, что шучу. Натягивает улыбку, пытается не думать о том, что предстоит.
– Я думала он у тебя другой.
– Лучше или хуже?
– Человек, который помогает рождаться другим людям, не может быть плохим.
Не может…
– Мы привяжем вам руки, чтобы не двигались под наркозом.
– Я знаю, – кивает Саша. – Я медсестра.
Пока ее готовят, все время нахожусь с ней. Мне, наверное, больше страшно за нее, чем ей. Она видела операции, ей не страшно. Ей измеряют давление, анестезиолог проверяет чувствительность. Живот обклеен какими-то датчиками. На приборах бьются сердечки.
Все так реально, как никогда. Она под какой-то капельницей, схваток уже нет. Саша отдыхает. Готовится.
Анестезиолог трогает очередной раз ноги.
– Александра, не щекотно?
– Нет, – начинает часто дышать. – Странное ощущение.
– Можно начинать, – врач отмечает что-то в бумагах.
– Юра, – отец кивает уходить, понимаю все, поэтому в порыве наклоняюсь к Саше и быстро целую в губы.
Быстро. Трепетно. Мягко.
– Я буду рядом, – шепчу в губы.
Выхожу из помещения. Наблюдаю за всем через стекло.
Саша закрывает глава, что-то шепчет, как будто молится. Она такая сильная и смелая. Сколько вообще в ней решительности. Решится одной троих родить и растить. Теперь уже точно не одной. Но планировала же.
Над ней собираются врачи. Валера успокаивает меня взглядом. Я концентрируюсь на том, что с Сашей.
Кажется, что вот-вот должно что-то произойти. Но время тянется. Врачи над Сашей колдуют. Медсестры ждут в стороне. Все наготове.
Я не знаю, сколько это должно длиться. Затягивается что-то или нет.
Саша открывает глаза, смотрит в потолок. Снова закрывает. Открывает.
Я наблюдаю за отцом. Насколько он сейчас сосредоточен. Он помогает родиться своим внучкам. Что он думает, чувствует ли что-то? Это же его внучки. Он всю жизнь посвятил рождению детей. Ему либо надоело это, либо это наоборот его мечта – помочь родиться своим внукам.
Мы никогда и не говорили об этом.
Я снова смотрю на Сашу. Она глядит в потолок, на ширму, куда угодно, только не на меня.
Мог бы сейчас рассказать, что не забывал ее, не бросал. Обстоятельства так сложились.
Саша украдкой переводит на меня взгляд и снова в потолок. С Викой не очень получилось. Но неужели не понятно. Если я тут, значит, мне важно быть тут, с Сашей. А не там, с другой.
Папа наклоняется зачем-то и что-то достает.
Секунда, две, и кто-то начинает громко плакать. Никогда не думал, что обрадуюсь этому крику. Сейчас он какой-то родной, что ли. На голове темные волосики.
Отец гордо приподнимает ребенка над ширмой.
– Девочка, – показывает Саше. На секунду задерживается передо мной. Мы встречаемся с отцом взглядами. За маской видны только глаза, но я волнами чувствую, как он улыбается. И передает ребенка врачу.
Ко мне будто подключают провода и подают ток. Все тело вибрирует.
Девочка. У меня дочка.
Охренеть.
Врачи возвращаются к Саше, детский врач вытирает ребенка, что-то проверяет. Работает четко и уверенно. Я не знаю, правильно ли, но вижу, когда работают профессионалы.
Возвращаюсь к Саше. Она улыбается. Лежит с открытыми глазами и улыбается. Хочет еще увидеть, но сейчас никто не будет отвлекаться на это.
Я по-прежнему в игноре.
А мне наоборот. Так хочется ее обнять сейчас. Поддержать. Поцеловать. Описать для себя не могу это чувство, но вспоминаю, как мы вместе были. Как любили быть вместе. Я хочу все вернуть. И я верну.
Она ненавидела меня, не хочу даже думать, как проклинала, но оставила детей. А я мог никогда и не узнать. Может, тот погибший ребенок и не должен был родиться, иначе не было бы этих. А может ее душа сейчас вернулась в одну из них.
Саша чуть поворачивает голову в сторону и бросает на меня быстрый взгляд.
Второго ребенка долго нет. Кажется, их просто можно достать. Но что-то как будто не так.
Спокойный сон без воспоминаний об операции, мне теперь точно не грозит.
Я зачем-то вспоминаю разговор про обвитие.
Второго ребенка достает женщина. Хлопает легко по крохотным пятачкам, я подсознательно жду этого крика уже. А нет ничего. Малышку хлопают по попке. Все замирают.
Я знаю, что не помогу ничем, но точно знаю, что хочу, чтобы этот ребенок жил. В глазах режет. Нет…
В меня разом миллион иголок под кожу. До боли сжимая все. Еще раз. Пусть живет. Пусть только живет. Сам не отрываясь от малышки, я не слышу ничего, но вижу, как открывается маленький ротик.
– Девочка, – гордо говорит Кристина Сергеевна, – показывает Саше и сразу отдает врачам.
Не понятно ничего, тихо очень, врачи возвращаются к Саше. Она на меня смотрит. В глазах страх режет пространство. Они не озвучивают, но Саша понимает, что не так что-то.
– Давление растет.
– Саша, все хорошо, Успокаивайся.
Да где там успокоишься. Даже меня начинает потрясывать.
Мне нельзя, но я покидаю это помещение и иду в зал. Тихо захожу, меня Вал замечает, хмурится, но я решительно иду к Саше, не смотря на саму операцию. Всякое видел на работе, но сейчас я нужен ей. Даже, если она не покажет, знаю, что нужен.
Опускаюсь рядом с Сашей на корточки и глажу по голове. Она ничего не спрашивает, но в глазах один вопрос, зачем.
– Все хорошо, слышишь? Она жива. Наша девочка жива.
Как бы не злилась, сейчас отпустила все.
– Она не кричала.
– Пискнула тихо, я слышал.
– Это плохо.
– Врачи ее осматривают.
– Что-то не так было?
Смотрим друг другу в глаза, когда слышим, как кричит третья девочка.
Саша прикрывает глаза, я вижу, как из уголка течет слеза.
– Девочка, – отец показывает ребеночка в руках и передает врачам. Она крошечная совсем. Как можно выжить в таких условиях я не представляю.