— Это нам известно, — Макеев перебил капитана, — короче, Склифосовский…
— А тропа только одна, — невозмутимо продолжал Старков, — примерно в тридцати метрах от ПВД, прямо на тропе стояла МОНка, сработала на движение. Причем поставили ее сегодня ночью — в этом никакого сомнения нет. Вокруг крупные волчьи следы.
— Волчьи? — вступил в разговор врач отряда Корнев. — А почему ты так думаешь? Может, собачьи?
— Волчьи, Владимир Андреевич, — продолжал Старков и поднял глаза на доктора, — я их с другими не перепутаю. Дядька у меня в лесничестве работал. Порою лес обходили с ним по нескольку десятков километров. Причем тут как будто вожак кружил, они так дичь загоняют. Волчьи, это точно.
Разговор прервался, потому что в палатку, подталкиваемый сзади взводным, кряхтя, заходил крепкий черноволосый сержант. Он ошалело огляделся по сторонам, зайдя со света в полумрак. Затем нашел глазами командира и встал по стойке «смирно».
— Разов, доложи-ка, мил друг, как службу ночью нес? — Макеев пристально разглядывал сержанта.
— Да вроде бы все как всегда, товарищ полковник, — засопел сержант.
— Ты давай не темни, — подал сзади голос взводный, успевший по дороге расспросить часового, — рассказывай, как мне говорил.
— Да под утро заморочило меня слегка, — неуверенно продолжал Разов.
— Заморочило? Это как же? Закемарил? — Макеев стряхнул пепел с сигареты.
— Может, и закемарил, командир. Но только показалось мне, что на тропе, что к колодцу ведет, ну, на той самой, призрак появился.
— При-и-и-зрак? — протянул Старков.
— Призрак, — в голосе сержанта появилась уверенность, и он перевел взгляд на капитана, — белый силуэт, человеческий вроде, призрак — кто же еще? Мелькнул и пропал. Я совсем уж было собрался дежурному по рации доложить, да подумал — померещилось. Луна спряталась как раз — я и думаю, ветки от платанов в тень попали. И захороводили. И главное — ни звука, ни шороха. Только тени от платана на том месте. Знать бы, что так вот случится.
— Эх, Разов, Разов, — Макеев поморщился, — если бы доложил по команде как положено, не улетел бы твой боевой товарищ в госпиталь.
— Да я и сам понимаю, товарищ полковник, — Разов сморщился и заморгал глазами, — подумал, померещилось, да и стыдно признаться — побоялся: на смех меня ребята поднимут…
— Да какой уж тут смех, тут плакать надо. Иди, сержант, неси службу. — Макеев бросил сигарету на земляной пол, придавив окурок каблуком армейского берца.
Когда Разов вышел из палатки, Макеев быстро и в деталях передал офицерам рассказ командира предыдущего отряда про Черного Волка и даже записку показал. После чего в палатке повисла тяжелая пауза.
— Может, и вправду показалось сержанту? — Доктор нарушил молчание.
— А мина? — поднял на него взгляд командир второго взвода Карташов.
— Да стояла она тут, может, не одну неделю, а старшина наш только сегодня на нее наткнулся.
Старков молча рисовал прутиком на земле узоры, потом бросил ветку через левое плечо и повернулся к врачу.
— Исключено, Владимир Андреевич, мы с саперами каждую пядь вокруг просмотрели. МОНку сегодня ночью поставили.
— Разову простительно, док, он в первый раз на Кавказ приехал, — Макеев тоже смотрел на врача, от чего тот поежился, — а тебе, стреляному воробью, стыдно в призраков верить. Завтра у нас по горам да ущельям белые кони в кроссовках поскачут. Это, Владимир Андреич, тот самый Черный Волк, который нам мстит.
— Неуловимый Джо, — осклабился Карташов и зло сплюнул под ноги.
— Так тот никому не нужен был, Валера. А этот нам нужен. Ой как нужен. Это он только начал, вкус крови почувствовал, — продолжал Макеев, — значится, так — командиры взводов будут у нас заниматься службой. Ты, док, — своими вопросами. А к тебе, Саша, — и тут Макеев просто посмотрел на Старкова, — у меня будет особое задание. Даю тебе две недели, чтобы извести этого призрака. Об этом будем знать только мы пятеро. Попрошу товарищей офицеров об этом никому ни гугу. А то вся операция потеряет смысл. Что и как, это мы все вместе прикинем. Докладывать о результатах будешь лично мне каждый вечер. Понятно?
— Есть, — просто сказал Старков.
— Вот и ладно. На хитрую задницу найдется прибор с винтом. Достанем мы этого Кара Борза.
Весь день Саня Старков ходил как потерянный. Он что-то шептал, шевеля губами, размахивал руками, чертил пальцем в воздухе знаки, а иногда, резко развернувшись, шел в другую сторону.
К вечеру он решительно проследовал в командирскую палатку.
— Я вот что думаю, Иваныч, если это кто-то из местных — то их от меня отвлечь надо. Чтоб думали, что я «казачок засланный». Может быть, найти ребят, недовольных порядком сегодняшним? То да се — поговорить с ними, что хотел бы в горы уйти, стать настоящим джигитом…
— Не получится, — Макеев снова достал из кармана пачку сигарет и принялся щелчком выбивать одну из них, — времени у нас мало. Горцы — народ осторожный. Это тебе тут пару годков пожить надо.
— А что, если, — вступил в разговор Корнев, — сделать из нашего Сани пьяницу горького?
И Макеев, и Старков выпучили на доктора глаза и даже не сообразили сперва, о чем это он. Первым в себя, как ему и полагается, пришел командир.
— Вот это ты, Андреич, выдал! Не пойму я, про что ты?
— А вот про что, — и Корнев хитро сощурился, — ты же говорил — местные не пьют, спиртного я имею в виду. Так?
— Ну, так, и чего?
— А если наш офицер постоянно будет пьяным: на улице, в кафе сельском и везде, короче. Они по-любому к нему будут относиться по первости враждебно, а потом рукой махнут. Мол, никчемный человечишко, — и бдительность потеряют.
— И чего, мне каждый день горькую пить? — вступил в разговор капитан. — Так сопьешься раньше времени.
— Необязательно, — повернулся к нему доктор, — ты что, пьяного изобразить не сможешь? Не валяться на улице, конечно, а так — вести себя не вполне адекватно.
— Так-так, понимаю, — теперь уже заулыбался Макеев, — но я же говорил: горцы — народ внимательный и очень осторожный. Могут не поверить…
— Поверят, — хлопнул себя ладошкой по ляжке Корнев, — я тебе, Саня, такие капли дам — зрачок будет как у совы — во весь глаз, а под губу нижнюю ватку будешь класть, спиртом смоченную, разить от тебя сивухой будет за три километра. И вот в таком виде садишься ты в чайхану, в руках у тебя фляжка, ну, или бутылек за пазухой, ты знай из нее прихлебывай, да отключайся время от времени. Через эту чайхану, почитай, все местные мужики проходят. Может, что и услышишь, может, чего и увидишь…
— Есть одно но, Андреич, — усмехнулся Старков, — языками не владею…
— А вот тут ты не прав, — в свою очередь перебил его командир, — здесь с десяток национальностей живет. Родные языки порою не похожи один на другой в корне. Язык общения для них — русский, а это нас полностью устраивает.
— Ладно, — Старков разминал ноги от неудобной позы, в которой так и застыл с самого начала разговора, — раз совет в Филях постановил, значит, превращусь в никчемного и потерянного для общества человека. Только как бы кто из своих не прибил.
— Об этом не беспокойся. По ночам будешь выходить в свободный поиск. Обо всем будешь докладывать по окончании каждой засады, Саша. Примечай все, даже самые, как тебе кажется, мелочи. Одна голова хорошо, а две или даже больше, — тут он одобрительно посмотрел на Корнева, — лучше. Будешь брать с собой только самое необходимое: фонарик, карту, рацию носимую, два боекомплекта, да чего я тебя учу — не первый год ведь замужем.
— Понял, командир, — Старков скинул с себя сомнения, мучившие его весь день, потихоньку наполняясь азартом, как собака перед охотой, — все необходимое возьму. Подумаю над этим хорошенько, вот только рация не нужна, может заскрипеть в самый неподходящий момент, если услышите звуки боя — подскочите меня прикрыть. Волк этот поблизости всегда, вот и я буду пасти его. Постараюсь быть либо на шаг впереди, либо за его спиной. И боекомплект один. Хватит. Брать буду только калибр 5,45, несколько «эфок» и один рожок с трассерами. Если возьмут меня в клещи, — вдруг этот перец не один работает, — трассерами покажу направление при вашем подходе. — И Старков вопросительно посмотрел на Макеева.
— Согласен. Добро, — на секунду задумавшись, сказал тот.
Солнце потихоньку пряталось за горы. Их вершины, покрытые снежными шапками, сыпали вниз снежную крупу, превращавшуюся в легкую дымку, достигая предгорий.
Из села потянуло запахом сгоревшего кизяка. Саня тенью промелькнул мимо караулов, выставленных по периметру военного лагеря, и, сторонясь дороги, свернул в частые посадки из невысоких деревьев.
«Сначала обойду кишлак, посмотрю, кто и чем дышит. А потом прочешу близлежащую местность», — сказал он сам себе и сразу испугался. Ему показалось, что сказал это вслух. Но вокруг царили тишина и умиротворение, природа засыпала на время прохладной южной ночи, лишь со стороны села слышались звуки, характерные для мест, где живут люди: мычание коров, кудахтанье кур, плач ребенка.
Эти звуки успокаивали Саню, настраивая на спокойный лад, будто и нет никакой войны. Но он, сбросив оцепенение, целиком и полностью погрузился в работу.
Прокравшись вдоль деревьев, прилегающих к окраине Кара-Юрта, он занял удобную наблюдательную позицию. Пролежав минут двадцать, он поднялся повыше и, найдя на горе небольшую площадку, подстелив под себя коврик снайпера, достал ночник и принялся внимательно осматривать село.
Схему села нарисовал ему прапорщик Колесниченко. Серега Колесниченко был давнишним приятелем Сани. На плечах Сереги лежали очень непростые и нужные в командировке обязанности — кормить личный состав подразделения. И, надо заметить, справлялся с этими поручениями прапорщик мастерски.
На какое бы место и в какое время года ни приехал отряд — Серега на второй день обзаводился нужными знакомствами, так как от природы был веселым и контактным парнем.
Вот и здесь, в Кара-Юрте, через неделю все местные жители уже приветливо здоровались с ним.