На рынке в Хасавюрте балыки и икру продают на вес. Ряды такие большие, что один раз я, покупая черную икру, ходил по рядам, везде пробовал, там у каждой торговки есть маленькие мерные ложечки, и купил полкило севрюжьей, только с тех пор не ем я черную икру. Коньяки продают тут же и обязательно дают попробовать. Про вина я и говорить не буду, в каждом уважающем себя кафе обязательно дадут высокий стакан прохладного самодельного вина, а посмотришь на свет — в вине плавают маленькие кожушки от винограда. Выпил такого вина — как будто эликсир жизни попробовал.
А вот в Моздоке я любое кафе вам найду и знаю, где и что подают. Например, кафе по улице Кирова — это центральная улица. В «Абрикосе» можно попробовать лангет с грибами, в «Ницце» салат «Оливье» вкусный, да и мясо по-французски там готовить умеют. В «Ирбисе» пиво хорошее, «Дарьял» называется. Если вы захотите шашлыка из свинины, то только в «Терек» на Юбилейном проспекте, там армянин шашлыки готовит, Сурик его звать. Мясо можешь выбрать сам, его при тебе и на шампур насадят.
Еще это кафе называют «На пеньках». Столы и стулья там из пеньков сделаны. Салаты незамысловатые: из капусты и свеклы, а вот шашлык подают, предварительно сбрызнув уксусом и посыпав свежим репчатым лучком. И водка там классная бесланская «Салют, златоглавая», недорогая, но очень качественная. Если захочешь шашлычка из осетрины, то добро пожаловать в кафе «Казбек»: там и салаты покруче, и водка подороже, готовит грузин, все его Кацо называют. Но самый цимус, парни, — конечно, «Джимара», это общепризнано, и никакие, например, «Три семерки» ей в подметки не годятся, хотя в «Семерках» можно в нарды поиграть, только там и больше нигде. Так вот, в «Джимаре», кроме салата из огурцов и помидоров, вам подадут соус «Осетия». «Что это?» — спросите вы. А я вам отвечу: вот что. Это блюдо в горшочках: говядина и картошка, обжаренные небольшими кубиками, залиты ароматным перченым бульоном. Кроме всего прочего, к пельменям вам подадут соус из сметаны с чесноком под названием цахтон. И все это принесут в отдельный кабинет. Там даже звоночек есть для вызова персонала.
На трассе покупать шашлык не советую, могут накормить собачкой, а могут… Помнишь, Мишка? Ага! Как верблюжатиной нас попотчевали. Мясо разжевать невозможно. Как жвачка.
— Давайте отрежем Сусанину ногу. Не надо, ребята, я вспомнил дорогу, — сказали из дальнего угла. — Прекращай, Мороз, давай лучше о бабах.
— О бабах? Запросто, — продолжал Мороз. — Была у меня одна знакомая. На мордашку так себе, но готовила-а-а. Теперь о Чечне, в которой мы, собственно, и находимся. В любом придорожном кафе вас накормят лагманом, самсой, беляшами с бараньим курдючным салом, теми же пельменями, мантами, отварной курятиной или говядиной. Могут предложить шашлык из баранины или шурпу Однажды мне пообещали шашлык за пять минут. Я не поверил, и хозяин тут же облил шампур с готовым мясом спиртом, поджег его, а когда спирт прогорел, через пару минут протягивал мне готовый горячий шашлык. В Наурском районе у дороги ведро синего или зеленого сладкого винограда вам продадут всего за двадцать рублей. А ближе к Кизляру закатят в кузов пару арбузов или дынь практически даром. Но вообще на Кавказе не принято готовить невкусно.
Саня Морозов пробовал бубнить и в вертушке, пока кто-то не предложил выбросить его за борт.
— Парни, чего вы? Это же у меня от нервов, — обиженно проговорил он и замолчал. Уже надолго.
Наш принцип
Алексея кто-то осторожно потряс за плечо. Он открыл глаза. На него, улыбаясь, смотрело загорелое бородатое лицо.
— Хас-Магомед. — Леша тоже улыбался в ответ.
— Узнал?
— Еще бы не узнать тебя, дружище! Ты же меня два часа на плечах нес.
— Ну, ничего. Как твоя спина?
— Побаливает еще… — Алексей неловко повернулся, в спине что-то хрястнуло и заболело так, что захотелось опять провалиться в глубокий и крепкий сон.
Леша невольно застонал и огляделся. В больничной палате все койки были заняты, раненых было много, некоторые кровати были вынесены в коридор.
— Слушай, — зашептал ему в ухо Хас-Магомед, — около Хасавюрта люди видели крупные банды боевиков. Пока федералы и наше ополчение ушли вглубь Чечни, они планируют здесь проведение терактов. Не исключено, что захватят больницу. Я тебе тут принес, если что, будет чем себя защитить.
И он положил Леше под подушку сверток. Алексей сунул туда руку и ощутил в ладони тяжесть и металлический холод оружия. На ощупь пистолет казался не очень большим, но сразу внушал чувство уверенности и защищенности. Вороненый ствол был бережно завернут в холст.
— Спасибо, друг!
— Не за что, — дагестанец с улыбкой отвернулся, — ты один здесь? Остальные ваши с тобой?
— Колюху вертушкой сразу же в Махачкалу отправили. Он самым тяжелым оказался, а старлей Михеев здесь. В офицерской палате. Помнишь Михеева?
— Помню, — Хас-Магомед поморщился, — помню этого героя.
Как же не помнить взводного Михеева. Когда бойцы выходили из горящего села, он больше всех суетился и с тревогой осматривал раненых, как будто прикидывал: кого можно бросить, а кто пригодится.
Старший лейтенант Михеев запомнился Лехе еще в лагерях под Новочеркасском, где их готовили к войсковой операции. Во время проведения тактических стрельб, занятий по тактике и воинским уставам Михеев отличался от других офицеров статью, придирчивым и слегка пренебрежительным отношением к подчиненным и излишним, подчеркнуто-внимательным отношением к собственной внешности. Надо сказать, что был он высок, строен, симпатичен, а его лихому казацкому чубу не хватало места под беретом, он всегда высовывался наружу и ниспадал на густые черные брови.
— Русские на войне своих не бросают, это наш — русский, так сказать, национальный принцип. Запомните это навсегда, — внушал Михеев бойцам. Причем говорил он это так часто, что Леха запомнил.
Здесь, в госпитале, старлей уже нашел даму сердца. Медсестры не сводили глаз с лихого офицера, который любил рассказывать, как выводил бойцов из-под обстрела. Но Михеев выбрал себе врача-невропатолога Жанну. Она была яркой крашеной блондинкой, к тому же излишним умом не отличалась. Ну что ж, — свинья везде грязь найдет.
— Послушай, Хас-Магомед. Помнишь, когда мы повстречались с вами, когда уже вырвались из окружения, я просил подобрать раненого солдатика, — Леха пытался заглянуть в глаза ополченцу, но тот отводил взгляд, — мы не смогли забрать его, а он плакал и просил не бросать. Вы не подобрали его, Хас-Магомед? Ну что же ты молчишь? А?
— Я помню, Леша, помню. Когда мы входили в село, на обочине дороги лежало много солдат, но живых среди них не было. У некоторых было перерезано горло, их добивали. Ну, прощай. Да пребудет с тобой Аллах. Удачи тебе, Леша.
И дагестанец быстро вышел из палаты.
Алексей еще раз огляделся: на соседней кровати лежал солдат-срочник. Видимо, ранение у него было серьезным, так как перебинтован он был с ног до головы и все время молчал, даже не стонал. Двое ополченцев из Дагестана лежали на койках рядом, переговариваясь на своем языке, иногда косясь влево, где у стены маялся раненый боевик. Он все время стонал, бредил, с его языка слетали длинные и пространные речи на арабском языке. Может быть, он повторял про себя суры из Корана, которые, как видно, скоро ему очень пригодятся.
— Как дела, Караваев? — на Лехину кровать присел взводный Михеев. — Держишься? Ну, держись-держись, молодец! Слыхал? Меня к ордену Мужества представили. Так что теперь всю жизнь ты мне проставляться должен, я тебе ее спас.
— Товарищ старший лейтенант, а вы того солдатика помните?
— Какого? — Глаза Михеева забегали, он понял, про кого его спрашивают. — Их много в моей жизни было, солдатиков всяких. Всех не упомнишь. А я, брат Караваев, прежде всего свой личный состав должен сохранить. Что я и сделал. Ой, Жанна идет. Мне пора. Ну, пока, выздоравливай, солдат. А про этот случай никому ни гугу. А то я злопамятный. — И взводный вышел из палаты.
«Русские на войне своих не бросают. Это наш принцип. Запомните это, как молитву». — Кровь стучала в висках, сердце колотилось под шерстяным одеялом, а слова колоколом бились в Лехиной голове.
Отделение выползало из горящего села. Лехе на спину как будто налили расплавленного свинца. Там все жгло и болело. Но он полз сам. Рядом тащили Колюху Зверева, он стонал и, похоже, был без сознания. Впереди мелькала фигура взводного. Он полз, пригнувшись к земле. Иногда оборачивался, кривил от досады лицо и приказывал ползти быстрее.
— Из-за вас погибнем все! — кричал он, срываясь на визг.
Саня и Юрка, тащившие Николая, не обращали на визги Михеева никакого внимания. Может, им было наплевать, а может, они были контужены и не слышали, а может, среди грохота и свиста пуль не разобрали в запарке. Да какая разница?
Саня и Юрка остались там, на окраине села. Их скосила пулеметная очередь. Михеев пропал из виду, а Леха полз, правой рукой цепляясь за землю, а левой подтаскивая к себе Зверева. Тот был расслаблен, как тряпичная кукла, и не сопротивлялся, но и не помогал.
И вот там-то, под горящим БТРом, им встретился солдатик. Ноги его были перебиты. Он сначала забился под днище бронемашины, а когда понял, что это свои, начал плакать и просить не бросать его. На несколько секунд Леха потерял сознание, а когда пришел в себя, увидел перед собой перекошенное от злобы и страха лицо Михеева.
— Товарищ старший лейтенант, возьмите солдата, а я потащу Колюху.
— Какого Колюху? Какого, я тебя спрашиваю? Бросай его, он все равно не выживет. А этого, — он показал рукой на срочника, — я вообще трогать не собираюсь. Ты знаешь, что боевики минируют тела убитых и раненых? Я здесь старший и прошу выполнять мои приказы! Понял? Что, под трибунал захотел?
— Послушай, старлей, — Леха в упор смотрел на взводного, — тащи Колюху, а я поползу за тобой. И не дай бог тебе его бросить. Замочу как гниду. — И Леха показал ему автомат.