– Может, не говорить ей про этот инцидент, чтобы ее не огорчать?
– Хотите, я набью ему морду прямо в зале?
Пейшенс улыбнулась на его неистовство.
– Нет, не хочу.
– А зря. Было бы забавно посмотреть на это. И приятно видеть, что вы снова улыбаетесь. Ничего нет хуже, чем видеть красивую женщину печальной. Мне позволено сказать, что вы красивая?
У нее заалели щеки. Да он может сказать все, что захочет. Она полностью попала под его обаяние.
– Спасибо, – произнесла она.
– За что?
– За то, что вы так любезны. Вы вовсе не обязаны этого делать. – Это правда. Он мог бы отпустить ее домой, посадить в такси, и все. Вместо этого он стоит с ней здесь и проявляет заботу.
– Я падок на печальные карие глаза.
Пейшенс снова покраснела, но его пальцы поймали ее подбородок, заставив посмотреть на него.
– Я ничего не могу с собой поделать, – заявил он.
– Простите. – Она не придумала другого ответа: она плохо соображает, стоит ему дотронуться до нее. Его близость… проникает под кожу. Стюарту это, разумеется, неизвестно, но он – первый человек, кроме Пайпер, кто разговаривает с ней как с равной, словно она – личность. В стене, возведенной ею, чтобы мир вокруг не поглотил ее, образовались трещины.
– К чему «простите»?
Стюарт медленно провел пальцами по ее щеке. Пейшенс чувствовала, как он касается шрама. Неровная линия так полностью и не сгладилась. Болезненное напоминание о том, что происходит, когда мужчина подходит слишком близко.
Стюарт нарушает ее правило обособиться. И… ей очень хотелось, чтобы он продолжал ее касаться.
– Все еще хотите вернуться домой? – спросил он.
– Нет.
– Хорошо. – Всего одно слово, произнесенное с улыбкой, и она чувствует, что нужна. Все слова в словаре не смогли бы этого сделать.
Он протянул руку:
– Пойдемте получать награду Аны.
Стюарта не оставляло желание двинуть Карлу Тишелю в нос. Что такое делается с богатыми стариками и молодыми женщинами? Старики, видно, считают, что каждая молодая женщина принадлежит им. А женщины? Что думают они, если выбирают стариков?
Или это относится лишь к тем женщинам, которых он знал?
Стоило ему подумать о том, что он не раз замечал похотливые взгляды, которые Тишель бросал на Пейшенс, как пальцы сгибались в кулак. Три удара – и вы в нокауте, док.
Когда, в какой момент желание ударить доктора стало чем-то личным? Когда он перешел черту, где интерес к женщине перерос во что-то большее? Когда Пейшенс стала для него не просто привлекательной женщиной?
Обед и вручение наград прошли без неприятностей. Если не считать высокопарное гудение Бернарда Дженкинса: он весь обед без передышки в малейших деталях повествовал о своей недавней поездке по виноградникам Тосканы.
Спутница Бернарда, Натали, тоже оказалась не намного лучше. Когда она не спорила с Бернардом, то хохотала и трясла головой, глядя на Стюарта, словно каждое сказанное им слово было сказочно интересным. Эта женщина напомнила Стюарту Глорию. Такие особы постоянно выискивают кусок пожирнее: стареющую местную знаменитость или богатого адвоката, простодушного студента или пожилого владельца серебряных рудников. Они принимают решение в зависимости от того, кто даст им желаемое благополучие.
Когда Этил взошла на подиум и стала объявлять победителей аукциона, Стюарт заметил какое-то движение сбоку. Повернувшись, он увидел, как Пейшенс что-то набирает на мобильнике.
– Я отослала Ане фото того, как вы принимаете ее приз, – объяснила Пейшенс.
– Не думаю, что она еще не спит.
– Если спит, то завтра утром первым делом увидит это, а я получу от вас несколько очков за доброе дело.
От ее улыбки у него перехватило дыхание.
– И, наконец, золотой браслет, пожертвованный ювелирной фирмой Басмати, выиграл Пол Веритек. – Раздались жидкие аплодисменты.
– Вы не выиграли, – сказала Пейшенс. – Сочувствую.
– Переживу. – Он сам не знал, что его дернуло участвовать в аукционе и предлагать цену за браслет. Наверное, то, что у Пейшенс не было никакого украшения, а кругом весь зал сверкал драгоценностями. Но… ей и не нужны украшения или макияж, чтобы выделиться.
– На этом наша программа завершается, – объявила Этил. – С нетерпением ждем вас в следующем году.
– Догадываюсь, что вечер закончился, – сказала Пейшенс.
– За исключением танцев. – И, следуя программе, начал играть биг-бенд. Пары начали проходить на танцпол, и, глядя на них, Стюарт вдруг понял, что хочет к ним присоединиться. – А не потанцевать ли нам?
– Вы, кажется, говорили, что уйдете сразу после церемонии.
Говорил. И еще он говорил себе, что обнять Пейшенс – не удачная мысль, но сейчас он ничего другого не хотел.
– Я передумал. Один-два танца не помешают.
– Я… – Он застал ее врасплох. Что ему сказать?
А он… смутился, да так, что ладони вспотели, как у школьника.
– О'кей, – наконец ответила она. – Почему же не потанцевать?
Он пришел в восторг… ну точно как школьник.
Стюарт провел ее в дальний край танцпола, где танцующих было не так много, и обнял. Прошлым вечером он обнял ее как бы случайно, но здесь, на танцполе, он может прижать ее к себе плотнее и не отпускать.
Они двигались слаженно, как единое целое. Для Пейшенс двигаться ритмично было естественно, ее бедра колыхались, касаясь его бедер. Стюарт ощущал эти движения под своей ладонью.
Мелодия закончилась, началась следующая. Потом следующая. Они танцевали и танцевали до тех пор, пока диджей не объявил, что пора прощаться.
Пейшенс подняла голову с плеча Стюарта. Ее глаза светились, и их блеск уж очень напоминал слезы.
– Спасибо за то, что выкинули доктора Тишеля из моей головы, – прошептала она.
Что-то у него внутри оборвалось и начало падать вниз.
Они молча шли по Бикон-стрит. Оба делали вид, что ничего особенного не произошло, хотя знали, что их отношения претерпели изменения. Как это произошло и почему? С ответом можно подождать. А прямо сейчас Стюарт довольствовался звуком каблучков Пейшенс по тротуару и оживлял в памяти изгибы ее тела во время танца. Что касается Пейшенс, то она водила рукой по ограде бостонского городского парка, мимо которого они шли.
– Фасонный торт для миссис Ф., – напела она себе под нос.
– Что за миссис Ф.? – спросил он.
– Это из сказки, которую я читала на ночь Пайпер о разносчике тортов в Бостоне. Фасонный торт для миссис Ф., которая жила в Бикон-Хилл. Когда я вижу эти дома, то строки сами лезут в голову.
Еще одно воспоминание о детстве сестры. Она с удовольствием делится с ним этими памятными моментами, но так мало говорит о собственном детстве помимо того, что он выудил у нее за обедом. Такое впечатление, что детства у нее не было.
В ней трудно разобраться – слишком много нераскрытого.
Сказку, про которую она говорит, читают маленькому ребенку.
– Сколько лет вашей сестре?
– Пайпер? Двадцать два.
На восемь лет младше.
– Значит, вы читали вашей сестре сказку на ночь, когда она была ребенком?
Пейшенс остановилась.
– Да.
– Ваша мама, наверное, работала по ночам.
– Ну… не совсем так. Она просто… была занята. – Снова уклончивость. Если его догадка правильна, то выходит, что она начала заботиться о Пайпер задолго до смерти матери. Ребенок воспитывает ребенка. Он прав: у нее не было детства. Она похожа на тех чертовых собак на плакате общества спасения. Но вместо жалости его охватывает совершенно другое чувство: он хочет обнять Пейшенс и сказать, что ей больше не придется справляться одной со всеми тяготами.
– Я…
– Не надо. – Она встала перед ним, не давая ему говорить. – Вы сейчас скажете, что вы мне сочувствуете, а мне этого не нужно.
– О’кей. Сочувствия не будет. А как насчет восхищения?
– А как насчет того, что мне ничего не нужно? Поверьте мне – я делала то, что должна была делать. – Она отвернулась.
Они дошли до Капитолия штата, на золотом куполе которого отражалась луна. Из-за угла появились три шатающиеся фигуры – они двигались от станции метро «Парк-стрит». Пейшенс шла немного впереди Стюарта, и с ее привлекательными формами была желанной мишенью для пьяных реплик. Стюарт поспешил встать справа от нее, чтобы заслонить собой. Троица приближалась. Двое из троих – это женщины, едва державшиеся на высоких каблуках. Они висели на плечах мужчины между ними – блондина с испитым лицом. Их хриплый смех был слышен за десять шагов.
Стюарт украдкой бросил взгляд на Пейшенс и обнял ее за талию. Она посмотрела на него, но ничего не сказала.
Им не повезло: троица подошла к светофору одновременно с ними.
– Присоединяйся к нам, крошка, – заплетающимся языком произнес мужчина. – Мы будем всю ночь кутить.
Пейшенс напряглась. Стюарт крепче обнял ее за талию – пусть знает, что она в надежных руках.
Пьяница не отставал:
– Твой пижон знает, о чем я. Жизнь коротка, надо веселиться, пока можешь. Я так и делаю. – Он шлепнул одну из женщин по заду – та завизжала. – Мы с этими дамочками только начали.
В этот момент подъехал грузовик коммунальной службы, и его фары осветили ту часть улицы, где они все стояли.
– О боже! – воскликнула одна из женщин. – Я тебя знаю! – Оторвавшись от мужчины, она приблизилась к Пейшенс, ее объемистая грудь выпадала из узкого открытого топа. – Ты работала у «Федерса». Я танцевала сразу за тобой. Шабли, помнишь?
Пейшенс ничего не ответила, она смотрела прямо перед собой. Зажегся зеленый свет, и Пейшенс быстро пошла вперед. Стюарт не отставал от нее.
– В чем дело? Ты так зазналась, что не хочешь со мной говорить? Да? – Шабли шла следом. – Эй, я с тобой разговариваю.
Рука с ярким маникюром почти что ухватила Пейшенс за плечо, но она увернулась и сквозь зубы процедила:
– Вы обознались.
Когда они перешли на противоположную сторону улицы, Шабли снова попыталась заговорить, но приятель потянул ее в сторону.
– Пойдем, крошка, – едва шевеля языком, произнес он. – Ну их. Нам есть чем заняться.