Много было и других недоделок.
Но я искренне полагал, что все это нормально. О том, чтобы строители исправили эти недоделки сами — по доброй воле или по приказу своего начальств — я, конечно, и не помышлял. Такая дурацкая мысль мне даже в голову не приходила. Нашел каких-то работяг, привел их в новую свою квартиру, показал им все, что требовало вмешательства их золотых рук.
Работяги ходили за мной, смотрели, щупали все «недоделки», хмыкали, качали головами. И высказывались так:
— Да-а, не по-советски сделано… Не по-советски… Рази ж это работа? Да за такую работу этим работничкам руки и ноги перебить…
Я-то как раз не сомневался, что сделано все это было как раз по-советски. Но объяснять им это не стал и не сказал даже, что от них жду как раз не советской, а настоящей, добротной работы. Говорить я им этого не стал, потому что уже понял (увидел), что работать они умеют.
А когда работа была закончена, я выставил пару-другую бутылок, и мы с ними выпили за мое новоселье. И тут у них развязались языки, и они мне признались:
— Хозяин! Да ведь это мы ж здесь и работали. Наша ведь это работа. Наши все недоделки-то…
Так выяснилось, что они не хуже, чем я, знали, в чем состоит разница между работой «по-советски» и работой «по-капиталистически», то есть за живые деньги.
Ну, а в заключение, как водится, — анекдот.
► Приехал к нам с визитом какой-то важный иностранный гость, — допустим, японец.
Ну, показали ему все наши достижения, весь, как говорится, товар лицом. И перед отъездом, перед самым его возвращением домой, на родину, задают традиционный вопрос:
— Что вам больше всего понравилось в нашей стране?
Японец, не задумываясь, отвечает:
— Дети.
— Ну, дети… да… Это понятно… А еще что?
Японец так же твердо отвечает:
— Дети.
— Ну да, — говорят ему. — Конечно… Дети у нас замечательные. Дети — это наша смена. Ну, а кроме детей… Неужели вам у нас больше ничего не понравилось?
— Нет-нет, — твердо стоит на своем японец. — Только дети. Все, что вы делаете руками, никуда не годится.
Социалистические страны
У Леонида Ильича Брежнева в последние годы его пребывания в должности генерального секретаря с особенной силой стали проявляться свойственные ему и раньше дефекты речи. Выловить какой-нибудь смысл из словесной каши, которую он жевал, было порой довольно-таки трудно. И на этот счет ходило множество анекдотов. Например, вот этот:
► — Я что-то не понял, в какой это связи Леонид Ильич упомянул во вчерашней своей речи сиськи-масиськи?
— Да не «сиськи-масиськи». Это он так произносит слово «систематически».
Лучшим из этих анекдотов был такой:
► Приходит в ЦК докладная записка от руководства какого-то мясокомбината. Директор, партком, все начальство указанного предприятия признают, что Леонид Ильич Брежнев в последнем своем выступлении совершенно справедливо критиковал низкое качество производимых ими сосисок. «Сосиски сраные» — вот как генеральный секретарь нашей партии, со свойственной ему партийной прямотой и нелицеприятностью, охарактеризовал основные свойства этого продукта. Руководство комбината заверяет наш ленинский ЦК и лично товарища Леонида Ильича Брежнева, что работники нашего предприятия приложат все силы к тому, чтобы оправдать доверие партии и правительства и в кратчайший срок повысить качество производимой продукции. Мы не сомневаемся, что в самое ближайшее время наши сосиски заслужат более высокую оценку из уст генерального секретаря.
Работники аппарата ЦК, прочитавшие это письмо, долго не могли понять, в чем тут дело. Ни о каких сосисках Леонид Ильич, насколько им было известно (а им ли было этого не знать, ведь это они же и писали все его речи) не говорил.
Наконец кого-то из них осенило.
Не СОСИСКИ СРАНЫЕ на самом деле сказал генсек, а — СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ СТРАНЫ.
Казалось, не может быть никаких сомнений насчет того, куда направлено, как любил говорить в таких случаях Зощенко, жало этой художественной сатиры. Разумеется, лично в товарища Брежнева. И даже еще уже, еще локальнее, — в его косноязычие, в его нудную и маловразумительную словесную жвачку.
На самом деле, однако, смысл анекдота оказался куда как глубже.
Я говорю «оказался», потому что совершенно не уверен, что этот глубинный его смысл входил в намерения его создателей. Скорее всего он, этот второй, главный его смысл возник непроизвольно. Как бы сам собой.
А суть дела в том, что между понятиями «социалистические страны» и «сосиски сраные» существует гораздо более прочная связь, чем брежневское косноязычие. Это — прямая причинная связь. Впрочем, нет, не прямая. Скорее — обратная. Та, которую математики называют обратно пропорциональной зависимостью.
Можно даже сказать, что анекдот этот открыл и сформулировал некий закон экономики социализма; чем дальше продвинется та или иная страна по пути становления на социалистический путь развития, тем гаже, отвратительнее, несъедобнее будут производимые в этой стране сосиски.
Был на эту тему еще такой анекдот.
► — Почему у нас всегда проблема с туалетной бумагой?
— А вы разве не знаете? Потому что она вся уходит на сырье для производства сосисок.
Разумеется, отмеченная нами обратно пропорциональная зависимость действовала не только по отношению к сосискам. Этот экономический закон распространялся на все, чем была богата та или иная страна до вступления ее на путь социализма.
Поляки открыли даже такое дополнение к этому закону. Есть, говорили они, четыре трудности социализма: зима, лето, весна и осень.
Но лучше всего выразил суть этой проблемы такой незатейливый анекдот.
► — А что будет, если социализм начнут строить в пустыне Сахаре?
— Ясно, что: сразу же начнутся трудности с песком.
Социально близкие
Так в сталинских лагерях официально именовались уголовники — в отличие от «социально чуждых» политических, которых «социально близкие» воры, уркаганы, бандиты, убийцы и насильники в связи с этим получили право третировать, как «фашистов», травить, загонять под нары, грабить, избивать и разными другими способами демонстрировать им свое моральное превосходство.
Эта тема нашла свое выражение в песне, родившейся в конце 40-х. Сочинил ее, разумеется, интеллигент — молодой литературовед Ахилл Левинтон.
► Он был член партии. И марксист. И ум у него был строгий. Он был ученый-филолог ленинградского толка, то есть академический, не падкий на финтифлюшки…
В 1948 году, когда в стране даже анекдотов не стало, он сочинил песню. На мотив «стаканчиков граненых»…
Песня была безупречна. Она постепенно вошла в фольклор, в самиздат, в тезаурус языка (я имею в виду «советского завода план» как клише).
Песня эта и в самом деле вошла в фольклор и в самиздат. Но не в первозданном своем виде, не в «авторской редакции». Так вообще-то бывает всегда, когда какой-нибудь авторский текст подхватывает народ. И всякий раз тут наблюдается некая закономерность, совершенно определенная тенденция, сразу обнаруживающая себя при сравнении любого авторского текста с фольклорным.
Ироническую, ерническую, глумливую песню, сочиненную интеллигентом как пародию («Жил был великий писатель граф Лев Николаич Толстой…», «Я был батальонный разведчик…»), народ, как правило, воспринимает простодушно, что называется, всерьез. «Редактируя» первоначальный текст, народ как бы не замечает авторской иронии, своими поправками снимает ее, воспринимая излагаемую в песне историю как трогательную, а отнюдь не смешную.
В случае с песней Ахилла Левинтона этого не произошло. Вот как выглядит она в «народном» варианте:
Стою я раз на стреме,
Держу в руке наган,
И вдруг ко мне подходит
Неизвестный мне граждан.
Он говорит: «В Марселе
Такие кабаки!
Такие там мамзели,
Такие бардаки!
Там девочки танцуют голые,
Там дамы в соболях,
Лакеи носят вина,
А воры носят фрак».
Вытаскивает ключик,
Открыл свой чемодан.
Там были деньги-франки
И жемчуга стакан.
«Бери, — говорит, — деньги-франки,
Бери весь чемодан,
А мне за то советского
Завода нужен план».
Советская малина
Собралась на совет.
Советская малина
Врагу сказала: «Нет!»
Мы сдали того суку
Войскам НКВД
С тех пор его по тюрьмам
Я не встречал нигде.
В авторском варианте было:
Стою себе на месте,
Держуся за карман,
И вдруг ко мне подходит
Незнакомый мне гражда
нин. Он говорит мне тихо:
«Куда бы мне пойти,
Чтоб мог сегодня лихо
Я вечер провести?
Чтоб были-были бы девчонки,
Чтоб было-было бы вино,
А сколько будет стоить —
Мне это все равно!»
В народном варианте герой песни уже не просто так «стоит себе на месте», а «стоит на стреме». И держится он при этом, соответственно, уже не за карман, а — за наган, что более соответствует образу «вора в законе». Картинка Марселя тоже претерпела некоторые изменения: вместо «девчонок» авторского варианта появились «мамзели», вместо «кабаков» — «бардаки». Изысканный enjambement авторского текста («гражда…» — и перенос в следующую строку — «нин»), разумеется, исчез: его заменил не шибко грамотный, но достаточно внятный и выразительный неологизм: «граждан». Но самое главное, конечно, не это. В народном варианте вылетел целый куплет. «Неизвестный граждан» тут не тратит время на пустые расспросы насчет того, куда бы ему пойти, чтобы лихо провести вечер. Он сразу приступает к сути: пытается совратить собеседника, нарисовав ему соблазнительную картину злачных ме