А. П.: Конечно. Когда западные страны внедрялись в какие-то страны третьего мира, они очень легко наводили там порядок. Находили достаточно крупную банду, одевали ее в полицейскую форму, и эта банда истребляла всех прочих бандитов. Потом главарь банды назывался президентом... Вспомните, какие огромные суммы затратил Запад на борьбу с Советским Союзом. Естественно, он мог бы потратиться и на борьбу с постсоветской коррупцией и преступностью. Да мог хотя бы добиться, чтобы коммерсантов не убивали! Ведь это несложно, надо только нормально поставить налоговую службу. Когда у коммерсантов нет лишних денег, когда перемещения денег контролируются, нет ни мафии, ни заказных убийств. Порядок наследования четко определен, права собственности также определены. Всего того, что мы сейчас видим, не было бы. Но им это не нужно. С другой стороны, иногда говорят, что виновата Дума. Дескать, вовремя не приняла нужных законов. Вы знаете, приватизировать нефтяную промышленность никакая Дума не помешала. Все эти доводы — жалкие увертки.
Т. Ш.: Но почему, пока у нас экономика не была открыта, мы были второй страной в мире, а как только открылись, начали свободно торговать, тут же пошел процесс разрушения?
А. П.: Причины этого явления очень хорошо известны. Существует экономическая теория протекционизма. Она объясняет, почему при контакте с чужой более сильной промышленностью собственная промышленность может погибнуть. И что нужно для ее защиты. Один из разработчиков этой теории — немецкий экономист Фридрих Лист. Из наших экономистов можно назвать Дмитрия Менделеева, который разрабатывал систему тарифов и теорию этого процесса. Обратите внимание, современная экономическая наука все время говорит о благотворности свободы перемещения капиталов, товаров, услуг. Но никто не объясняет, откуда взялись те самые преграды, которые призывает сломать либеральная политика. Менделеев совершенно правильно замечал, что промышленность Англии укрепилась в основном благодаря двухсотлетней протекционистской политике. Был такой навигационный акт, который запрещал перевозки товаров из Англии и в Англию на любых кораблях, кроме английских. Благодаря этому вырос мощнейший английский флот.
Т. Ш.: В среде патриотов бытует мнение, что нам нужно развивать высокие технологии, пускать деньги на их развитие, и тогда мы сможем конкурировать на мировом рынке.
А. П: Для того чтобы развивать высокие технологии, их надо чем-то подпитывать. А чем их подпитывать, когда денег нет? Нужно хотя бы прибыль от торговли нефтью пускать на развитие высоких технологий, а не на покупку вилл на Канарах. По-моему, это всем понятно. А те, кто говорит, что сначала нам нужно открыться и только потом развивать высокие технологии, они либо оплачиваются теми, кто имеет виллы на Канарах, либо не слишком интеллектуальны. Что же касается планов “догнать и перегнать”, то не следует забывать о географических особенностях нашей страны. Да, мы кое-что умеем делать лучше других. Но если взять обычные вещи, традиционную технологию, окажется, что у нас для производства этой продукции есть дополнительные издержки. Мы знаем англо-американскую экономическую науку. Но есть и австрийская. Австрийцы тоже поняли, что им не очень выгодно встраиваться в мировую экономику. Это горная страна, не особенно теплая, хотя, конечно, и не такая холодная, как Россия. И австрийцы попытались ввести некоторые протекционистские меры. Они говорят об интеграции не на уровне экономики, а на уровне культуры. И именно поэтому их объявляют фашистами. Во Франции экономисты тоже говорят, что интеграция возможна, но она должна быть организована по зональному принципу: жаркие страны пусть конкурируют между собой, страны умеренного пояса — между собой. Это очень старая идея. Но надо иметь в виду, что условия, совпадающие с нашими, есть у немногих стран: у Монголии, Киргизии и т. п.
Т. Ш.: Получается, что даже западный мир не весь поддерживает идею глобализации?
А. П.: Да. Запад вообще не един. Швеция, Финляндия, например, никогда не входили в объединение Европы. Им разрешают вести свою политику, но не особенно это афишируя. Франция тоже не очень-то участвует в глобализационном процессе. Эти страны понимают, в чьих интересах глобализация навязывается миру. Если сравнить показатели в СССР и США в 1990 году, можно увидеть, что мы тогда производили примерно столько же, сколько американцы. А разница в уровне жизни была большая. Сейчас уже появляются сообщения на эту тему. Михаил Задорнов, глава Думского комитета по бюджету, сказал, что в квартал американцы ввозят товаров и прочей продукции примерно на 200 млрд больше, чем вывозят. Почти на триллион в год! Так сейчас организован мир. Причем вывозят американцы “невидимую’’ продукцию: видеопродукцию, компьютерные программы — то есть авторские права. Захотят они делиться с нами своим благосостоянием? Я уверен, что не захотят. Этого у нас раньше не понимали.
Т. Ш.: Что нам грозит, если мы по-прежнему будем упорно стремиться к глобализации?
А. П.: Для ответа на этот вопрос нужно ясно понимать, что означает “утечка капитала”. Многим людям до сих пор кажется, что в этом нет ничего страшного. Десять лет капиталы утекают, а ничего, живем... Однако у нас постепенно изнашивается вся инфраструктура: трубопроводы, железные дороги, здания. На носу катастрофа жизнеобеспечения: выйдут из строя отопление, электроснабжение, транспортные системы. Причем изнашивается инфраструктура незаметно, обыватели думают, что дела идут нормально. А потом вдруг раз — и все моментально развалится. В теплоэнергетике износ основных фондов более 50%. Нужно, допустим, заказать какую-нибудь турбину. А чем платить? Мы можем подойти к моменту, когда у нас практически все будет изношено. И как это восстанавливать? Кто это будет делать? Из каких материалов? И кто будет содержать работающих, чем кормить? Вот к чему мы пришли. Кто сейчас произведет достаточное количество тракторов и комбайнов, чтобы собирать хлеб для нашего населения, если поставки из-за границы прекратятся? Ведь бесплатно никто ничего не поставляет.
Т. Ш.: Появилось ли на правительственном уровне осознание опасности глобализаторских тенденций?
А. П.: По-моему, совсем небольшие проблески. В последние месяцы в выступлениях руководителей зазвучали панические ноты. Аксененко, например, заявил, что, оказывается, у нас очень большой износ железнодорожного фонда. Но никаких настоящих мер для исправления ситуации не принимается. Речь снова идет лишь о том, чтобы компенсировать износ основных фондов за счет внутренних потребителей. Настоящего осознания нет. Хотите пример? — Пожалуйста. Любое наше экспортное производство невыгодно. Если бы мы продавали сырье по реальной цене, его бы никто не купил. И потому у нас для экспорта нефти отменяли железнодорожные тарифы, т. е. везли нефть бесплатно. Но кто-то же все равно должен оплачивать перевозку! Выходит, мы брали деньги у других потребителей или у предыдущих поколений, которые строили эту железную дорогу. Брали — и бездарно растратили плоды чужого труда.
Т. Ш.: Но если повышать внутренние цены, продолжая при этом вывоз капитала, ситуация вряд ли улучшится.
А. П.: Естественно. Какой-либо частной продажи ресурсов быть не должно. Все, кто к этому причастен, кто это разрешил и обеспечил, должны быть наказаны. Причем показательно, чтобы никому впредь было неповадно. Вообще не может быть разговора о том, чтобы передавать наши ресурсы в чью-то частную собственность. Поэтому начинать исправление ситуации нужно, конечно, с прекращения утечки капитала — не только денег, но и всех ресурсов.
Т. Ш.: Вы имеете в виду невосполнимые ресурсы?
А. П.: Необязательно. Невосполнимые ресурсы продавать за рубеж вообще неправильно, если учесть, что мы живем в самой холодной стране мира. Но, конечно, мера первостепенной важности — это введение государственной монополии на внешнюю торговлю. Ведь сейчас частная торговля стала одним из каналов утечки капитала. Вы, наверное, помните недавнюю историю с задержанием во французском порту нашего парусника “Седов”. Оказывается, швейцарская фирма “Нога”, претендовавшая на парусник, весьма своеобразно помогала нашим коммерсантам торговать с заграницей. Туда везли нефть, а оттуда — товары народного потребления. Причем нефть шла по заниженной цене, а ширпотреб — по завышенной. Таким образом прибыль со всех операций копилась на западной стороне и затем делилась между махинаторами. То есть внешне это выглядело как торговля, а на самом деле было одним из способов вывоза капитала.
Т. Ш.: Давайте подытожим. Значит, для того чтобы избежать коллапса, нам нужно принять хотя бы две меры: прекратить утечку капитала и ввести госмонополию на внешнюю торговлю. Как вам кажется, на правительственном уровне это уже начинают понимать?
А. П.: В нашей стране убивают за пять тысяч долларов. А утечка капитала составляет миллиард, а то и два миллиарда в месяц. Разве трудно тем, кто получает выгоду от этой утечки, потратить одну десятую процента на блокирование любых мер, направленных против утечки капитала? Хотя... что-то все-таки делается, но уж очень двойственное от этого впечатление. Скажем, подняли тарифы на вывоз бензопродуктов. Но на нефть оставили все по-прежнему. Единственное, что пока появилось, так это осознание тяжести ситуации. Может, последние отключения электроэнергии побудят людей задуматься? Кстати, об отключениях. Дело ведь не только в том, что людей пытаются заставить платить, но и в том, что электричества не хватает. Эти отключения были бы, даже если бы все исправно платили.
Т. Ш.: Когда слышишь разговоры о грозящей техногенной катастрофе, естественно, возникает вопрос: что делать в такой ситуации простым, обычным людям? Можно ли будет как-то спастись?