Ира Коробкова познакомилась со своим будущим мужем на вечеринке в общежитии, куда девчонки пригласили курсантов училища радиоэлектроники. А вырос Алексей в забытой Богом и продуваемой насквозь ветрами Гремихе. Отец, прослуживший всю жизнь на подводных лодках, видимо, передал сыну свою преданность подводному плаванию. Все его детство рядом с ним были подводные лодки. Может быть, именно поэтому повсюду в квартире самодельные модели кораблей, любительские картины, на которых он изображал мечту всей своей жизни — пронзающие толщу вод подводные атомоходы.
— Это все Леша делал и рисовал! — перехватывает мой взгляд Ира. — Вообще по своей натуре он был не очень общительный, любой компании всегда предпочитал семью. Очень любил дом и уют. Курсантом говорил мне, что рассчитывает стать адмиралом. Затем, немного послужив, был уже не так категоричен: “Нет, до адмирала я, пожалуй, не дотяну, а вот до капитана 3-го ранга сил хватит!” Да все сложилось совсем по-иному...
Среди работ Алексея есть картина, изображающая гибель атомной подводной лодки К-8.
Мы некоторое время молчим. В книжном шкафу под стеклом отливает золотом кортик. Рядом с ним свадебное фото, на котором молодой курсант бережно обнимает задорную хохотушку.
— На четвертом курсе и поженились, — кивнув на фотографию, рассказывает Ира, — затем в девяносто седьмом Леночка родилась. После выпуска приехали в Видяево. Долго не могла найти работу, потом все устроилось. Получили квартиру. Потихоньку стала налаживаться жизнь. Леша был настоящий “пробитый” военный. Очень мечтал о предстоящей автономке. Он вообще очень любил флот. Даже свою форму гладить и чистить мне не доверял. Все делал сам. Меня Леша всегда берег. Уходя на службу утром, старался не будить. Я провожала его до дверей только тогда, когда предстоял поход в море. В последний раз сказал, что уходит всего на три дня. Когда собирал вещи, положил себе в портфель фотографии, мои и дочки. Сказал: “Буду в перерыве между вахтами на вас любоваться!” Так что и теперь мы там вместе с ним!
Страшная весть заставила Иру, как и жен других ребят с “Курска”, день и ночь проводить у телевизора, слушая новости о “своей” лодке.
— Помню, в какой-то момент я отошла на кухню, а дочь бежит ко мне и кричит: “А где сейчас мой папа?” — рассказывает Ирина Коробкова. — Я ей отвечаю: “Папа на работе!” А она: “А вот и нет, мой папа в телевизоре!” Я смотрю — и точно, по телевизору показывают видеосъемку нашего экипажа, и она Лешу узнала. А когда пошли титры с фамилиями наших ребят, то мы все не отрывались от телевизора и, как увидим имя “своего”, сразу в плач. Дочка рядом и тоже плачет вместе с нами, хотя никто ничего ей не говорил.
Уезжать из Видяево Ира пока не собирается. Здесь у нее дом, работа, здесь у нее друзья, которые никогда не оставят ее одну в горе. Здесь она всегда будет неизмеримо ближе к своему Леше, чем где бы то ни было...
* * *
Однажды в Видяево офицер из штаба дивизии подводных лодок, подойдя, протянул мне несколько листов бумаги.
— Посмотрите! — сказал он. — Это написал Сережа Тылик!
Вечером в местной гостинице “Урица” я прочитал стихи. Написанные не слишком профессионально, они были по-юношески искренни и честны. Одно из них поразило меня. Вольно или невольно, но в нем автор буквально предугадал свою страшную судьбу...
Я уходил тогда надолго,
а ты осталась на причале.
Но море синее и чайки
навек с тобой нас повенчали.
Всем нам в жизни тяжело:
ты на берегу, я — в море.
И осталось поделить
меж девчонок горе.
Сколько их, любимых,
не дождались до конца,
и домой им присылали
горького гонца.
Лист бумаги черно-белой
со значками в поле —
и отныне поселилось
в нашем доме горе.
Я ведь был таким красивым,
молодым и сильным,
а пришел домой в гробу,
вместе с холодом могильным.
И осталась ты вдовой
в свои-то двадцать лет.
Лишь мерцает тусклым светом
траурный портрет...
Сергей Тылик вырос в Видяево. Его отец, Николай Григорьевич, — старый подводник, капитан 1-го ранга. Окончив училище подводного плавания, Сергей вернулся в родной гарнизон. Из служебной характеристики старшего лейтенанта С. Н. Тылика: “Развито логическое мышление. Умеет и любит работать самостоятельно. Вежлив. Отзывчив. Настойчив в достижении поставленных целей. Способен отстаивать свою точку зрения. Любит МВФ”.
Рассказывает капитан 1-го ранга Сергей Ежов: “Сережу Тылика знал со дня его рождения. С его отцом мы много лет служили бок о бок и дружили. Сережа был большой умница. Всегда побеждал на всевозможных областных олимпиадах по физике и математике. Мог поступить в любой вуз, но выбрал флот. Очень порядочный, добрый и отзывчивый мальчик. В совершенстве владел компьютером. Сам составлял программы. Как истинный северянин, любил ходить за грибами и на рыбалку. Все время вижу перед собой его улыбающееся лицо и не могу представить его мертвым...”
* * *
С Андреем Цвырлевым я познакомился на однотипном с “Курском” “Воронеже”, где он служит турбинистом. Старший матрос Цвырлев почти все время служил на “Курске”, а на “Воронеж” был переведен незадолго до последнего выхода своего родного корабля в море. Почему перевели? “Курск” собирался в скором времени на боевую службу в Средиземное море, и старослужащих матросов заменяли вновь пришедшей молодежью, чтобы успеть подготовить и “обкатать” ее в море к предстоящему серьезному испытанию. На груди Андрея большой серебряный крест.
— Это мама мне надела, когда я уходил на службу! — говорит он, поймав мой взгляд. — Наверное, он меня и спас! Сейчас с ребятами только и вспоминаем о тех, кого уже нет, ведь на их месте мог быть любой из нас, но Бог вот нас помиловал.
— Как узнали о случившемся?
— Вечером 12 августа, когда в казарме готовились к отбою, сказали, что “Курск” не вышел на связь. Вслед за этим объявили боевую тревогу и экстренную готовность к выходу. Затем выход в море нам отменили. Моя мама думала, что я на “Курске”. Очень волновалась, прислала телеграмму. Я ответил, что жив и здоров.
После обеда мы остаемся с Андреем вдвоем в опустевшей кают-компании, и он рассказывает мне о своих друзьях, о тех, кому уже не суждено никогда состариться.
— Мы очень дружили с Лешей Коломийцевым. Вместе прошли учебку в Северодвинске, потом служили в одном экипаже. На “Курске” он служил турбинистом. Когда его родители приезжали, я с ними встречался. Было очень тяжело, мы плакали. Леонов Дима — тот всегда веселый был. Я не помню, чтобы он на кого-то обижался. Турбинистом в моем отсеке был и Садовой Вова. Когда я только пришел, он учил меня: очень терпеливо все показывал, рассказывал. Раз объяснит, если ты не понял, то объяснит еще и еще, пока наконец не поймешь. С Ромой Кубиковым мы земляки. Он был настоящим парнем. Вместе ездили в отпуск. Заезжали в гости к моей сестре... Анненков Юра — тоже из Курска, земляк. Мы даже жили с ним недалеко друг от друга. Он был небольшого роста и рыжий. Очень увлекался спортом и все свободное время “качался”. И еще очень хорошо стриг, и весь экипаж к нему выстраивался на стрижку. Не помню случая, чтобы он кому-то отказал. Вообще они все до одного были отличные ребята. Не могу поверить, что никого из них никогда уже больше не увижу. Все кажется, что вот-вот кто-нибудь из них зайдет. На “Курске” весь экипаж был какой-то особенный, очень умный, и офицеры, и мичманы, и матросы!
* * *
Там же, на “Воронеже”, я увидел запись в книге почетных посетителей, сделанную несколькими днями ранее: “Были на экскурсии на атомной подводной лодке “Воронеж”. Впечатляет! Увидела, что условия для проживания хорошие. Убедилась, что служат на лодке настоящие, влюбленные в свою работу люди, романтики. Храни вас Бог, родные! Желаю вам быть здоровыми, обласканными солнцем и правительством. Вы того заслуживаете. Мать своего сыночка Байгарина Мурата Ихтияровича, капитана 3-го ранга, который всегда мечтал о море, и оно его не отпустило от себя...”
Капитан 3-го ранга Мурат Байгарин уж никак не должен был оказаться на “Курске”. Этим летом он поступил в Военно-морскую академию. И вернулся в Видяево, чтобы оформить документы и забрать семью в Питер. “Курск” уходил всего лишь на три дня, но предстояла торпедная стрельба, и опытный торпедист Мурат Байгарин не мог отказать в просьбе командованию...
* * *
Поначалу эту маленькую и хрупкую девочку я принял за дочь кого-то из членов экипажа. Так я познакомился со Светланой — вдовой начальника химической службы “Курска” Вячеслава Безсокирного. Мы разговорились прямо в коридоре местного дома офицеров. Родом Света из Севастополя, а потому и познакомилась со своим будущим мужем, как и большинство севастопольских девчонок, в училище на танцах. Через год, к этому времени Слава имел уже четыре “галки” на левом рукаве, сыграли свадьбу. Затем было рождение сына Димы и назначение на Северный флот.
— Сначала Славу назначили в экипаж строящейся лодки “Белгород”, а потому мы два года жили в Обнинске, где экипаж учился в учебном центре, — рассказывает мне Светлана. — В Видяево мы уже год. Когда достраивать “Белгород” перестали, Славу перевели на “Воронеж”. Затем уже на “Курск”. На нем он ходил в первую автономку в Средиземное море, мечтал о второй...
Не все в жизни у этого тридцатилетнего офицера было так просто. До “Голландии” (так в ВМФ всегда именовали Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище) Слава успел закончить техникум. В недоброй памяти девяносто третьем отказался принимать украинскую присягу и был за это отчислен как “неблагонадежный”. Затем ему удалось восстановиться, но уже в инженерном училище имени Ленина, что в Пушкине. Там он и получил в руки столь долгожданный офицерский кортик.