Не угрожал миру и запуск “почтовой ракеты” с борта подводного крейсера “Рязань” под командованием капитана 1-го ранга В. Баженова. Всего за 20 минут баллистическая ракета, чья головная часть была набита письмами, значками, конвертами со спецгашением, перебросила “посылку” за 9 тысяч километров — от берегов Лапландии к вулканам Камчатки. Гаджиевскую атомарину тут же внесли в Книгу рекордов Гиннесса как первооткрывательницу самой быстрой в мире ракетной почты.
“Да, мы умеем воевать, — с полным правом могут сказать о себе командиры подводных ракетоносцев, — но не хотим, чтобы опять обрушивались ракетные “томагавки” на головы сербов и иранцев, арабов и афганцев... И если российские города еще не слышали ракетного воя, если российская армия еще может громить банды на своей территории без особой оглядки на натовских генералов, то только потому, что здесь на последнем — арктическом — рубеже России стоит в постоянной готовности подводная флотилия стратегических ракетоносцев. Их командиры научились не только укрываться под толщей паковых льдов, но и наносить ответные удары из л ю б о й точки Арктики, стрелять ракетами из-подо льда. И это не факирский трюк, а хорошо отработанный боевой прием. Первым его освоил еще в 1982 году экипаж капитана 2-го ранга В. Патрушева, который торпедами взорвал ледяной панцирь над лодкой, та всплыла в полынье и выпустила баллистические ракеты в заданный район. С тем и вошла К-92 в историю отечественного флота.
И вот они собрались все вместе, покинув на время мостики и центральные посты, штабные кабинеты и московские квартиры.
Здесь не кичились марками своих “мерседесов” (да и не было их у них), здесь гордились проектами своих кораблей — “азами”, “букашками”, БДРами и БДРМами... Здесь не хвастали курортами на экзотических островах. И Канары, и Гавайи они в лучшем случае видели разве что в свои командирские перископы. Но они бывали там, где бывали только они — в самых жутких и мрачных уголках гидрокосмоса. Они лавировали под ледяными клыками паковых льдов и зависали в Бермудском треугольнике близ коварного подводного вулкана Якутат, они пробирались по желобу Геральда сквозь мелководье Чукотского моря и кружили над километровыми безднами Великого океана, они проламывали рубками лед на Северном полюсе и огибали под водой “кладбище кораблей” — мыс Доброй Надежды...
И самое главное: все эти мореходные подвиги были подчинены стратегическим задачам обороны СССР. В той необъявленной, но реальной “холодной войне”, которая с особым накалом разгорелась в 80-е годы, гаджиевская флотилия была козырной картой. Именно она позволила парировать угрозу нашей стране после размещения в Европе американских “першингов”. Когда дуэльный барьер в термоядерной войне был сокращен пентагоновскими стратегами до шести минут подлетного времени, гаджиевские подводные ракетоносцы заняли свои позиции у восточных берегов США, сведя на нет выигрыш НАТО в первом залпе. Чего это стоило, знают только подводники. Некоторые командиры уходили на боевую службу в Атлантику по три раза в год. Командир К-140 Александр Козлов перенес в море обширный инфаркт, но корабль не покинул. В груди капитана 1-го ранга Юрия Бакалдина бьется четырежды шунтированное сердце — память о том отчаянном подводном противостоянии. Резанула по сердцу капитана 1-го ранга Игоря Британова гибель родного корабля в Саргассовом море...
Они исчисляли жизнь не по годам, а по “автономкам” и жизненное пространство свое измеряли не квадратными метрами, а ходовыми милями... Они запускали ракеты из глубин океана в бездну космоса. Это они довершили то, что начал и не успел великомученик Арктики Георгий Седов: водрузили Андреевский флаг на Северном полюсе. Это они оправдали надежду Ломоносова: “Северный океан есть пространное поле, где усугубиться может российская слава, соединенная с беспримерной пользой...”
Гаджиевскую флотилию, как, впрочем, и весь Северный флот, спасли от погрома “гарвардских мальчиков” российские города. Точно так же, как в старину принимали они на постой и прокорм русские полки, берут они и сейчас на свой кошт экипажи подводных и надводных крейсеров. Потому и соседствуют у одних причалов “Вологда” и “Владикавказ”, “Орел” и “Оренбург”, “Карелия” и “Тула”, “Тверь” и “Верхотурье”... Эта новая география России начертана на бортах и рубках ее кораблей. Шефы? Не то слово! Это спасатели. Это други.
Не знаю, сколько бы продержался флот на сечке да мороженой картошке. Казенный паек матроса скуден, как сиротская миска. Но с Урала и Поволжья, с Южной России и с Северного Кавказа, с Черноземья и Нечерноземья идут на Кольский полуостров автофургоны, набитые овощами и крупами, сахаром и консервами, соленьями, яблоками... Как в годы войны, горожане становой России шлют своим подопечным экипажам полушубки и рукавицы, доски для ремонта казарм и краску для ободравшихся кораблей, книги и баяны, табак и конфеты, зубную пасту и почтовые конверты... Шлют своих песенников и сами к землякам наведываются, ибо, слава Богу, большинство наших губернаторов разделяют убеждение Петра Столыпина, что “не настолько Россия обнищала, чтобы отказаться от своих морей”, ибо памятны им и слова Екатерины Великой — “если флот наш истратится, то и все наши дела в упадок придут”.
И еще были ветераны. Седые адмиралы и каперанги, которые одним видом своим возвращали замусоленному собесом и пионервожатыми слову “ветеран” его первородный суровый ореол. То была старая гвардия молодого — атомного — флота. Сразу четверо бывших командующих флотилией стали в ряд со своим нынешним преемником вице-адмиралом Сергеем Симоненко: адмиралы Иван Литвинов и Вячеслав Попов, вице-адмиралы Лев Матушкин и Юрий Сухачев... Жаль, не смог присоединиться к ним Адмирал Флота Владимир Чернавин — последний Главком ВМФ СССР и первый Главнокомандующий Военно-Морским Флотом России. Он тоже “родом” из Гаджиево...
За свои подвиги, рекорды, свершения они расплачивались порой жизнями: сжигали легкие в парах ракетного окислителя и корчились в муках кессонной болезни, умирали, хватанув смертельную дозу “жестких гамм” или надышавшись угарного газа, застывали в ледяной воде и заживо сгорали в объемных пожарах... Они знали смерть. Но знавали они и великую любовь. Сюда, на край земли, которая так и называлась — Крайний Север, приезжали с ними самые красивые и самые верные женщины: они пытали свое семейное счастье во мраке полярных ночей под разгульные вои клейменых ветров, в безденежье, в безвестье исчезнувших под океанскими льдами мужей. А те писали им письма и песни: “И вас разбудят наши якоря!..”
Никогда не вернутся с “холодной войны” подводные лодки С-80, К-8, К-219, уходившие в океан от гаджиевских причалов... За них и был третий тост: “За тех, кто в море!”
М.Орешета • Лишка (Наш современник N8 2001)
Михаил Орешета
ЛИШКА
Военный городок открывался взору путников по классической схеме. Вначале показались фундаменты давнишних построек вперемежку с нагромождением всевозможных труб, битых радиаторов отопления, ржавых моторных блоков и покореженных кроватей.
Несмелые побеги березок да иван-чая едва пробивались сквозь этот хлам и не могли спрятать от взора приткнувшееся у самого берега реки заброшенное кладбище: распластавшуюся по земле деревянную изгородь, поваленные надгробные пирамидки с красными пятнами звездочек на макушке.
Далее, на запад, сколько глаз мог охватить, виднелись разбросанные по тундре бочки, бочки... За ними, аж у самого горизонта, тянулись к небу стройные лепестки антенн. По мере приближения к ним множилось количество мусорных свалок слева и справа от дороги.
— Знаешь, о чем говорят мусорные свалки у военных гарнизонов? — спросил своего спутника, орнитолога из Москвы Ивана Шевчука, эколог-энтузиаст из Мурманска Федор Касьянов.
— О бескультурье и полном неуважении к экологии, — ответил тот, поправляя лямки рюкзака.
— Ну, не только, — улыбнулся Федор. — Это визитная карточка гарнизона. По мусорке можно узнать, что за часть тут поживает, чем она занимается и какую миссию выполняет на нашей грешной земле, как кормят солдат. Видишь, валяются полуржавые банки из-под консервированной гречневой каши, а те вот, пятилитровые, или жир хранили, или были когда-то вместилищем отличных соленых огурцов. Представляешь, нежинские огурчики в этой отдаленке?
— Мрак, — буркнул в ответ обескураженный орнитолог. И добавил: — Заставить бы командиров убрать все это.
— О, святая наивность! — засмеялся Касьянов. — Да если военные станут убирать все, что они нагадили на Кольском полуострове, то армию придется не сокращать, а, наоборот, увеличивать раза в два. Ты бы видел, что они оставили после себя на полуострове Рыбачий. Где-то слышал, что всего по Кольскому полуострову таких, оскверненных военным ведомством, земель наберется не одна сотня гектаров.
Путешественники пересекли небольшую балку и стали подниматься к контрольно-пропускному пункту. Федор здесь бывал не раз и поэтому на ходу расстегнул планшетку, стал готовить документы.
Его тронул за плечо Шевчук:
— Смотри! — как-то приглушенно произнес он.
Касьянов поднял глаза.
В стороне от дороги валялся в кустах согнутый в немыслимую синусоиду разноцветный шлагбаум. Крыша караульного помещения чудом держалась на двух ржавых металлических стойках, опираясь тыльной стороной на полуразваленную стенку, в верхней части которой сохранился клочок зеленой краски с надписью: “ВОИН! БУДЬ БДИТЕЛЕН!”. Чуть ниже висела инструкция с образцами пропусков.
За поникшим забором из колючей проволоки, на пропитанной мазутом земле, пугало проемами выбитых окон здание дизельной электростанции. Вокруг него в беспорядке валялись побитые аккумуляторные батареи. Поодаль громоздились брошенныe и разграбленные машины, трактора и даже фюзеляж от самолета... Слева коробило взгляд здание казармы: штукатурка поотваливалась вместе с кирпичом, часть окон выбита и задраена чем Бог послал, в крыше дыры.