Землю, опоганенную, разоренную, разрытую, сожженную, заваленную чужими и собственными отходами современной цивилизации, — еще недавно чистую благодатную зеленую землю нашу — сегодня омывает Великая Вода. Очищает новый Потоп. Пускай через триста лет — как после татаро-монгольского ига, — но возродится и будет простираться величественно и бескрайне прекрасная земля наша от океана до океана. Будет!
Но народ, ее населявший? Что станется с ним?
Народ, Род, жив, пока хранит бережно язык свой, данный ему Изначала. Слово. Лишь оно сохраняет историю Рода, Культуру, Обычаи.
Только Слово. Не картинка на экране телевизора, “видика”, не строка, возникшая и растворившаяся в модном ныне Интернете. Живое слово живого языка.
Напомню: Словом воскрешали умерших, заговаривали болезни, Словом останавливали кровь, Словом поднимали на подвиг. “Он Слово знает!..” — говорили про удачливого.
“В начале было Слово, — сообщается в Евангелии от Иоанна. — ...В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков...”
У всех народов, у русского тоже, существовали творцы новых слов. Из разговорной речи они переходили в литературу: вспомните Тургенева с его “шуршит”, “стушевался” Достоевского. Переходили и закреплялись навечно.
Много прекрасных, ранее мне незнакомых слов посчастливилось услышать за годы моих скитаний по земле русской. Особенно на северах, где язык наш долго сохранялся в первозданной чистоте.
— “Коровы-те уйдут в лес и давай за грибами шлевушить, как дяденька шлевушит!..”
Чем заменишь тут “шлевушит” — звуко- и картинно воспроизводящее то, о чем повествуется? “Ходят”?.. “Ищут”?.. “Собирают”?.. Да нет: “шлевушат”!
Увы! Своего нам не надо. Какие язвительные письма получала я от русских людей на мои статьи о современном русском языке, которые некогда печатала прежняя “Литературная газета” в дискуссии. Одно из писем так и было озаглавлено: “Шлевушащие коровы!..”
Куда нам!
— “Гоу, подринкам, да слип!”
Вы скажете: подумаешь, беда какая!.. Это городской сленг, жаргон групповой, он существовал во все времена и везде. Слова менялись со сменой времен и поколений, но молодежь — везде и всегда предпочитала общаться на “своем” языке. Да и не только молодежь. Существует профессиональный жаргон, сословный — жаргон одной социальной группы людей. Кстати: “ЖАРГОН (фр. jargon) — условный язык какой-либо социальной группы, отличающийся от общенародного языка лексикой, но не обладающий собственной фонетической и грамматической системой”. Словарь русского языка АН СССР”, 1981 г.
На строительстве сибирских дорог Сталинск — Абакан, Абакан — Тайшет, Тайшет — Лена, БАМ (куда я ездила в командировки от разных печатных органов, в годы пятидесятые—семидесятые) мне приходилось слышать и записывать не только речь и “словечки” молодых строителей, съехавшихся туда в послевоенные годы надежд и общего подъема — со всех концов России “за туманом и за запахом тайги”, а также за тем, чтобы восстановить (и восстановили!) нормальный общий уровень жизни, разрушенный войной. Однажды я застала следующую сценку и соответствующий ей диалог.
В конторе прорабского участка на станции Бискамжа некий гастролер, заехавший в глубинку, перекантовался подальше от глаз правосудия; выясняя отношения с прорабом, вдруг выхватил, задираясь и пугая, финку и бросился на прораба. Реакция того оказалась мгновенной (сам прораб был с богатым лагерным прошлым, да и гастролер подобный тоже не первый, не последний): он опрокинул конторский стол под ноги нападавшему, сбил его на пол ударом кулака, рявкнул, откачнув стол на прежнее место, открыв ящик:
— Эй! Дыбай, булаты бортаю! Кидай сюда перо, сявка! Трекаешь?
“Сявка” долго себя просить не заставил, финку в ящик стола, где лежало еще несколько таких же изъятых “перок”, положил.
— Я ж шутю, гражданин начальник! Я не знал, ты ништяк базаришь! У мене нутро гнилое, а мене мастер на такую упируху ставит... Помоги понт сорвать!..
— У нас тут, бритый шилом, медведь прокурор! Нечего мне варганку крутить! Поплывешь по Тузахсе ногами вперед!..
Такая вот сценка была, мною увиденная и, конечно, подробно записанная. “По фене” я, в общем, не “ботала”, хотя пребывание мое длительное на тех стройках словарную память мою обогащало подобным ежедневно. Там работало довольно много народу, освободившегося из заключения и по тем или иным причинам не пожелавшего вернуться на “большую землю”.
Другая сценка, записанная там же: закрытие рабочих нарядов в конце месяца. Присутствуют тот же прораб, строймастера, бригадиры участков. Деловой разговор, сочно сдабриваемый шуточками:
— Записывай, Михалыч, в наряд: корчевка пней бульдозеристом вручную. Снять бульдозер с пня и отнести на расстояние десять метров!..
— Оплатить повременку по пятому разряду за открывание дверей на пикете, разгонку дыма, планировку ветра, подтяжку солнца!
— Тухта, не оплачивать!
— Михалыч, пятый разряд — мало!
— Прокурор добавит!.. Не солнышко, всех не обогреешь!..
— А я — что, я — ничего, другие вон что, и то — ничего!..
Такими вот сценками, разговорами были полны мои блокноты. Многое после перекочевало в пьесы, сценарии, романы, повести, рассказы.
“Тухта” (или “туфта”), “цельностянутая деталь”, “че ты порожняком идешь, возьми бутылку!”, “наведение мостов с начальством” и т. д. употреблялось и в обычной разговорной речи не только в строительных поселках, но и далеко от них.
Ушло вместе с ушедшим временем. Теперь и профжаргон другой, и “феня” не та. “Законник” времени ушедшего с нынешним “авторитетом” друг друга бы не поняли. Хотя, с другой стороны, в приведенной мною довольно сложной перебранке на прежней “фене”, подумав, многое понять можно. “Бритый шилом” — рябой. Согласитесь, образно!.. “Булат”, “перо” — нож, финка. “Бортаю” — собираю: так сказать, беру на борт... Ну и “булка”, “батон” — девушка, там же со скрытым смыслом иносказание. “Колеса” — обувь. “Специалист по сблачиванию лепеней и колесиков” — грабитель, раздевающий прохожих вплоть до обуви.
Все соответствует справке, что такое “жаргон”, — отличающийся лексикой, но не обладающий собственной грамматической и фонетической системой: опять отметим словарь “зековской” “фени” — родной, знакомый. Так ведь?..
“Сингл у этого хиппаря не как у Буйнова”. “Возьму герлов хиппаря послушать!..” “Вы слушали саунд-трек из блокбастера “Москва слезам не верит...” “Олимпиада — это круто!..” “Дети могут сегодня вечером наконец оттянуться...”
Эти словосочетания не выдуманы мною, слышала по “Маяку”, другим радиостанциям, по программам ТV. Произносится подобное дикторами и телеведущими обычно, буднично, привычно. Привыкли и слушатели: “Теперь так все спикают, продвинутое, крутое время сейчас настало!..”
Время — “крутое”... Еще пятнадцать лет назад невозможно было бы вообразить, что кто-то из дикторов радио или ведущих на телевидении (например, Леонтьева, Кириллов, Балашов) спокойно произносили бы нечто вроде: “Брежнев слинял в Лондон, там припухает”. Или “Семафор (имя рек) вчера насунул скулу скрипухе Пугачевой...” “Тухту катит Рейган на цирлах”.
Смешно, невероятно? А ведь в быту, в городах разный жаргон, повторюсь, существовал и тогда. Но “шалашовки”, “бичевозы”, “клюшки”, “клево”, “тухта” — возникали и уходили со сменой поколений, не закреплялись, не уродуя исконий, государственный — произнесу так — язык. В эфире звучал официально утвержденный, обязательно фонетически и грамматически правильный “московский язык”. Спокойно-грамотными шли к читателю печатные издания. Русский — истинный — язык был, повторю, государственным. Литературным.
Теперь программа на уровне так называемой “четвертой власти” иная. Составляют, внедряют в жизнь, в быт эту программу отнюдь не русские люди, свой язык, свою страну знающие и любящие. “Четвертая власть” в России управляется властителями из-за рубежа, некой “элитой мировой”, ненавидящей не только русский язык и Россию, но вообще славянство. “Элите” неинтересна наша культура, смешны особенности взращенной бескрайними просторами земли русской — русской души. С их твердо преследуемой позиции — Россию должно и нужно превратить в удобную резервацию спившихся полуговорящих дебилов, выкапывающих из богатых русских земных недр то, что мировой элите потребно. Для этого необходимо было (согласно, как выяснилось, программе Даллеса!) подменить живой русский язык иным, русскую литературу — иной. “Посеем хаос, подменим таким образом истинные ценности фальшивыми”. Без войн и ядерного оружия. Лишь “четвертой властью”. Цель эта была почти достигнута за время правления ЕБН.
Персонаж, нежданно-негаданно возникший ему на смену, не устроил. Насторожил: сбой, вирус в компьютере! И вот уже “МК” услужливо острит, гася зрительное впечатление от сменщика: “Берепутин, Путизовский”, “Путин со своей шайкой отправился после выборов в баню”. Ну а что начали выделывать, столь же натужно напрягшись, Киселев с компанией на НТВ, пересказывать мерзко.
“Демократия”, “свобода слова”!.. Мадам Хакамада, а за ней следом некий “литератор из Переделкина” заявляют: “Наша профессия — свобода!” (“ЛГ” от 10 апреля 2001 г.) Что бы это в реальности жизненной означало?.. “Профессия — свобода”?.. Первая древнейшая, что ли? Так бы и заявляли, не мудря.
Я — коллеги не дадут соврать — никогда не была замечена в чинопоклонстве. Но невозможно уважать страну, да и народ этой страны, про главу которого любое журналистское ничтожество, ни в чем, кроме обычного хамства и сортирного остроумия, не преуспевшее, может написать и изобразить то, что ныне в разных СМИ изображается в адрес президента. “Свобода слова”?.. Неужели она, эта “свобода слова”, заключена в возможности нагадить и затем эту кучу гордо на весь свет демонстрировать? За это, выходит, боролись так называемые многочисленные диссиденты? А мы-то, наивные, думали!..
Мне возразят: про Клинтона вон что писали, а США... Не думаю, что широчайшая демонстрация сперматозоидов, принадлежавших президенту США, на женском, не жены, платье на телеэкранах мира прибавила Америке уважения. Можно было бы это “открытие” оставить в кругу семьи Клинтонов. Однако привычки местечково-племенной жизни, где тысячелетиями считалось нормой подсматривать за соседом в щелочку и о подсмотренных гадостях ликуя сообщать другим соседям, ныне почему-то распространилось на все мировое “цивилизованное” сообщество. Смачный рассказ о таких постельных утехах, подсмотренных либо заснятых на пленку, также входит теперь неколебимо в понятие “свободы слова” и “прав человека”.